Перрин ощущал пустоту. Как тогда… как в то время, когда отец пообещал ему особенный подарок на Ночь зимы. Перрин ждал месяцами, прилежно выполняя поручения, чтобы заслужить неведомый подарок. Когда же в конце концов он получил деревянную лошадку, то был в восторге. Но уже на следующий день ему стало невыносимо грустно. Не из-за подарка, а оттого, что больше нечего было ждать. Восторг исчез, и тогда-то Перрин понял, насколько для него ожидание важнее самого подарка.

Вскоре после этого он начал бывать в кузнице у мастера Лухана и со временем стал его учеником.

Перрин был рад, что вернул Фэйли. Он ликовал. Но что теперь его ждало? Эти несчастные люди видели в нем своего предводителя. Некоторые даже почитали его своим королем! Ни о чем таком он никогда не просил. Всякий раз, как они поднимали знамена, он заставлял убирать их, пока Фэйли не убедила его, что в этом есть и свои преимущества. И все равно Перрин был убежден: этому надменно реющему знамени с изображенной на нем волчьей головой в его лагере не место.

Но вправе ли он избавиться от него? Люди действительно равнялись на это знамя. Он чувствовал, как всякий раз, проходя мимо, они преисполняются гордости. Он чуял ее в их запахе. И Перрин не мог поступить наперекор чувствам тех, кто шел за ним. В Последней битве Ранду пригодится их помощь – тогда ему пригодится любая помощь.

Последняя битва. Может ли такой человек, как он, который не хочет быть лидером, вести этих людей к самому важному моменту в их жизни?

Завихрились цвета, кружащиеся пятна складывались в образ Ранда – тот сидел в каком-то каменном доме, кажется, в тайренском. На лице старого друга было мрачное выражение, как у человека, которому не дают покоя тяжелые и тревожные раздумья. Но даже и так Ранд выглядел по-королевски. Вот он-то был именно таким, каким должен быть король – в роскошной красной куртке, с благородной осанкой. А Перрин был просто-напросто кузнецом.

Перрин вздохнул и покачал головой, отгоняя видение. Ему нужно отыскать Ранда. Он чувствовал, как что-то звало, влекло, тянуло его к Ранду.

Он нужен Ранду. Вот что теперь станет его целью.

Глава 10
Последняя щепотка табака

Родел Итуралде молча курил, попыхивая трубкой, и дым вился змеиными изгибами. Сизые завитки собирались в облачка под потолком у него над головой и просачивались наружу через щели в крыше ветхого убежища. Доски стен покоробились от времени и разошлись, посеревшая древесина потрескалась и расщепилась. В углу горела жаровня, сквозь щелястые стены свистел ветер. Итуралде слегка беспокоился, что ветер каким-нибудь сильным своим порывом и вовсе опрокинет хижину.

Он сидел на табурете, разложив перед собой несколько карт. На углу стола, прижатый кисетом, лежал помятый клочок бумаги. Истрепанный бумажный квадратик был весь в складках и потертостях – его долго носили во внутреннем кармане куртки.

– Ну что? – спросил Раджаби, непоколебимый и решительный, с карими глазами, крупным широким носом и круглым выпирающим подбородком. Теперь он был совершенно лыс и чем-то смахивал на большой валун. Он и вел себя как валун. Сдвинуть его с места было нелегко, но если уж он покатится, то не остановишь. Раджаби одним из первых присоединился к Итуралде, несмотря на то что он, по слухам, незадолго до этого будто бы замышлял взбунтоваться против короля.

Минуло почти две недели после победы Итуралде у Дарлуны. Победа далась дорогой ценой. Возможно, даже слишком дорогой.

«Ах, Алсалам, – подумал Итуралде. – Надеюсь, старый друг, все было не зря. Надеюсь, твой рассудок еще цел. Может, Раджаби и похож на валун, но шончан – все равно что лавина, и мы сами обрушили ее на себя».

– Что теперь? – напомнил о себе Раджаби.

– Ждем, – сказал Итуралде. О Свет, как же он ненавидит ждать. – Потом будем биться. Или, может, опять побежим. Я еще не решил.

