Анжелика начала дышать. Каждый раз, когда мать пыталась с ней практиковаться, Анжелика начинала раздражаться и никак не могла сосредоточиться. И труднее всего ей было сосредоточиться, когда они работали с воздухом, с любимым элементом ее матери.

Вдох, выдох. Анжелика отслеживала движение своих легких, она почти видела оплетавшие их вены. Потом сосредоточилась на воздухе и попыталась разделить его на нити. Чтобы сформировать поток, ей была нужна одна, отдельная от других нить.

Но нити ускользали от нее и растворялись на арене, как будто хотели ее подразнить. Анжелика попробовала еще раз, хваталась за все, что могла. Нити уходили сквозь пальцы и шелестели возле ладоней.

– Миледи! – предостерег Анжелику маг.

Но она его проигнорировала. Жар распространился по всему ее телу. Если бы у нее была флейта, она бы уже раз десять справилась с заданием, но по стандартам элементалистов ее инструменты считались помехой – их слишком неудобно носить с собой.

Только слабые нуждаются в каналах передачи силы, будь то музыка, письмо или танец. Анжелике было десять, когда она поняла, что одна-единственная нота ее скрипки может вызвать язычок пламени. Это было откровение, но один только взгляд на разочарованное лицо матери навсегда связал ее страсть со стыдом.

Среди магов ходила шутка: как представитель семьи Мардова, Анжелика способна повелевать всеми стихиями, но не владеет ни одним элементом^[11]. Она была позором своей семьи, ей было даже нечего надеяться когда-нибудь стать профессором или придворным магом.

Никогда она не станет королевой.

Анжелика сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Раздался хлопок, за ним – вспышка. Анжелика распахнула глаза. Мишень была в огне, от нее к сводчатому потолку поднималась спираль дыма.

Эран подбежал к одному из стоявших вдоль стены цилиндрических водяных насосов и залил пробегавшую через комнату пульсирующую ленту. Пламя с шипением погасло. Почерневшая мишень упала на пол.

Анжелика с трудом восстановила дыхание, потянулась к зудевшему предплечью, но Эран перехватил ее за запястье. Его пальцы на пару мгновений задержались на ее разгоряченной коже. Анжелика смотрела на руку мага, пока он ее не отпустил.

– Вам надо научиться терпению, миледи. Принуждение элементов никогда не принесет вам желаемого результата. Вы должны работать с ними совместно.

Терпение.

Ей всю жизнь говорили, что надо быть терпеливой, но это никуда ее не привело.

Эран снял забрызганные каплями воды очки и вытер их о рубаху.

– Сегодня закончим немного раньше. И я бы хотел, чтобы до нашей следующей встречи через неделю вы не притрагивались к инструментам, даже к тем, которые не связаны с элементами.

– Но…

– Вы должны использовать свою силу самостоятельно либо не использовать ее вовсе. – Эран надел очки и посмотрел на Анжелику так, как всегда смотрел в конце их сессий, с раздражением и жалостью. – За исключением огня.

Анжелика быстрым шагом покинула арену, даже не стала ждать, пока маг предложит ее проводить. То, что она подожгла мишень, облегчения не принесло, наоборот, зуд внутри усилился. Это было болезненно и выводило из себя, так что ни о каком облегчении и речи быть не могло.

* * *

Вернувшись на виллу, Анжелика задержалась в вестибюле из черного мрамора и благородного черного дерева. Просачивающийся в верхние окна свет разгонял полумрак и расчерчивал янтарными полосами винтовую лестницу.

Приемная мать Анжелики стояла под фреской, на которой были изображены все четыре элемента. Эта фреска служила мрачным напоминанием для гостей, в чей дом их пригласили.

В отличие от ярких фресок на богатых домах по всему городу, в этой на первом месте была истина, а не красота.

Внизу – земля. Твердая, тяжелая – основание мира. Земля давит на фигуру человека, который безуспешно пытается не дать ей прижать себя спиной к острым, как клыки голодного хищника, камням.

