– Да, точно! – Суетливо запрыгиваю в салон, одним махом отрезая пути к отступлению. И все же пальцы, зажатые между острыми коленками, продолжают неистово дрожать.

– Па-ап… – тяну на выдохе, но собраться с мыслями так и не могу… Мне хочется поделиться страхами, но я не уверена, что он поймет.

– Чего, Лер? – отец между тем следует привычным маршрутом и напевает себе под нос популярную мелодию, сочащуюся из динамиков. Удивительно, каким разным может быть мир внутри одного и того же салона авто!

– Надумала составить нам с матерью компанию на выходные? – так и не дождавшись ответа, усмехается папа.

– Компанию? Куда? – Глова забита дурацким сарафаном, а потому папин вопрос звучит так, словно задан мне на китайском. Но он, разумеется, не понимает.

– Лер… – разочарованно цедит папа и с шумом выдыхает. – Я же говорил тебе, дочь: дед позвал за грибами в деревню.

– О! Ты об этом. Прости, вылетело из головы.

– А что залетело? – с грустинкой в голосе улыбается папа, но, заметив, что я ни капли ни разделяю его радости, тут же добавляет уже более серьезно: – Мы – семья, Лерка! Мы должны держаться друг друга, быть вместе. В этом наша сила. Понимаешь?

– Па, а нельзя быть вместе где-нибудь в городе? Обязательно в лес тащиться?

– А что плохого в лесу?

– Сырость, грязь, комары – этого достаточно?

Природа никогда не манила меня своими дремучими красотами и абсолютным отсутствием человеческих условий жизни. Меня бросает в дрожь, стоит вспомнить, как устроен быт в доме деда: вместо нормального душа – баня, вместо интернета – двор с курами и луковыми грядками. Ну уж нет!

– Ну какие комары в сентябре, Лер? Да и дождей не обещают. Поехали, а?

Папа тормозит на парковке возле школы и, обернувшись, выжидающе смотрит на меня через зеркало заднего вида. Уже хочу помотать головой и бежать на уроки, как он одними губами, почти беззвучно произносит:

– Мы – семья!

– Ладно, па, грибы так грибы! Доволен? – натянув на лицо маску вселенской грусти, отвечаю старику, лишь бы отстал.

– Ага! – кивает он и с масленой улыбкой на губах оборачивается. – Приехали, Лер! Чего сидим?

– Точно! – прихожу в себя и, пока папа не вспомнил о каком-нибудь ещё свободном уик-энде и не заставил тащиться с ним в поход, вылетаю на свежий воздух.

Не знаю, специально это отец, или так получилось, но я на время совершенно забываю о своём несуразном внешнем виде. Все познается в сравнении, и так уж повелось, что лесные сыроежки и подосиновики меня всегда пугали куда больше местных мухоморов с острыми, как иголки, языками. Впрочем, стоит мне перешагнуть порог школы, как две бледные поганки тут как тут вырастают перед самым носом.

– Пс-с! – плюется своим ядом Громова, выпучив на меня глаза. – Я смотрю, школьная форма добралась до самых отсталых слоев общества? – Уля презрительно морщится и тут же пихает локтем Машку. – Ты только взгляни! – шипит она с насмешкой. – Вот это отстой!

– А? Что? – растерянно откликается Голубева, до этого искавшая что-то в своей сумочке. – О! Лерка! Что, толстовку в химчистку сдала? – произносит громко, будто нарочно привлекая к моей персоне любопытные взгляды.

Язык снова прирастает к нёбу, а пространство огромного школьного холла возле гардероба мгновенно сжимается до объема консервной банки: я бы и рада ответить, да только мало чем сейчас отличаюсь от Джокера – такой же беспомощный инвалид.

– А блузка – ничего так, – тянет ко мне наманикюренные пальчики Уля. – У бабушки одолжила?

Неуклюжая шутка кажется Громовой чрезвычайно смешной: не дожидаясь реакции Маши, она начинает мерзко хихикать. А я готова провалиться сквозь землю – от ощущения собственной беспомощности, от этих взглядов, чужих и въедливых. Меня так и подмывает забить на учебу и убежать. Да и чего я ждала? Комплиментов? Дура! Идиотка! Но внезапно подбежавшая к Маше Люба Новикова из параллельного класса путает все карты.