– Тарабонцы…

– Не придут, – сказал Итуралде.

– Они же обещали!

– Обещали.

Итуралде сам ездил к ним, воодушевлял, просил еще раз выступить против шончан. Ему отвечали одобрительными криками, но следовать за ним не спешили. Они вообще не торопились что-либо предпринимать. Уже несколько раз он убеждал их сразиться «в последний раз». Они видели, к чему ведет эта война, и больше он не мог на них рассчитывать. Если вообще когда-либо мог рассчитывать.

– Проклятые трусы, – пробормотал Раджаби. – Испепели их Свет! Справимся сами. Не привыкать.

Итуралде в задумчивости сделал глубокую затяжку. Он наконец решился набить трубку двуреченским табаком. У него кончились запасы табака, это была последняя щепотка; он берег ее много месяцев. Хороший вкус. Лучше не найти.

Итуралде вновь принялся изучать карты, взяв в руки меньшую из них. Определенно, карты оставляли желать лучшего.

– У этого нового шончанского командующего, – произнес Итуралде, – под началом больше трехсот тысяч человек и вдобавок не меньше двух сотен дамани.

– Мы и раньше побеждали большие армии. Вспомни, что мы сделали у Дарлуны! Ты стер их в порошок, Родел!

И для этого понадобились вся изобретательность, мастерство и удача, которые сумел собрать Итуралде. Даже при этом он потерял больше половины своих людей. Теперь, зализывая раны, он бежал от второго, еще более многочисленного войска шончан.

На этот раз они не допускали ошибок. Шончан не полагались только на своих ракенов. Солдаты Итуралде перехватили нескольких пеших разведчиков, а значит, были еще десятки, которых не поймали. На этот раз шончанские военачальники знали истинную численность войска Итуралде и где именно оно находится.

Теперь врага водить за нос не выходит, в западню заманить не удается. И уже шончан неустанно охотятся за ним, избегая его ловушек. Итуралде планировал отступать все дальше вглубь Арад Домана; отход даст некоторое преимущество его войскам и растянет линии снабжения у шончан. По его расчетам, он мог продержаться так еще четыре или пять месяцев. Но теперь от этих планов проку не было; они пошли прахом, когда Итуралде обнаружил, что по Арад Доману рыщет целое полчище проклятых айильцев. Если доклады были верны – а сообщения об Айил зачастую бывали преувеличенными, поэтому Итуралде сомневался, насколько им можно верить, – то их насчитывалось под сотню тысяч, и они удерживали значительную территорию на севере, включая Бандар Эбан.

Сотня тысяч айильцев. Все равно что двести тысяч доманийских солдат. А то и больше. Итуралде хорошо помнил Кровавый Снег двадцать лет назад, когда казалось, что за каждого убитого айильца он терял десять человек.

Он очутился в западне, еще немного – и его раздавят, точно орех между двух камней. Лучшее, что смог сделать Итуралде, это отступить сюда, в заброшенный стеддинг. Это даст ему преимущество против шончан. Но очень небольшое. Шончанская армия в шесть раз превосходила его числом, и даже самый неопытный командир знает: сражаться при таком раскладе равносильно самоубийству.

– Раджаби, ты когда-нибудь видел мастера-жонглера? – спросил Итуралде, рассматривая карту.

Краешком глаза он заметил, как здоровяк озадаченно нахмурился.

– Я видел менестрелей, которые…

– Нет, не менестреля. Мастера.

Раджаби покачал головой.

Итуралде затянулся трубкой и лишь потом заговорил.

– Я видел однажды. Это был придворный бард в Кэймлине. Шустрый парень, и со своим умом мог бы найти себе применение получше, чем в этаком наряде щеголять. Барды нечасто жонглируют, но этот, когда его попросили, отказывать не стал. По-моему, он любил жонглировать и хотел порадовать юную дочь-наследницу.

Он вынул трубку изо рта, примял в чашечке табак.

