– А я и не знал, – сказал я, разглядывая томик Шолохова про Поднятую целину, – что ты так читать любишь.

– Люблю, – почему-то смутилась Маша, – тут у меня книги больше по медицине. Но и художественная литература мне тоже нравится.

– А ты чего застеснялась-то? – Я улыбнулся.

– Бабушка говорит мне, – опустила она взгляд, – что мужики от таких, как я, шибко умных, убегают. Что не любят, когда бабы очень уж умничают.

– Вот как, – я ухмыльнулся, сложил руки на груди.

Маша повременила что-то говорить. Скромно села на кровать. Вздохнула.

– Я ее, конечно, ругаю, – сказала она наконец, – говорю, мол, глупости все это, что она говорит. А у самой тревожно на душе.

– Боишься, что и я от тебя убегу? – Тут уж я не сдержал смеха, – глупости все это. – А как же? – Сказала она, – конечно, боюсь. Ты вон, какой деловой. Ходишь, смотришь так, будто ежели что не по-твоему, так сразу вон из сердца, и вся недолга. Я ничего не ответил. Только улыбнулся Маше. Когда подсел я рядом, быстро почувствовал тепло ее бедро. Глянули мы друг на друга, и смущение с Машкиного лица, как смахнуло. Сделалось оно серьезным, а взгляд внимательным.

Я потянулся к Маше. Тронул ее спину, такую же горячую. Привлек девушку к себе. Когда подалась она в мою сторону, обнял я ее и второй рукою. От этого сорвался с губ ее жаркий стон. И так захотелось мне в этот момент ее поцеловать, что я и не подумал сдерживаться. Прижал Машку к себе, и слились мы в поцелуе.

Заерзали мои руки по ее крепкому женскому телу. Разогрелись от нее в душе жара. В нос снова ударил тот чудесный Машин запах, вскружил голову круче любой водки.

Не успели мы опомнится, как упали на подушку.

– А ежели… бабушка… придет… – оторвавшись от моих губ, тяжело дыша проговорила Маша, но потом тут же снова утонула в новом поцелуе.

Если придет, там уж разберемся. А сейчас не до этого нам. Не стал я Маше по этому поводу ничего говорить. И судя по тому, как жарко она подо мной распалилась, и сама Маша все понимала. И самой ей было совершено не до этого.

– Повязку мы тебе так и не поменяли, – сказала Маша, положив голову на мое плечо.

– Да и черт с ней.

Когда все закончилось, лежали мы на Машкиной узенькой кровати, крепко-крепко прижавшись друг к другу.

– Да как же это черт? – Маша, обнаженная, бросилась, было вставать, чтобы взять свою аптечку, – вдруг пойдет заражение!

– Стой, – не дал я ей встать, придержав рукою, которой обнимал, – полежим.

Она подчинилась. Легла, забросила ногу мне на бедро. Так мы и молчали. За окном давно уже стемнело. Приглушенно стрекотали кузнечики. Свистели на чердаках сычи.

– Мне с тобой хорошо и очень спокойно, – сказала Маша шепотом.

– Я знаю, – ответил я с улыбкой, – слышу, как спокойно бьется твое сердце.

Полежали еще чуть-чуть. Помолчали.

– Сегодня, – внезапно сказала Маша, – в поликлинику приходил немец. Тот, Клаус. Меня искал.

– Вот как, – сказал я, задумчиво глядя в потолок.

– Угу, – Маша вздохнула, пошевелилась, легла на другой бок, спиной ко мне.

Тут же, прислонился я к ней сзади, обнял.

– Очень мне было неприятно, Игорь, – продолжила она, – когда немец под вечер приперся и стал меня спрашивать. Представляешь? Откуда-то узнал мои имя и фамилию.

– А ты что? – Спросил я тихо.

– А я спряталась в процедурной, куда ему было нельзя, да велела другим медсестрам меня не выдавать.

– Не знаешь, где немцев поселили? Ну, конечно же, не знаешь. Откуда тебе знать.

– Не знаю, – согласилась Маша.

– Ну что ж. Сам разузнаю. Схожу к этому Клаусу Рихтеру в гости, да объясню, что тут к чему. Коль уж по-хорошему не понимает.

– Побьешь его? – Испугалась Маша и даже встала, – ты ж представляешь, какой скандал тогда будет? Международный.

– Нужен он мне, бить его, – хмыкнул я, – я и без кулаков умею быть убедительным.