– Машка! – заговорщически произносит она и озирается по сторонам, чтобы никто лишний не услышал. – Я все узнала!

Новикову так и распирает от желания поделиться с подругами последними сплетнями, но мое присутствие рядом её немного смущает.

Не дожидаясь нового плевка в душу, я резко разворачиваюсь и отхожу на пару шагов к скамейке, чтобы переобуться, а сама продолжаю вслушиваться в каждое слово.

– Влюбился он, понимаешь? – напористо шепчет Люба. – По-настоящему!

– В кого? – бормочет Громова, пока Маша поджимает губы и из последних сил сдерживается, чтобы не заплакать. Становится очевидным, что говорят они о Егоре.

– Не знаю, – поводит плечами Новикова. – Поговаривают, что она из вашего класса.

– В кого ему у нас влюбляться? – смеется Уля и начинает перебирать имена одноклассниц, приписывая каждой ворох вымышленных недостатков. Можно подумать, кроме Громовой, у нас и девчонок симпатичных нет! Я даже закатываю глаза, когда Уля снимает с губ мое предположение!

– Я с Данькой, Леденцова с Серым встречается, – абсолютно серьезно заявляет она. – Одна Машка остается… Люб, что-то не то…

– Ну не знаю! – вспыхивает Новикова. – За что купила, за то и продаю. И вообще, сами-то подумайте: раз Лихачев ее от всех прячет, значит, стесняется. Может, в мышь какую влюбился. Вон… – Люба весьма резко оборачивается и сталкивается со мной взглядом. – Может, в Ильину.

Чувствую, как сердце на бешеной скорости ухает в пятки, а все внутри сковывает льдом.

– В Лерку? – брезгливо кривит нос Маша.

– В Ильину? – с не меньшим отвращением вторит ей Уля.

Я даже толком не успеваю испугаться, как школьный коридор заполняется надрывным смехом.

– Новикова, обожаю твое чувство юмора! – гогочет Громова. – В Ильину! Ну надо же было до такого додуматься!

Люба за компанию тоже начинает смеяться. И только Маша недоверчиво косится в мою сторону: кому, как не ей, знать, о моих изодранных в кровь чувствах к Егору.

– У Лихачева со вкусом все нормально, Люба! – Заправив прядь волос за ухо, Голубева задирает нос и надменно отворачивается от меня. – Я с большей долей вероятности поверю, что Егор влюбился в Кротова, чем в эту…

Я закрываю глаза. Как ни больно это признавать, но сейчас я согласна с Машей: Егор никогда больше на меня не посмотрит. И дело не в том, что я некрасивая или одеваюсь как-то не так. Все гораздо проще: свой шанс на отношения с Лихачевым я упустила еще тогда, в девятом, по глупости уступив Кротову место под солнцем. Маша – единственная, кто знает правду, но теперь и она против меня.

– Ладно, что голову-то ломать? – суетится Люба. – Вот поедем на арбузник, там и увидим, с кем наш Егорушка замутил. Кстати! – Новикова едва не подпрыгивает на месте. – Вы уже слышали, что Михайловский подготовил для нас в этом году? – Она потирает ладошки и нетерпеливо бегает глазками от Ули к Маше и обратно.

– У этого старпера на уме одни чаепития, – разводит руками Громова. – Ему бы не завучем в школе работать, а в каком-нибудь профсоюзе с пенсионерами зажигать.

– Да ладно тебе, – через силу улыбается Маша, все еще думая о своем. – В прошлом году, вроде, неплохо отдохнули.

– Ага, ключевое слово – «вроде». Не удивлюсь, если этот хрен старый опять нас соберет в столовой и заведет свою историческую викторину.

Под гомерический хохот Любы Громова театрально засовывает в рот два пальца и делает вид, что ее тошнит. Дура!

– Не-е… – Немного успокоившись, Новикова спешит первой огласить планы школьного руководства, касающиеся ежегодного праздника. – В этом году будет квест.

– Так и представляю! – ерничает Громова. – Собери десять окурков за школой и получи годовой курс лекций о вреде курения.

