Как быть несчастным в 20+: 40 способов неудачного взросления (страница 3)
• Информационные технологии стали настолько навязчивыми и соблазнительными, что вызывают настоящую зависимость, поэтому миллионы людей проводят бо́льшую часть своей жизни, глядя на экраны.
• Зарплаты во многих развитых странах не повышались с тех самых пор, как группа U2 выпустила свой последний приличный альбом[8].
С этой точки зрения страданий просто невозможно избежать.
Но это не так. Подавляющее большинство девушек и юношей не страдают от клинической депрессии – даже несмотря на избыточную постановку диагнозов и стремление смягчить сильные эмоциональные переживания с помощью медикаментов. Люди продолжают совершенствовать свои навыки, вступают в дружеские и интимные отношения – и в целом живут совершенно нормальной жизнью.
К нашему неудобству, истина, как часто бывает, гораздо сложнее этих односторонних взглядов. Многие условия делают современную жизнь проще, а удовольствия доступнее, чем всё, о чем мечтали предыдущие поколения. Другие факторы рождают новые трудности и усиливают старые. Каждый из нас может испытывать как счастье, так и глубочайшее страдание – а уделом большинства становится некоторая смесь этих переживаний.
Хьюстон, вы уверены, что у нас проблемы?
Во всех развитых странах эпидемиологические данные указывают на рост психических проблем и заболеваний, особенно среди молодежи. Раньше считалось, что первые признаки клинической депрессии обычно появляются около 30 – теперь эта граница сместилась к 20–25 годам. Более того, депрессивные эпизоды не остаются всего лишь мимолетными периодами грусти и уныния. Глубокая депрессия, судя по всему, сегодня становится более распространенной, а рецидивы возникают чаще.
Тревожные расстройства, с другой стороны, не показывают такую динамику, но за этим наблюдением скрывается не менее печальная реальность. Группа тревожных расстройств среди психических заболеваний – самая распространенная, и именно от них молодые люди страдают чаще всего.
По оценкам исследователей, около трети населения сталкивается с тревожным расстройством на протяжении своей жизни, причем эта вероятность возрастает на рубеже 20 лет и снижается впоследствии. Большинство таких расстройств возникает в юном возрасте: социальная фобия – в среднем около 30, агорафобия[9] без панических атак – в 20, паническое расстройство – около 24.
О различных видах зависимости, которые обычно набирают оборот именно от 20 до 30, не будем даже и упоминать.
Однако диагностируемые психические расстройства составляют только малую часть картины. Многих специалистов (и меня в том числе) не слишком впечатляют попытки психо- и фармакологической индустрии представить все психологические проблемы в качестве болезней – словно существуют неопровержимые признаки, которые отличают их от «нормального» состояния. Если речь идет о свинке или коклюше, вы либо больны, либо нет. В Диагностическом и статическом руководстве по психическому здоровью (Diagnostic and Statistical Manual – DSM)[10] исчезающе мало расстройств со столь четкими границами и определениями.
Напротив, большинство психологических расстройств – просто более тяжелые и проблемные версии нормальных человеческих состояний. У каждого из нас бывают периоды грусти, нарушений сна, отсутствия энергии и плохой концентрации. Все это может быть как признаками депрессии, так и того, что вы живете в XXI столетии. Мы все заботимся о том, что подумают о нас другие, – это симптом социального тревожного расстройства. Нам всем иногда хочется укрыться в тесной безопасности уютного дома – а это указывает на агорафобию. Мы волнуемся о том, что никогда не произойдет, – а это не что иное, как генерализованное тревожное расстройство. Люди, отвечающие за создание DSM, просто сидят за столом партийных собраний и разделяют все многообразие человеческих проблем на две части, одну из которых они называют нормой, а другую – патологией.
Нормальные кривые распределения имеют форму колокола с вершиной посередине и уходящими вниз краями. «Расстройством» или «патологией» обычно называют именно загнутые вниз концы этой кривой, а ее среднюю часть – «нормой».
На границах между этими двумя состояниями находится гораздо больше людей, чем в крайних точках: большинство из нас испытывает трудности, но не настолько сильные, чтобы это можно было счесть полноценным расстройством. Если каждый третий хотя бы раз в жизни сталкивается с тревожным расстройством, а с депрессией, по разным оценкам, – каждый десятый или пятый, то гораздо больше людей выходят из строя из-за сложных эмоциональных состояний. Именно в юные годы это происходит чаще всего.
Небольшая проблема
Давайте заглянем в мой рабочий кабинет для консультаций и посмотрим, что в нем происходит.
Снова и снова я встречаю молодых людей, которые живут с родителями, будто бы застряв между подростковым и взрослым возрастом – без работы, с ограниченной социальной жизнью, со страхом потерпеть поражение и встретить отказ. Они не путешествуют, не исследуют мир, не двигаются к достижению собственных целей и часто даже не могут их определить. Они уже вышли из подросткового возраста, но будто не могут понять, куда двигаться дальше.
Несколько лет назад я начал спрашивать психологов и терапевтов, которые посещают мои занятия, часто ли они встречают таких клиентов. Как правило, половина присутствующих в ответ поднимает руку. Поэтому я решил в собственной практике сосредоточиться именно на этой группе людей. Я прошерстил медицинскую литературу в поисках исследований, которые помогли бы мне определить эффективные меры лечения и поддержки, – но безрезультатно.