Слева – вода прорывает плотину на склоне холма и обрушивается вниз на долину, прямо на небольшую спящую деревню.

Справа – воздух, он пригибает деревья, закручивается в вихрь, и в этом вихре гибнут люди и звери.

А наверху – огонь, красный и ослепляющий, он живьем пожирает человека в его роскошном доме, а с ним все его прекрасные и теперь бесполезные вещи.

Огонь вырывался из разинутой пасти позолоченного крылатого дракона, чье туловище образовывало соединяющий все элементы круг.

В детстве Анжелика часто подолгу разглядывала эту фреску. Мардова не были любителями веселья и развлечений, они происходили из рода безжалостных людей. Корни рода уходили к Обезглавленному Королю, исключительно жестокому монарху, который отправил на плаху сотни человек и которого сверг и предал той же участи родной сын.

Улыбающееся лицо приемной матери Анжелики разительно контрастировало с изображенными на фреске у нее за спиной жуткими сценами.

Стражники впустили девушку-служанку, которая принесла на серебряном подносе стакан с мятной водой, и сразу закрыли за ней двери. Служанка быстро подошла к Анжелике, и та, желая как можно быстрее избавиться от привкуса пепла во рту, с удовольствием отпила несколько долгих глотков.

Когда она вернула стакан на поднос, приемная мать уже стояла рядом.

Мико была миловидной женщиной: скуластое лицо с острым подбородком и широким лбом, черные прямые волосы, а виски уже чуть посеребрила седина. Она эмигрировала из Азуны тридцать лет назад, но продолжала носить традиционную азунскую одежду – платье-халат с широким шелковым поясом и длинными волочащимися рукавами.

– Ты пришла позже, чем мы ожидали, – сказала Мико. У нее был странный акцент – родной азунский с примесью ставшего родным ваеганского. – Адела вернулась час назад.

– Были кое-какие дела.

Анжелика проскользнула мимо приемной матери к лестнице. Вспышки огня на арене было недостаточно, ей не терпелось взять в руки скрипку, которая хранилась в комнате для музицирования.

– Как прошла встреча с его величеством?

Анжелина повернулась вполоборота и, теряя терпение, ответила вопросом на вопрос:

– А мама разве тебе еще не рассказала? Какой смысл спрашивать меня?

Теплая улыбка слетела с лица Мико. Она собралась что-то сказать, но потом, вздохнув, тряхнула головой, как будто передумала:

– Хорошо, не буду тебе докучать.

С этими словами она удалилась в сторону сада.

Анжелика шумно выдохнула. Ей совсем не нравился даже намек на чувство вины.

Как только шаги Мико стихли, она подошла к фреске.

Четыре элемента. Четыре бога. Четыре дома. Каждый как эти стихии, со всеми их достоинствами и недостатками.

Риша Вакара – земля, упрямая, как сказал Эран. Николас Кир – воздух, переменчивый и непредсказуемый. Данте и Таисия Ластрайдер – вода, изворотливые, непокорные, легко приспособляющиеся.

И она…

Анжелика прикоснулась кончиками пальцев к пламени, которое изрыгал крылатый дракон. Провела по изгибам его туловища, и знакомый голод вцепился ей в кишки.

Анжелика была огнем, она была готова сжечь, превратить в пепел каждого, кто встанет на пути Мардова.

IV

Николас Кир взвесил на руке меч и на мгновение представил, как вонзает его в горло отца.

Подумал, что, наверное, это не самая лучшая мысль для того, кто стоит посреди базилики.

Подошли священники с позолоченными доспехами. Они были в длинных туниках из желтого шелка и мешковатых белых штанах, их глаза были подведены мерцающей пудрой. Самые старшие были обриты наголо, чтобы были видны татуировки в виде солнца на затылках.

Некоторые из них были луминами. Фамильяры неподвижно парили у них над плечами, как большие светляки. А вот фамильяр Николаса, наоборот, беспокойно кружил у него над головой. Николас коротко сделал Луксу замечание, и тот опустился к нему на воротник.

