Мамусик против Ордена Королевской кобры (страница 11)
– Да нет, нет. – Я поспешно отступила на прежние позиции. – Просто я подумала, что раз вы учились на ювелира…
– А вы откуда знаете, что я учился на ювелира? – Ой. Ой-ой-ой. Плюхнулась в лужу. Вот Порфирию-то как раз удалось меня подловить.
– Просто у вас такие тонкие ловкие пальцы… На музыканта вы не похожи, я подумала, раньше вы были ювелиром… – выкрутилась я. Наверное, если бы шеф чуть больше спал в последние дни и чуть меньше работал, он не поверил бы этому жалкому оправданию; но, по всей видимости, его уставший мозг с облегчением принял мое объяснение. Поэтому я смело двинулась вперед: – Хорошо, открыли вы сейф, а дальше?
– А дальше не помню, – пожал плечами шеф-повар. – Только протянул руку за книгой – в затылке вспыхнула яркая боль, в глазах потемнело, я потерял сознание. Шандарахнули меня чем-то сзади. – Он пригладил и без того напомаженные волосы и поморщился. – До сих пор голова трещит… Очнулся – сейф пустой, книги нет. Разорванный ежедневник на полу валяется… Я и давай звонить директору и в полицию.
– А может, сам директор эту вашу книжку и украл? – вдруг осенило меня.
– Зачем? – с недоумением сказал Порфирий. – Разве что ради страховки… Но денег у него и так хватает, он уже лет пятнадцать живет в собственном роскошном особняке в Испании. К тому же в день кражи он давал званый обед для членов королевской семьи, его видели не меньше сотни человек… Нет, исключено.
– А как же видеонаблюдение? – сообразила я.
– Камеры почему-то были отключены, и даже все предыдущие записи оказались стерты с сервера, – вздохнул Порфирий, а я вспомнила, что и Володя вчера говорил что-то подобное. – Хакеры не дремлют. Понимаете теперь, почему полиция так зацепилась за вашего сына, у которого оказалась единственная улика, имеющая отношение к делу?
– Хотела бы я вам ответить, что понимаю, – призналась я, – но не могу – у Степочки же такое честное, открытое лицо! Неужели полицейские сразу не распознали, кто перед ними? Никакой не преступник – а невинный, добрый, порядочный мальчик!
А вот про Порфирия Петухова такого не скажешь, думала я, выходя из ресторана на свежий воздух. Эксцентричный шеф-повар, честно говоря, показался мне довольно подозрительным.
И история эта про нежданный удар по голове какая-то глупая.
И рецепт был накарябан на листке из его ежедневника, то есть ёжедневника.
Кто знает – может, Порфирий решил продать «Книгу Пряностей» тем самым конкурентам, о которых он все время твердил? А что, он вполне мог пойти на такой шаг ради сертификата в известный салон красоты или, например, путевки в итальянскую распродажную деревню. Или его подговорил директор – «для поддержания имиджа», чтобы пробудить новую волну интереса к своему ресторану?
А может, шеф-повар и вовсе сжег книженцию на гриле, чтобы вынудить директора ввести новое меню, имени императора петербургской кулинарии Петухова. Глядишь, вскоре ресторан переименуют в «Туфельку Порфирия». Это он сейчас притворяется, что ужасно недоволен, а может, хитрец всю жизнь ждал такого шанса!
Я отыскала в сумке мобильный и набрала Володин номер. Пусть немедленно раздобудет мне телефон Орлова, нужно срочно рассказать ему все мои версии, а то сам полковник до таких замысловатых махинаций вряд ли додумается.
Если поспешить, то Степочка уже к обеду может быть дома.
Приготовлю ему что-нибудь с майонезом.
Глава 9
Нет, ну какой же бесстыдник этот полковник Орлов! Нашел время таскаться по командировкам! В тот самый момент, когда мой сыночек за решеткой!
Володя с сожалением в голосе сообщил мне по телефону, что полковник вернется через неделю, а то и две. А пока он недоступен.
В общем, зря я наготовила целый противень мяса по-французски, укрытого толстенным одеялом из лука, сыра, помидоров и, конечно, майонеза.
Степочка по-прежнему оставался в «Крестах».