Я искал не в том месте. Оказывается, нужно было изучать литературу по социологии и сравнению разных культур. В стране за страной ученые обнаруживали один и тот же феномен. Большинство таких исследований были описательными: они сосредоточились на цифрах и характеристиках «юных взрослых», но почти ничего не говорили о том, как им помочь.
Почти в каждой стране «юным взрослым» дают собственное определение, причем обычно даже не пытаются сопоставить их с той же категорией людей в других культурах. Зачастую эти названия носят ругательный характер. В Италии их зовут bamboccioni – «большие дети». В Испании – «поколение ни-ни», что означает «ни образования, ни трудоустройства». В Великобритании – «поколение NEET» (англ. Not in Education, Employment or Training – «без образования и работы»). В США об этом говорят как о «неудачном старте»[11] – словно страшное слово «неудача» должно преследовать людей, вступающих во взрослую жизнь, с самого начала.
Но больше всего этот феномен обсуждают в Японии, которая породила так называемых «хикикомори» (буквально – «затянутый уединением», «находиться в изоляции»). Количество «хикки» оценивают по-разному, но в 2016 году исследование японского правительства показало, что около 520 тысяч людей находятся в этом положении (при общей численности населения в 126 миллионов)[12].
Хотя среди всего населения Японии «хикикомори» составляют менее 0,5 %, в группе «юных взрослых» от 20 до 30 лет эта пропорция выглядит гораздо внушительнее. Кроме того, эти цифры ничего не говорят о людях, которые испытывают другие трудности – включая тревожное расстройство и депрессию, но не отгораживаются от мира.
Говорим ли мы о Японии, Испании или США, это не тот случай, когда молодые люди принимают разумное решение остаться в родительском доме, чтобы наслаждаться жизнью и не переплачивать за съемное жилье. Они чувствуют себя потерянными, загнанными в угол и несчастными, пока годы жизни, которые принято называть лучшими, продолжают утекать сквозь пальцы.
Многие кросс-культурные исследования могут только удивить своей предвзятостью. Когда ученые из Северной Америки отправляются в другие страны, все обнаруженные проблемы они тут же приписывают культуре того общества, которое изучают. Это особенно очевидно в исследованиях Японии, написанных не японцами, где волнующий всех вопрос можно сформулировать так: «Что в японской культуре такого странного и необычного, из-за чего все эти молодые люди запираются по домам?» Ответ – ничего. Посмотрите на ровесников собственных детей и обнаружите то же самое.
Проблема хикикомори включает в себя одну эпидемиологическую загадку. Практически в каждом опросе, исследовании или выборке подавляющее большинство людей, которые относятся к этой довольно нечеткой категории, составляют мужчины. Согласно опросу японского правительства, примерно две трети хикикомори относятся к мужскому полу. Я работаю в Канаде, и мой опыт свидетельствует, что пропорция, скорее, составляет примерно 80/20 – это подтверждают и другие терапевты, с которыми я беседовал.
Почему именно мужчины? «Из-за стагнации заработной платы», – предложил один участник моего семинара. Что ж, доходы молодых людей за последние десятилетия и правда почти не росли – в отличие от зарплат в женском секторе. Но это не вывело женщин вперед, а всего лишь немного сократило гендерный разрыв: мужчины в среднем всё еще зарабатывают больше женщин. Казалось бы, им гораздо легче отправиться покорять большой мир – но почему-то именно женщины быстрее покидают родительский дом и обретают независимость.
Другие объяснения? Одно из них (немного сексистское, но вполне легитимное) заключается в том, что девушки осваивают больше навыков, необходимых для заботы о себе – таких как готовка, стирка и планирование бюджета, – поэтому им легче покинуть родной дом. Также вероятно, что женщины более прагматически относятся к первому опыту трудоустройства («Смогу ли я оплатить жилье?»), в то время как юноши с помощью работы пытаются завоевать социальный статус или следовать за своими желаниями и интересами, которые не всегда просто определить. Еще один возможный ответ заключается в том, что ожидания, которые сегодня возлагают на юношей, становятся все более изменчивыми и противоречивыми. Какова бы ни была причина, успешное начало взрослой жизни становится все более трудным мероприятием – и данные говорят о том, что именно мужчинам сложнее выехать за линию старта.
Вы могли решить, что я необоснованно считаю решение жить с родителями признаком какой-то скрытой патологии. Я вовсе этого не утверждал. Во многих культурах это абсолютно нормально и ожидаемо. Например, европейская статистика показывает, что в Италии 66 % молодых людей от 18 до 34 лет живут по крайней мере с одним из родителей (73 % среди мужчин и 60 % среди женщин)[13].
Эти цифры ниже в США (40 % мужчин, 38 % женщин) и Великобритании (42 % мужчин и 31 % женщин)[14] – а в скандинавских странах, например в Дании, она падает еще на порядок (22 % мужчин и 17 % женщин).
С каких пор семья, состоящая из нескольких поколений, становится признаком психологического кризиса? Проблема не в том, что молодые люди остаются жить дома, а в том, что многие из них застревают на месте и не могут двинуться вперед. Как написал один из зрителей блогера C.G.P. Грея: «Я так живу и терпеть этого не могу».