Костик был кимором, то есть вздорным склочником, а Люся всегда уважала эти бесценные качества характера.

– Найди на него все, – продолжила она, – где и сколько сидел, когда вышел, на кого учился, налоговые данные, просканируй все арбитражи, свидетельства о собственности, соцсети, предыдущее место работы. Готовьте новость – вытряхните ту давнюю историю из архивов. Напомните городу о том, какое прошлое у Ветрова. Махинации его отца. Лихова народ любил, накидайте намеков, что Ветров подсидел Деда-Дуба. Посмотри, когда опубликован приказ, и, если его все еще нет, – попляши на этой теме. Созвонись с Лиховым, попробуй взять комментарий. И быстро, Костя. Костя?..

– Да-да, – он ответил не сразу, слышно было быстрое клацание клавиатуры, – понял, принял, работаю, Люсь.

Она кровожадно усмехнулась и припарковалась возле изолятора.

Михайлов, начальник СИЗО, выслушал ее просьбу с таким потрясением, будто Люся предложила ему устроить массовую резню.

– Интервью с нежитью-убийцей? – переспросил он слабым голосом. – Осокина, ты рехнулась?

Люся многозначительно погладила нежную кожу своей дамской сумочки.

Михайлов сглотнул, перевел мученический взгляд на камеру, снова посмотрел на Люсю.

– А если она?..

– За полчаса ничего не случится, – твердо заверила его Люся.

– Лихов разрешил?

– Лихов с утра у министра, сам понимаешь, такое дело резонансное. Но потом он все подпишет, всегда подписывает.

Видимо, это был последний Люсин визит в СИЗО. В следующий раз ее и на порог не пустят. Однако сейчас ей было не жаль ни испорченных отношений, ни денег на взятку. Люсю вел вперед профессиональный азарт.

Михайлов помялся, щелкнул мышкой, отключая камеру, раскрыл первое попавшееся дело, придвинул его Люсе, и она проворно положила туда тридцатку. Спустя несколько мгновений дело было закрыто, а камера вновь включена.

– Без фотоаппарата, – предупредил Михайлов, когда Люся потянулась за кофром.

– Ну Леш!

– Никаких «Леш». Или мне телефон тоже отобрать?

– Не надо телефон, – смирилась Люся и оставила кофр в кабинете.

– Попрошу врача подежурить поблизости, – уведомил ее Михайлов, пока они шли по коридору, – станет плохо – кричи. Но сопровождение не дам, мальчишки и так обходят корпус по широкой дуге. И веди себя прилично, камера все пишет. Я за тобой пригляжу.

– Я всегда веду себя прилично, – нервничая, ответила Люся.

Адреналин начал поступать в кровь, и она ощущала волнение и легкий, веселый страх.

Михайлов вдруг погладил ее по плечу. Он был ягом, защитником и стражем, и теперь мандражировал хлеще Люси. Но литры выпитого вместе коньяка и разнокалиберные суммы, перекочевавшие к нему из Люсиных карманов, сделали свое дело.

Щелкнули замки на тяжелой осиновой двери, и она шагнула внутрь, в мертвое царство ламп дневного освещения.

Все помещение было увешано различными оберегами.

Русалка сидела на лежанке в просторной деревянной клетке. Услышав щелчок замка и шум захлопнувшейся двери, она приблизилась к прутьям, глядя на посетительницу влажными мятежными глазами. Красивая.

Они всегда красивые.

Люся отжала кнопку диктофона в кармане, взяла стул и поставила его рядом с клеткой. Села, прислонила трость к бедру. Черный пудель на набалдашнике был просто причудой, а не проявлением ее дьявольского характера, как считали в редакции.

– Как тебя зовут?

– Лена. Елена Афанасьева.

– Ты помнишь, как умерла?

Русалка затравленно ощерилась, взгляд заметался по Люсиному лицу, на кончиках распущенных длинных волос проступили тяжелые капли.

– Я жива, – сказала она. – С чего ты решила, что нет?

– Но с тобой случилось что-то плохое. – Люся не спрашивала, утверждала.

Только те, кто умер слишком рано, несправедливо, горько, становились тем, кем стала Лена.