– Представляете, Яков Матвеевич, – жаловалась я соседу, которому вкратце уже рассказала про свою сегодняшнюю поездку в «Туфельку Екатерины». – Какие все-таки равнодушные чурбаны эти полицейские! Им и дела нет, что мать изводится, места себе не находит, ведет за них, бездельников, расследование… Да вы кушайте, Яков Матвеевич, кушайте, пока мясо горячее… – Я занесла соседу угощение, не пропадать же добру. – Хорош гусь этот Орлов! Небось прохлаждается сейчас в своей командировочке, пьет пиво литрами в немецких забегаловках. А мой малыш страдает среди отвратительных, гадких, грязных преступников… Проводит свой отпуск в тюрьме… Хорошо хоть в отдельной камере. Надо будет Володе сказать, чтобы Степочкину кровать развернули изголовьем на север, так спится лучше.
– Любовь Васильевна, полагаю, Владимир уже сделал всё что мог, – предположил Яков Матвеевич, аккуратно складывая вилку и нож крест-накрест на пустую тарелку. – Благодарю, мясо просто восхитительное, как всегда… Может быть, не стоит снова беспокоить майора?
– Но я же ничего особенного не прошу, всего лишь немного подвинуть кровать! – Я в недоумении распахнула глаза. – Разве это беспокойство? Нет, Яков Матвеевич, я всегда говорила: не понять вам материнское сердце!
Я тут же набрала Володю и дала ему подробные инструкции по поводу расположения кровати, заодно попросила предоставить Степочке приличную туалетную бумагу, непременно трехслойную, она сама нежная.
Майор Уточка односложно соглашался. Когда я начала говорить про бумагу, мне показалось, что он фыркнул в трубку, однако Володя сказал, что он просто чихнул.
– Вот, а вы говорили, что он уже сделал всё что мог! – торжествующе объявила я. – А ведь если бы я сейчас не позвонила, они бы там в «Крестах» и не додумались положить Степочке трехслойную туалетную бумагу!
Яков Матвеевич посмотрел на меня с сомнением, поправил очки на переносице, как бы готовясь что-то сказать, но так ничего и не сказал.
– Может, чайку попьем? – предложила я на радостях.
– Я для вас уже заварил «клубнику со сливками», – церемонно наклонил голову Яков Матвеевич. Дневное облачение его представляло собой, как всегда, образец высокого стиля: светло-серый в мельчайшую клетку костюм, такая же рубашка и белый галстук с золотым вензелем Эрмитажа. Ноги, обутые в начищенные деловые туфли, покоились на подставке инвалидного кресла – давненько эти подошвы не ступали на землю…
Мы сидели на его холостяцкой кухне, больше похожей на библиотеку. Где-то в глубине квартиры тихонько играла классическая музыка. Какого цвета здесь обои – понять было невозможно, стены пестрели бесчисленными репродукциями импрессионистов. Повсюду высились стопки книг – на обеденном столе, в ящиках, где вообще-то положено хранить кастрюли, на подоконнике, на белой столешнице, даже в холодильнике. Электрическая плита больше напоминала библиотечный стеллаж. Сиделка периодически освобождала от книг одну конфорку, на которой варила Якову Матвеевичу неаппетитную тюрю. А вообще на этой кухне сложно было найти какую-то еду, кроме нескольких сортов изысканного (на мог взгляд – слишком пахучего) сыра, всевозможных пакетиков с элегантным чаем и шоколадных конфет, покупавшихся, как я подозреваю, специально для меня.
Разливая дурманящий напиток по тонким фарфоровым чашкам, Яков Матвеевич уточнил:
– Любовь Васильевна, а вы случайно не знаете, как называется пропавшая кулинарная книга?
– Как же, конечно, знаю! Неужели я не сказала? «Книга Приправ». Нет, погодите. – Я сунула в рот шоколадную конфету и задумалась. – «Книга Специй»?.. Батюшки-светы, с этой кутерьмой всё из головы повылетало. Книга… Книга… «Книга Перца»? Ой, нет-нет-нет. Или «Книга Корицы»? Порфирий что-то болтал такое про корицу… – Я уже ни в чем не была уверена.
– А могла это быть «Книга Пряностей»? – Яков Матвеевич почему-то слегка прищурился, как его кот Ренуар, учуявший запах сметаны. Рыжий котяра болтался у меня под ногами – он всегда прибегал на шум электрического чайника в отчаянной надежде на вкусняшку с хозяйского стола.