– Все равно, – она легла мне на грудь, – все равно я боюсь за тебя. Что случится что-нибудь дурное. Что ты…

Неожиданно заскрипела входная дверь в хату. Маша, тут же побледневшая, вскочила на руках, уставилась на выход. Глянул туда и я.

– Машенька, – прозвучал старческий голос, – а что? К нам Игорек приехал? Машенька, вы где?

Глава 6

– Ау? – Добавила бабушка, медленно входя в коридор.

Маша глянула на меня испуганными глазами.

– Ну, – прошептал я, – скажи что-нибудь!

– Что?! Я сейчас со стыда умру!

– Что угодно!

Девушка сначала на мгновение растерялась, а потом все же крикнула:

– Да! Я тут!

Маша подскочила, стала натягивать платье. Я же, не теряя времени, спрыгнул с кровати и юркнул под койку.

– А Игорь где?

– Игорь… а Игорь… Он…

Оказавшись в темноте совершенно голым, на пыльном полу, я судорожно соображал, как же выкрутиться их этакой забавной ситуевины. Глянул из-под кровати, чтобы разыскать, где осталась моя одежда.

Смотрел я меж белых Машеных щиколоток, которые суетливо топтались босыми ступнями по деревянному окрашенному полу. Мои вещи лежали кучкой у тумбы.

– А Игорь вышел! – Наконец, выдала Маша и потопала куда-то к середине комнаты.

Стала она смотреть на бабушку, которая, по всей видимости, ходила где-то там, в других комнатах, вне моего зрения.

– Куда вышел?

Маша, суетливая, нервная, бросила на меня испуганный взгляд. Лицо ее раскраснелось, волосы были растрепаны.

– Отвлеки ее, – выглянув из-под кровати, проговорил я беззвучно.

Маша подняла удивленно бровки. Развела руками. Однако, подергавшись как-то нерешительно, вышла из комнаты.

– Ба! Пойдем, я тебе кое-что покажу! Тут такое! – Услышал я наигранно удивленный Машин голос.

– А ты чего такая все помятая, будто мешки таскала? – Спросила бабушка.

Я в это время как раз тянулся за вещами, пытаясь затащить их под кровать, чтобы переодеться. Однако услышав бабушкины слова, едва удержался от смеха.

– Да я… Читала! Очень уж чтиво попалось интересное, и я вся распереживалась.

– Вон оно как.

– Ба! Ну пошли!

С первого раза не смог я забрать свою одежду. Не дотянулся. И тогда пришлось мне выбраться чуть ли не на две трети тела.

– Да подожди ты! Дай взять таблетки, – сказала внезапно бабушка, – что-то у меня от этого телевизира голова разболелась. Никак давление поднялось.

Когда я это услышал, чуть было не поперхнулся воздухом. Вот стыдобища то будет, если уж засекут! Да я-то ладно, уж как-нибудь переживу такое веселье. А Машка-то как?.. Если ее бабуська за книги так чихвостит, то что будет сейчас?!

Услышав шаги к комнате, я напрягся, схватил ком одежды и быстро, как мог, полез обратно под кровать.

– Ба! Да давай я сама тебе принесу! Постой ты здесь!

Оказавшись в своем темном укрытии, стал я во всем этом комке выпутывать мое белье да брюки. Разбирать, где тут что.

– Да ты не найдешь, внученька! Ты мне лучше воды зачерпни.

– Ба! Да я сама!

– Ты чего, Машка, – строже сказала бабушка, – я что, безногая? Аль безрукая? Попросила же тебя воды принесть! А от наших споров у меня только сильнее давление подпрыгиваеть.

Я замер, когда услышал шаркающие бабушкины шаги. Потом увидел, как появились в комнате медлительные старческие ноги. С трудом зашагали они по ковру. Потом бабушка со скрипом села на свою койку, стала чем-то шуршать.

В комнате было тихо-претихо. Только бабушка мерно сопела при дыхании, да шевелила что-то на своей тумбе. Покашливала. Я же, потянулся надевать трусы. Решил проверить, насколько это у меня громко получится. Получилось очень тихо, но неудобно. Пришлось поджимать ноги, да так аккуратно, чтобы не сильно упираться в сетчатое дно койки.

Кое-как корячусь, нацепил я и брюки. Медленно застегнул ширинку. Остался у меня в руках комок белых каких-то шмоток. Стал я и его ворошить, пытаясь отыскать свою светлую рубаху.

– А это чего такое? – Вдруг сказала бабушка, и я замер.