– Я шла из университета… – Бледные длинные пальцы машинально прикоснулись к прутьям, русалка зашипела и отпрянула. Отдышалась. – Двое ублюдков… мои однокурсники. Мы пошли выпить пива, а потом как-то оказались на стройке, и они меня…

– Изнасиловали, – тихо подсказала Люся.

Русалка кивнула. Мутные болотные слезы хлынули из глаз.

– Они меня били! Как не убили только.

Да в том-то и дело, девочка, что убили.

– Вы рассказали об этом следователям?

– Меня никто ни о чем не спрашивал.

Не спрашивали они, сволочи.

Люся попросила назвать имена насильников и университет. Он был в соседнем городе.

– Что с тобой было потом, Лен?

– Я пришла в себя, и мне стало все противно. Та стройка, свой дом, город. Я просто села в машину к дальнобойщикам и поехала куда глаза глядят.

Инстинкты всегда гнали русалок как можно дальше от места их смерти. Так у них повышались шансы быть пойманными не сразу. Некоторые из них годами бродили среди людей. Со временем первоначальная жадность притуплялась, и они учились не убивать своих жертв.

Таких, опытных, найти было сложнее всего.

Существовало три способа опознать русалку, и Люся знала: на практике ни один из них не работал.

Лена продолжала свой рассказ – о дальнобойщиках, о Вите, который приютил у себя бродяжку, о том, как ей было с ним хорошо, а ему с ней – с каждым днем все хуже.

Люся слушала и слушала, и ей было так жаль эту бедную девочку, так хотелось ее обнять, утешить, что она очнулась, только когда протянула руки сквозь прутья и ощутила ледяное прикосновение.

Замерев, Люся вгляделась в тонкое изящное лицо, спрашивая себя: понимает ли русалка, что делает, или действительно все еще думает, что жива, и искренне не догадывается, отчего ее сожителя увезли на «скорой»?

– Дело в том, – Люся отодвинулась, не спуская глаз с собеседницы, – что ты действительно умерла на той стройке, Лен. Но твоя обида была так велика, что не отпустила тебя дальше. Ты стала русалкой, и на рассвете тебя казнят.

Лена захлопала мокрыми ресницами, хорошенькая мордашка выглядела совершенно несчастной.

Возможно, Люся напрасно омрачила последние часы ее посмертия, но ведь она затеяла это интервью и обманула Михайлова не только ради повышения охватов. О психологии нежити ученые спорили до сих пор, и было по-настоящему интересно узнать чуть больше.

– Русалок казнят всегда, – продолжила Люся спокойно, – как и трясовиц, хоть те и выглядят невинными детьми. Навей же обычно просто ставят на контроль. Жизнь ужасно несправедлива. Ты ведь не сделала ничего плохого. Ты ведь жертва, да, Лен?

И тогда сквозь нежные черты проступило нечто хищное, потустороннее, смертоносное. Оскал исказил бледные губы, а в глазах замельтешили болотные огоньки.

Голова Люси дернулась, когда некая невидимая смрадная волна окутала ее, навалились слабость и усталость.

– Тебе полегчало? – спросила она и встала.

И хотя ее чуть пошатывало, пока она шла по коридору за Михайловым, Люся ликовала.

Это будет потрясающий материал.

– Напомни Лихову, чтобы он спустил разрешение на визит, – напомнил Михайлов.

– Конечно, – с легким сердцем ответила Люся и помахала ему на прощание.

«Новый глава отдела видовых нарушений в юности имел проблемы с законом», – писали ее журналисты. Они откопали и видео с трясущимся студентом Ветровым, и то, что он отсидел всего полтора года из пяти, и интервью со сбитой женщиной, которая годами училась ходить заново. Костик даже упомянул бабушку Ветрова, мать папы-губернатора, брошенную всеми. Папа-губернатор бежал, поджав хвост, в Москву, где затерялся в многочисленной толпе околоправительственных прихлебал. Внук отправился в места не столь отдаленные, а старушка осталась одна. В городе, где ее фамилия стала ругательной и где все друзья и знакомые смотрели с презрением.

«Бедная женщина, – писал Костик, – вот уже пятнадцать лет не выходит из дома. Навестили ли ее родственники хоть раз за все эти годы?»