– Точно! «Книга Пряностей», ну конечно!
– Вы не ошибаетесь, Любовь Васильевна? – переспросил Яков Матвеевич. – Это очень важно.
– Нет-нет, теперь вспомнила наверняка. «Книга Пряностей».
Обнаглевший Ренуар с размаху взгромоздился на колени хозяина, подбираясь поближе к столу, но Яков Матвеевич, кажется, даже не заметил хулигана.
– В таком случае поздравляю: мы с вами столкнулись с редчайшим и опаснейшим артефактом екатерининских времен, – торжественно объявил Яков Матвеевич.
– Ой, – так и обмерла я. – А Порфирий говорил – книжка грошовая…
Сосед залпом допил чай и воздел руки вверх, словно в молитве.
– Любовь Васильевна! Вы даже не представляете, на что случайно наткнулись! Если мои предположения верны – в Петербурге вскоре начнут твориться страшные дела.
Никогда я не видела своего интеллигентного соседа таким взволнованным. И в то же время – заинтригованным.
Но я пока не очень-то понимала, о чем он говорит.
– Что за страшные дела, Яков Матвеевич? Кому-то салат переперчат? Или в десерт насыпят табачную крошку вместо корицы? О чем вообще речь?
Серые глаза Якова Матвеевича лихорадочно горели, бледные щеки покрылись нервными пятнами. Вензель на его галстуке – буква «Э», словно перерезанная кинжалом – тускло поблескивал в лучах неестественно яркого солнца. Это в восемь-то часов вечера!
Ренуар, почуяв странное настроение хозяина, прекратил самозабвенно вылизывать его тарелку из-под мяса по-французски и на всякий случай спрятался под табуретку в прихожей.
– А что вы скажете, Любовь Васильевна, – звенящим голосом спросил Яков Матвеевич, – если я вам раскрою главную столичную тайну восемнадцатого века?
– Ну, в принципе, я не против, – с сомнением промямлила я, запихав сразу две конфеты в рот, по одной за щеку, – хотя восемнадцатый век – это как-то скучно. Посвежее тайн у вас не найдется?
– Полагаю, что найдется – буквально через считанные дни, – зловеще отозвался Яков Матвеевич. – Так вот, Любовь Васильевна. Я почти на сто процентов уверен, что пропавшая кулинарная книга – эта та самая «Книга Пряностей», в которой зашифрованы рецепты старинных ядов: мгновенно действующих, не оставляющих следов. Ядов, сравнимых по своей силе со змеиными. Ядов быстрых и коварных, как кобры. Вот вам и грошовая книжка…
Я поперхнулась шоколадом. Кажется, сладкие крошки попали в легкие, поскольку я не могла откашляться минут семь, не меньше. Еще чуть-чуть, и отдала бы богу душу без всякого яда.
– Яков Матвеевич, так ведь на книжке змея была нарисована! Мне шеф-повар рассказывал! – воскликнула я, отдышавшись и утерев глаза.
– Разумеется, – кивнул Яков Матвеевич. – Поскольку автор «Книги Пряностей» – не кто иной, как Великий Магистр «Ордена Королевской Кобры» – и по совместительству придворный повар Екатерины Второй – Фридрих Август Брауншвейг-Вольфенбюттельский.
– Как-как его звали? – поразилась я столь пышному имени.
– Фридрих Август Брауншвейг-Вольфенбюттельский, – повторил Яков Матвеевич, театрально взмахнув рукой, как заправский конферансье, и сбив при этом пустую тарелку со стола – что было особенно обидно, поскольку тарелка была из моего любимого сервиза, я притащила ее из дома. «Вот и со мной так же, – подумала я, собирая осколки с пола, – никому не мешала, наслаждалась солнышком и теплым июнем, и на тебе – бах, неожиданный удар, сыночек попадает за решетку, а вокруг заваривается какая-то нехорошая антикварная каша с ядовитыми приправами».
Яков Матвеевич рассыпался в миллионе изящнейших и изысканнейших извинений. Пока я подметала пол, он бестолково колесил вокруг на своем кресле и без конца поправлял эрмитажный галстук. Разыгравшийся Ренуар, считавший веник своим заклятым врагом и затеявший с супостатом бой ради жизни на земле, уборке тоже не способствовал.