В жилах священников-луминов текла соларианская кровь, у них были белые волосы и смуглая с золотистым отливом кожа. В Нексусе люди смешанной крови встречались нередко, учитывая поток беженцев после Запечатывания. Считалось, что они должны идти служить в базилики, а так как им постоянно отказывали в работе, у них часто просто не было выбора.

Священники начали облачать Николаса в доспехи, и он задержал дыхание. По нефу эхом разлетались скрип затягиваемых ремней и щелчки пряжек. Тяжелая кираса опустилась на плечи и, как змея, сдавила ребра. Поножи зафиксировали колени, наручи утяжелили предплечья, наплечники по форме напоминали крылья.

Закончив облачать его, священники отступили назад и склонили головы. Николас посмотрел им за спины, на людей, которые наблюдали за происходящим, на послушников и кураторов, на любопытных верующих, которые стояли между колоннами из мрамора с золотыми прожилками. Среди них стоял и прелат Леззаро, который курировал все базилики и был признанным авторитетом во всем, что касалось веры.

Николас не знал, что прелат лично придет на церемонию. Встретившись с ним взглядом, тот ободряюще улыбнулся и едва заметно кивнул.

Момент был испорчен, когда вперед вышел отец Николаса. У Николаса взяли из руки меч, и он слегка пошатнулся, потеряв равновесие.

Варен Кир отцепил висевшее за спиной оружие и протянул его сыну.

Николас видел его тысячу раз, когда оно лежало на подставках или когда отец орудовал им на шествиях и военных парадах. Но сейчас отец протягивал его Николасу, протягивал так, будто действительно считал, что сын достоин к нему прикоснуться.

Копье Вестник Солнца – длинное и гладкое, позолоченный шток утяжелен металлическим сплавом. По обе стороны наконечника с фут длиной – золотые крылья, очень похожие на наплечники и такие же смертоносные, как сам наконечник. В каждом заключено перо из крыльев Фоса. Согласно некоторым соларианским мифам, люди использовали перья после линьки бога, чтобы совершать с помощью магии выдающиеся деяния. Как деревенская девушка Врина, которая провела людей из своей разграбленной и опустошенной деревни через Море Теней.

Обладание одним пером уже было чудом, а двумя – свидетельством силы рода Кир.

Дрожащей рукой Николас потянулся к копью. Когда пальцы прикоснулись к древку и обхватили его, слабый гул защекотал ладонь. Два спрятанных в металле пера Фоса начали излучать яркое сияние, и это сияние пульсировало в такт с ударами сердца Николаса. Ему даже показалось, что еще немного – и он сможет почувствовать под этим ярким нимбусом^[12] сами перья, их полупрозрачные белые стержни и длинное, слегка загнутое опахало.

– Никша, – отец всегда настаивал, что это настоящее соларианское имя Николаса, – ты готов?

Выражение его лица говорило о грандиозности поставленной задачи. Николас почувствовал тяжесть в желудке, его замутило, и он подумал, что вот сейчас не выдержит, согнется пополам и на глазах у всех заблюет пол базилики. Но он предпочел бы этот вариант тому, что ожидало его на помосте в апсиде. А там он впервые в жизни должен вступить в контакт со своим богом.

Они с отцом прошли мимо рядов конусообразных подсвечников и пахнущих янтарем и тиком кадильниц. Тело Николаса словно одеревенело под тяжелыми доспехами, рука, в которой он держал копье, начала неметь. Копье было тяжелее меча, и его нельзя было просто взять и убрать в ножны.

Николас примерно знал, чего ждать. Его отец прошел через этот ритуал тридцать лет назад и много рассказывал о том, как это было.

– Мой отец привел меня в базилику, когда я был ненамного старше, чем ты сейчас. И вот я в моих лейтенантских доспехах поднялся на помост Фоса, и, когда я ему молился, он со мной заговорил. Его голос грохотал в моих костях и заполнил все мое тело. И тогда я понял зов к служению. На меня снизошло его благословение, и я почувствовал себя бессмертным. Несокрушимым.