– Нет-нет! – смеется Люба. – «Все профессии нужны, все профессии важны, или Как не умереть с голода на зарплату дворника», а если серьезно…

Впрочем, до какого-то там арбузника мне нет никакого дела: уже несколько лет школьные мероприятия отлично проходят и без моего участия. Именно поэтому скидываю уличную обувь в мешок и, пока больной интерес ко мне не возродился, ковыляю в чертовски неудобных балетках сначала к гардеробу, затем на второй этаж к кабинету физики. По привычке уткнувшись носом в мобильный, я пытаюсь слиться с невзрачными школьными стенами: на сегодня лимит моего унижения исчерпан. Все, чего я хочу – поскорее добраться до любимой последней парты, достать из рюкзака толстовку и признать свое безоговорочное поражение. Но, видимо, там, наверху, кому-то доставляет особое удовольствие издеваться надо мной.

Не успеваю и глазом моргнуть, а точнее, пройти по узкому коридору последние метров тридцать до нужного кабинета, как за спиной раздается знакомый бас Кротова.

– Не могу я в эти выходные!

– Отказы не принимаются! – следом голосит Лихачев. – Зря я, что ли, Михайловского уламывал найти нам этот квест?

Невольно замедляю шаг и силюсь совладать с дыханием, которое сбивается всякий раз, стоит Егору появиться на горизонте.

– Выходит, зря, – бурчит вечно всем недовольный Данила. – Да и вообще, все эти арбузники достали. Детский сад, ей-богу!

– Ну не скажи, Крот! Место зачетное! «Старый химик», слышал?

– Нет.

– Блин, я все время забываю, что ты не местный! Там раньше санаторий стоял для сотрудников химзавода. Ну как санаторий? Скорее, турбаза. Дикая природа, реки неземной красоты – романтика, одним словом. А потом лавочку прикрыли. Обнесли колючей проволокой и перевели в разряд закрытых объектов. Улавливаешь, чем пахнет?

– Нет.

– Ходили слухи, что там секретную лабораторию организовали. Опыты там всякие проводили… Жуть, в общем.

– А нам там что делать?

– Крот, это когда было-то! Сейчас там обычная заброшка. Несколько лет назад санаторий этот выкупил у области один бизнесмен – хотел обратно турбазу замутить, да силенок не хватило. Он пару домиков отреставрировал и закинул. Вот сейчас там квесты и проводят.

– Не убедил. Горыч, я серьезно не могу в выходные.

– Погоди ты отказываться. Там место реально крутое!

– Ладно, давай потом обсудим! Пришли уже.

И точно, подслушивая чужой разговор, я и не заметила, как уперлась носом в деревянную дверь кабинета физики. Недолго думая, хватаюсь за ручку и дергаю её на себя, да только тщетно: дверь заперта. Тяну снова и снова, понимая, что парни подходят все ближе, а встречи с ними лицом к лицу я боюсь как огня.

– А точно у нас физика первым?

Затылком ощущая горячее дыхание Кротова и вся съежилась.

– Да, вроде, а что? – лениво отвечает Лихачев.

– А это тогда кто? – пренебрежительно бросает Кротов, будто я без очереди пытаюсь протиснуться в кабинет врача, чтобы «только спросить».

Неистово цепляюсь за ручку двери, предчувствуя начало конца. Как знаю, что Кротов меня не пожалеет – поднимет на смех в моем дурацком сарафане.

– Не знаю, – отшучивается Егор, немного разряжая обстановку. – Наверное, небеса услышали мои молитвы и послали моему разбитому сердцу длинноногое утешение. Девушка, а, девушка, я угадал?

Мимолетное касание даже через несколько слоев ткани обжигает кожу плеча, тогда как слова Егора забираются в самый сокровенный уголок сердца и напрочь лишают воли. Я как мотылек, летящий на свет яркого пламени, вмиг перестаю бояться опалить свои крылышки и больше никогда не взлететь, и оборачиваюсь.

– Упс, – первым реагирует Лихачев и, выгнув брови, несколько раз пытается сдуть челку с глаз. – Ильина?

Он с нескрываемым любопытством елозит по мне взглядом и, пожалуй, впервые не находит слов. Впрочем, за него на «отлично» срабатывает Кротов.

– Черт! – вопит тот и отскакивает от меня в сторону метра на два, а потом, согнувшись в три погибели, начинает бесстыже ржать на всю школу. – Вот так и оживают кошмары наяву. У вас, у мышей, что, сезонное обострение?