– Родел, – сказал Раджаби. – Шончан…

Итуралде поднял палец, затянулся трубкой и только потом продолжил:

– Сначала бард жонглировал тремя шарами. Потом спросил у нас – сможет ли он справиться еще с одним. Мы подбодрили его. Он взял четвертый, потом пятый, потом шестой. С каждым шаром мы хлопали в ладоши все громче, а он спрашивал, не добавить ли еще один. Конечно, мы кричали: «Давай еще!» Седьмой, восьмой, девятый. Вскоре в воздухе летал уже десяток шаров, и они мелькали так, что я уследить за ними не мог. Барду стоило немалых стараний жонглировать ими. Ему приходилось то и дело наклоняться, чтобы у самого пола подхватить те шары, что он чуть не упустил. Он был слишком сосредоточен, чтобы спрашивать у нас, но собравшиеся сами просили еще. «Одиннадцать! Давай одиннадцать!» И вот помощник бросил жонглеру еще один шар.

Итуралде пыхнул трубкой.

– Он уронил их? – спросил Раджаби.

Родел покачал головой:

– Последний «шар» не был на самом деле шаром. Это был какой-то фокус иллюминаторов. Не долетев до барда, он ярко полыхнул и взорвался дымом. Когда мы снова смогли что-то видеть, то бард исчез, а десять шаров лежали рядком на полу. Оглядевшись вокруг, я обнаружил, что он сидит за одним из столов с гостями, пьет вино и заигрывает с женой лорда Финндала.

Бедняга Раджаби был совершенно обескуражен. Он любил ответы простые и ясные. Итуралде обычно тоже отдавал им предпочтение, но в последнее время эти неестественно хмурые небеса и ощущение постоянного уныния склоняли его к философствованию.

Вытащив из-под кисета с табаком истертый на складках сложенный клочок бумаги, Итуралде протянул его Раджаби.

– «Нанеси удар по шончан всеми своими силами, – прочитал вслух Раджаби. – Оттесни их, загони обратно на корабли, пусть плывут обратно, на ту сторону своего проклятого океана. Полагаюсь на тебя, старый друг. Король Алсалам». – Раджаби опустил письмо. – Я знаю о его приказах, Родел. Я пришел сюда не ради него. Я пришел ради тебя.

– Да, но я сражаюсь ради него, – сказал Итуралде.

Он был предан королю и всегда будет ему верен. Итуралде встал, выбил пепел из трубки и притоптал тлеющие угольки каблуком. Отложив трубку в сторону, он забрал у Раджаби письмо, а потом направился к двери.

Нужно было решать. Остаться здесь и сражаться – или бежать, в менее подходящее для сражения место, но зато выиграть немного времени.

Хижина скрипела, ветер раскачивал деревья. За порогом Итуралде встретило хмурое утро. Эту лачугу, разумеется, построили не огиры, слишком уж она хлипкая. Сам стеддинг был покинут уже давным-давно. Солдаты разбили лагерь среди деревьев. Не лучшее место для военного лагеря, но суп приходится варить с теми специями, что имеются под рукой, так что нужно с толком использовать то, что есть. А у стеддинга было преимущество, отказываться от которого вряд ли стоило. Можно было бежать в город и укрыться за его стенами, но здесь, среди деревьев, Единая Сила бесполезна. Если вывести из игры шончанских дамани, то это куда лучше любых стен, какими бы высокими те ни были.

«Мы должны остаться», – подумал Итуралде, наблюдая за тем, как его люди копают землю и возводят частокол. Ему ненавистна была сама мысль о том, чтобы рубить деревья в стеддинге. Он знавал в свое время нескольких огиров и питал к ним уважение. Наверное, эти массивные дубы хранили какую-то скрытую силу с тех дней, когда здесь жили огиры. Рубить их – преступление. Но приходится делать то, что необходимо. Бегство могло дать ему время, но могло и обернуться напрасной потерей этого времени. До того, как шончан нанесут удар, у Итуралде есть несколько дней. Если он сумеет как следует укрепиться, возможно, удастся навязать им осаду. Стеддинг поколеблет их решительность, а лес даст преимущество малочисленному войску Итуралде.

Он злился, что позволил загнать себя в угол. Вероятно, потому и размышлял так долго, хотя в глубине души давно осознавал, что пора прекратить бегство. Шончан наконец-то настигли его.