– Что же вы стоите у порога? – проговорила она.

Я думала, что Светлана Бероева будет холодной, злой, худой и неприветливой. Но на меня смотрела обычная женщина. Разве что одежда была небрежно шикарной. Широкие брюки и длинная восточная туника сидели на ней идеально. Ее спина была не менее идеальной, плечи расправленными.

– Кристине понравился дом, – ответил за меня Степан, снова подталкивая вперед.

– О, расскажи об этом Борису, доченька. Может, тогда он прекратит думать о реставрации и пристрое. Меня Света зовут.

– Кристина, – пискнула я.

Как и Степан, Светлана протянула руку, ласково обхватила мою ладонь и завела в холл.

В доме уютно пахло выпечкой, было очень тепло. Степан помог мне снять куртку, а Светлана сразу устроила экскурсию.

– Ты должна выпить чаю в гостиной, милая. Это лучшее место в доме. Степа, отведи девочку на диванчик. Я достану сервиз.

Степа кивнул матери и предложил мне локоть в лучших традициях рыцаря без страха и упрека. Я краснела и бледнела от смущения. Никогда еще не была в гостях у таких людей, в таком доме.

Я переживала о знакомстве с Мироном, но в комплекте получила еще и чаепитие с коренными москвичами.

– Я хотела только с Мироном поговорить, – сказала я тихонько по дороге в гостиную. – Это так неудобно.

– Сопротивляться бесполезно, – шепнул мне Степан в ответ. – Придется выпить чашку чая и попробовать пирог. Мама без него не допустит тебя к Миру. Это ритуал. Важный. Понимаешь?

– Не очень.

– В любом случае советую не сопротивляться. В этом доме все происходит исключительно через капустный пирог.

Я нервно хихикала и осматривала гостиную. Она была светлой, просторной, очень уютной. Огромное окно в пол – не самое английское решение, но наша система отопления допускала такое новаторство.

Степан отпустил мою руку, позволил пройти к окну. Я заметила в углу этюдник и свежий холст.

– Мирон? – уточнила я, обернувшись.

Степан покачал головой.

– Нет, это мое рабочее место.

– Ты тоже пишешь?

– Немного и для души. Без особой ценности для искусства. Мне нравится свет в гостиной. Я люблю видеть краски яркими, настоящими.

Я улыбнулась ему и сказала:

– Я тоже.

Светлана принесла чай и пирог. Мое скромное воспитание сработало вопреки наставлению Степана.

– Знаете, я совсем не голодна.

– Ох, брось меня обманывать, детка, – возмутилась Светлана. – Я эту мантру повторяла двадцать лет, пока танцевала. Мы все в балете были не голодны, иначе…

Она махнула рукой, и я вжала голову в плечи.

– Я тебя не заставляю есть первое, второе и компот. Пирог вообще диетический. Так что не сопротивляйся.

– Не сопротивляйся, – повторил Степа одними губами и кивнул на место рядом с ним.

– Кто тут сказал про пирог? – услышала я другой мужской голос, очень похожий на Степин, но громче.

Я вздрогнула, подумав, что это Мирон. Но в гостиную вошел Борис Бероев. Я видела его на фото в газетах и в новостной хронике. В жизни он был таким же: статный, высокий, очень приятный и радушный.

– Вот этот человек никогда меня не подведет, – радостно сказала Светлана.

Она подставила мужу щеку, и он поцеловал ее.

– Степка привез подружку? Очень симпатичная юная леди. Не слишком юная, сын? Мне нужно позвонить адвокату?

Борис, как и Светлана, протянул мне руку и пожал, накрыв мою ладошку второй рукой.

Мои уши горели. И сама я пылала как алый сигнал светофора.

– Она не моя девушка, – пришел на помощь Степан. – Это студентка Юрия Сергеевича. Она совершеннолетняя и пишет о новаторстве в живописи. Хотела познакомиться с Мироном и его творчеством.

– Ох, ну и дела, – Борис скривил лицо и неожиданно обнял меня. – Сочувствую, девочка. Ты храбрая. Глупенькая, но храбрая.

– Перестань, Боря. Ты совсем ее перепугал. Мирон – твой сын, а не исчадье ада. Он талантливый, а не сумасшедший.