Она встала с кровати. Увидел я, как пошла Машкина бабуська к моей койке. Однако не было у меня времени ждать, пока она там насмотрится. Стал я рыться дальше.

– Вот зараза, – не удержался я от шепота, когда понял, что в руках у меня нету моей рубахи.

Остались только какая-то Машкина ночнушка, да… ее светлый бюстгальтер.

– Ба! На воды, – вернулась Маша.

– А это чье? Игоря?

Машка не отвечала, видать, застыла в нерешительности. Понял я в тот момент, что нашла бабушка мою рубашку на кровати. Значит там она и осталась, а все остальное мы скинули.

Выглянув из-под кровати, посмотрел я на окоченевшую от удивления Машу. Та, раскрыв глаза, стояла и молча смотрела на бабушку. Вдруг взгляд ее скакнул на меня.

Я жестом кисти показал я ей, пусть, мол говорит, не молчит как истукан. Ну Маша и заговорила:

– Ну… Да, Игорева…

– А чего это он? Вышел голышом по пояс? Куда он так пошел-то?

– Так, – поторопилась ответить Машка, – на баз, в туалет.

– Угу. Голышом.

Машка снова глянула на меня. Я стал обмахивать себя рукой, будто веером, дышать, надувая щеки.

– Ну да! Духота-то стоит, ужас какая!

Догадливая Маша пошла к окошку. Поставила воду куда-то на тумбу, а потом услышал я, как раскрыла она оконные створки. В комнату тут же ворвался ясный и чистый стрекот сверчков.

– Вот оно как, – недоверчиво сказала бабушка.

– Ты давай мне рубашку, ба, я ему и передам.

– Ну, на.

Бабушка вернулась на свое место и снова стала чем-то шуршать. А я увидел, как упала к Машкиным ногам моя рубашка. Я быстро хапнул ее и втянул под кровать. Извиваясь в неудобстве, принялся вдевать руки в рукава.

– Ну пошли, покажешь, чего ты там нашла, – сказала бабушка, напившись, – правда, мне бы сначала полежать. Или у тебя чего срочное?

– Срочное! Очень срочное!

– Эх, – вздохнула бабуська и, скрипя кроватью, встала, – пойдем, неугомонная.

Как только вышли они из комнаты, Маша закрыла за собою дверь.

– Умница моя, – проговорил я тихо и стал вылезать из-под кровати. Весь грязный и пыльный, полез к окошку, чтобы выбраться на улицу. Быстро оказавшись снаружи, я побежал к базу. Оглядываясь, не видит ли кто, юркнул между хатой и изгородью. Торопливо стал красться на ту сторону, где была старая дверь в баз. Пригнулся по пути под маленьким окошком коридора.

– Машка! Ты что?! С ума сбрендила?! – Услышал я Бабушкин голос во дворе.

– Да говорю тебе, ба! Был тут еж, а теперь пропал! Смешной такой. Фырчал.

– Да что я, ежей, етить их туда налево, не видала?!

– Здрасте! – Вышел я из-за хатенки как так и надо, – простите, что-то я там задержался!

– Привет, Игорь, – улыбнулась мне Машкина бабушка.

Маша с ней стояли в свете уличной лампочки, возле входа в хату. Вдруг, Маша принялась мне что-то шептать, гладить себя по челке.

Понял я ее не сразу, а потом смахнул с волос густую паутину.

– Опа, какая, – сказал я, не подавая виду, – видать, в туалете у вас поймал.

– Ну да, – бабушка заулыбалась, – у нас там такие пауки, иной раз бывают. Жирные, почти как воробьи! Ты не стой, Игорек, проходи-проходи. Давай я тебя чаем угощу. Я пампушек напекла с медом.

Когда вошли мы внутрь, на свет, что был поярче уличного, Машина бабушка вдруг сказала:

– Слушай, Игорек, забыл ты у нас в комнате свою, – обернувшись, она осеклась. Как-то странно на меня поглядела. Нахмурила свои, за толстыми линзами очков, глаза.

– Чего такое? – Улыбнулся я немного растерянно.

– Рубашку… Забыл… – закончила она.

Потом проморгалась. Прищурившись, вытянула шею вперед, как бы рассматривая рубашку, которая, к слову, была уже на мне.

– Да не, – потер я шею, – чего-то вы путаете. Ничего я не забывал.

– Как это не забывал? – Она развела руками, – я же видела, и ты Маша, тоже видела на кровати Игореву рубашку.

– Какую рубашку? – Изобразила Маша удивление.