Вздрогнув, Люся еще раз перечитала про пятнадцать лет и позвонила своей соседке по лестничной клетке Нине Петровне. Той самой, с которой они уже много лет жили, не закрывая между собой дверей. Той самой, которая пересказывала ей сериалы и поила соком из сельдерея.

– Люсенька! – непривычно звонким голосом воскликнула Нина Петровна. – А мне внук позвонил. Говорит, вернулся. Говорит, со мной поживет.

И вот тогда Люся в первый раз подумала, что попала. Надо сказать, что в дальнейшем эта мысль приходила ей в голову неоднократно.

Глава 2

В родную контору Люся ворвалась как фурия, ее трость с такой яростью стучала по деревянному полу, что секретарша выскочила из приемной, ойкнула и запрыгнула обратно.

Хлопнули створки окна, но запах лака для ногтей, разумеется, выветриться не успел.

– Что у нас нового? Коротко, – обронила Люся, игнорируя и запах, и бочком выползающего из приемной Самойлова.

Ольга последовала за ней в кабинет, сосредоточилась.

– Ветров-младший вернулся в город, наши дали экстру, материал дополняется. Молокозавод перевел крупный транш на десять публикаций. Очередь Самойлова работать с рекламодателем.

– Убери Самойлова, поставь Волкову, – велела Люся, включая ноутбук.

– Он будет ныть и страдать и доведет нас до исступления, – мрачно предсказала Ольга. – И тлен поглотит всю редакцию.

Бояны вообще любили приукрашать действительность, но тут она не слишком грешила простив истины: Самойлов, бесталанный и завистливый автор, без устали трепал всем нервы. Люся не увольняла его только по личной просьбе Великого Моржа, ее престарелого любовника и покровителя из тех самых органов.

Великий Морж был, как и многие другие крупные чины, арх-медведем, но его усы так знатно топорщились, что прозвище появилось само собой и устойчиво держалось уже много лет.

Однажды у Люси закончится терпение, и она выбросит его племянника Самойлова из редакции. Пока же приходилось держать парня подальше от серьезных рекламодателей, чтобы не портить мнение о портале в целом и не переписывать после него тексты.

– Еще?

– Еще на нас подали в суд, – хмыкнула Ольга.

– Опять из-за Носова? Что говорят юристы?

– Что все не так однозначно.

– Ну да, ну да, – рассеянно кивнула Люся. – Ольга, меня не беспокоить. И принеси, пожалуйста, ведро кофе. – Руки уже подрагивали от нетерпения.

Многие журналисты ненавидели расшифровку записей, но Люся никогда не скидывала этот нудный процесс на подчиненных. Интервью – жанр тонкий, настроенный исключительно на спикера. Здесь важно учитывать интонации и бережно перенести их из устной речи в письменную.

Поглощенная работой, Люся не отреагировала на Ольгу, которая молча поставила перед ней огромную кружку американо. Сейчас она могла бы оказаться в жерле извергающегося вулкана и все равно не отняла бы пальцев от клавиатуры.

«До какой поры суеверная паника будет мешать правоохранительным органам выполнять свои обязанности?

Каждый ребенок знает, что обычно русалками становятся после насильственной смерти, но сотрудники полиции даже не расследуют обстоятельства этих смертей, ограничиваясь казнями на рассвете. Десятиминутной беседы хватило бы на уточнение деталей трагической гибели молодой женщины, блестящей студентки, любимой дочери и хорошей подруги. Иррациональный страх парализовал разум сотрудников полиции. Они просто заперли умертвие в клетке, полностью игнорируя тот факт, что до своей смерти Елена Афанасьева была полноправным гражданином нашей страны.

Ее смерть должна быть расследована по всем правилам, но пострадавшая и единственная свидетельница была казнена этим утром. К счастью, у автора этих строк сохранилась диктофонная запись с именами убийц, и если кто-то в полиции все же решит поработать, то вы знаете, где меня искать».

Закончив интервью авторским аккордом, Люся довольно улыбнулась. Руки еще чуть подрагивали, сердце колотилось чуть быстрее, как от сексуального возбуждения.