– Знаю, Светик. Я шучу, конечно. Простите меня, милочка.

– Кристина, – подсказала я.

– Кристиночка, извини, – повторил Борис. – Я человек простой, приземленный. Мне бывает нелегко в этой творческой семейке.

Простого в нем не было ничего. Разве что фасад его дома. Но эта обманчивая простота стоила дороже башенок и выдавала тонкий вкус архитектора.

– Измучился, бедняга, – поддела его жена, передавая тарелочку с куском пирога. – Понимаете, в какой атмосфере я живу, Кристиночка? Мужчины! Юмористы! Еще и художники. Все трое.

Степа тоже взял себе пирог и сказал:

– Мы стараемся тебя беречь, ма.

– Ты мой золотой, – Света похлопала сына по щеке. – Очень мило, что говоришь за всех. Да и стараешься за всех тоже.

– Я, что ли, не стараюсь? – обиделся Борис.

Я начала хихикать. Они очень забавно пререкались. Семейная перепалка, такая же теплая, как запах пирога и атмосфера в доме Бероевых. У меня такого не было.

Нет, я росла в нормальных условиях. Меня любили, хоть и не баловали. Но мама с папой очень много работали. У них не хватало времени на чаепитие с домашним пирогом в обед среди рабочей недели. Если вечером не наорали от усталости и раздражения – уже хорошо.

– Ты стараешься, Боренька, но много работаешь, – сказала мужу Светлана.

– Зато Мир старается за всех вывести тебя из себя, – хмыкнул старший Бероев. – Мы все ему обязаны.

– Брось, па, – вступился за брата Степа.

– И нечего бросать. Парень совсем себя угробит в этой пещере. Я не понимаю, почему ты ему потакаешь, Света.

– Не надо при девочке, Боря, – одернула его жена. – Ты ее смущаешь.

– Она все равно его увидит. Пусть готовится смущаться.

Я заерзала. Светлана заметила, что я нервничаю, и погладила меня по коленке.

– Не слушай его, Кристина. Борис требователен к сыновьям. Мы воспитаны по правилам, которые нельзя нарушать.

– А Мирон нарушает? – догадалась я.

Степа хохотнул.

– Скорее, он их игнорирует.

– А заодно гробит себя в подвале. Степке лучше как следует продать его гениальное искусство, чтобы хватило денег на новые глаза и спину, – Борис махнул рукой и сменил гнев на милость. – А не слушай меня, Кристина. Что-то я и правда включил старого ворчуна. Сам со спиной страдаю и не вижу ни черта вблизи. Мирошка чудак, конечно, но гениальный. Завидую ему. Мой папка игнорировал мои творческие потуги и направил талант в созидательное русло. Я поем в кабинете.

– Боря! – возмутилась Светлана.

Но он клюнул ее в щеку, забрал чашку и второй кусок пирога.

– Не ворчи, жена. Надо посмотреть фасады до вечера.

Светлана махнула на него рукой и отпустила.

– Вот так всегда, – проговорила она. – Я думала, что мы всей семьей посидим. Боря ушел, едва поел, а Мирон и вовсе не появился.

– Не обижайся на них, мама, – поддержал ее Степа.

– Я не обижаюсь. Но хотелось произвести впечатление на Кристину. Как будто мы большая нормальная семья.

– Вы отличная семья, – вмешалась я. – Мне очень приятно познакомиться и с вами, и с Борисом Сергеевичем. Я совсем не ожидала, что вы такие милые и радушные.

Светлана усмехнулась.

– А чего ты ждала? Что мы волки и сожрем тебя?

Я пожала плечами.

– Не знаю. У меня не было до сих пор таких знакомых. Я недавно в Москве.

– Провинциалка? Какая прелесть. Я тоже была такой сто лет назад. И никогда не стану вести себя в духе пафосной столичной стервы. Слишком хорошо запоминается московский снобизм.

За этими словами скрывалось, наверное, много историй из балетного прошлого Светланы. Я ужасно хотела сидеть с ней в этой прекрасной гостиной, пить чай и слушать до ночи. Но Степан очень вовремя напомнил о цели моего визита.

– Мама, ты совсем заболтала Кристину. Я провожу ее к Мирону.

– Проводи, конечно. А когда вернется, мы еще чайку попьем. Возможно, и поужинаем.

Светлана подмигнула мне. Не знаю, шутила она или серьезно настраивала меня на ужин. Я была готова на все.

Зато по пути к подвалу мне стало не себе. После слов Бориса о сыне я немного опасалась знакомиться с Мироном. Мне нравились его работы, но отшельничество в подвале попахивало девиацией.

– Степа, а он не разозлится, что мы врываемся? – спросила я на лестнице

– Если разозлится, то будет это скрывать, – ответил Степан. – Я предупреждал его, не переживай. Папа утрирует многое. Мирон веселый парень на самом деле.

– Подвал делает его немного зловещим.

– Заскоки, – Степан пожал плечами. – У всех свои тараканы. Уверен, у тебя тоже есть.

У меня были, конечно. Но я не стала о них рассказывать, хотя Степа этого ждал.

Не получив от меня ответа, он принял молчание за окончание темы и толкнул дверь в подвал.

Я думала, это будет какая-то яма, типа землянки или погреба, как у бабушки в доме. Но подвал Бероевых был под стать дому. Просторная комната, может, чуть меньше гостиной. Темное пространство освещали лампы с теплым светом. Посередине стоял мольберт со свежим холстом. Нижняя часть уже была расписана, но я не видела деталей издалека.

Краски, палитра, кисти, вода в бутылке разбросаны прямо на полу. Никаких стульев, табуретов, кресел.

Я просканировала помещение взглядом и нашла в углу кушетку, а на ней Мирона.

Его я тоже узнала по фото. Я нашла немного в сети и затерла до дыр. Теперь до дыр я терла глазами самого Мирона.

Он валялся на кушетке, свесив ногу, смотрел в одну точку.

– Мир, привет. Ты жив? – крикнул Степа.

Мирон и ухом не повел. Он продолжал глазеть в потолок, но соизволил ответить.

– Что со мной будет? Живой.

– Работа кипит? – посмеивался брат, подталкивая меня вперед. – Я принес тебе мамин пирог, и кое-кто хотел познакомиться. Помнишь?

– Помню. Летописец с искусствоведческого. Или журналистка?

– Я курсовую пишу, – пропищала я как мышка.

– Молодец какая.

Мирон наконец повернул голову в нашу сторону. Я ждала то же равнодушие в глазах, что и в голосе. Но он рассмотрел меня очень даже неравнодушным взглядом. Огонь его глаз заставил меня нервничать сильнее, чем визит в дом богачей и знакомство с его родителями.

В очередной раз я ждала какого-нибудь подвоха или гениального закидона. Но Мирон разочаровал меня в самом приятном смысле этого слова.

– Как зовут? – спросил он.

Я открыла рот, но забыла, как говорить, кашлянула, икнула и крякнула кое-как:

– К…тина.

– Тина? – переспросил Мир.

– Кристина, – подсказал вместо меня Степа.

– Мне нравится Тина, – упрямо повторил его брат.

Отдышавшись, я смогла проговорить более-менее внятно:

– Тина – это прикольно. Мне нравится. Хотя никто так меня не называл.

– Значит, я буду первым, – обрадовался Мир.

Он сел на кушетке, растрепал свои волосы и забрал у Степы тарелку с пирогом. Но при этом не сводил с меня глаз.

– Можешь присесть сюда? – спросил Мирон, указывая туда, где только что валялся сам.

Я кивнула и послушно опустилась. Мы оказались слишком близко. Я чувствовала тепло его тела и ощущала запах. По спине пробежали мурашки. Я с трудом сдерживала дрожь.

Мир вообще никак не реагировал на меня. Он откусил кусок и поставил тарелку на пол, а потом и сам стек с кушетки и встал передо мной на колени.

Окей, он все же реагировал.

– Мир, ты поговоришь с Кристиной? – спросил Степа и напомнил. – Ты обещал.

– Да-да, конечно, – быстро проговорил Мирон, рассматривая меня с пола. – Волосы у тебя безумные…

Свободной рукой он потянулся ко мне, и я отпрянула, немного перепугавшись.

– Можно? – спросил Мир. – Я немного хочу… поправить.

Я глянула на Степу и увидела, как он закатил глаза и посоветовал:

– Лучше не сопротивляйся.