– Да, – кивнула Принцесса. Она шла по кишкообразному коридору, минуя двери квартир, не останавливаясь и не оборачиваясь. Её провожали настенные камеры, мигающие ярко-красным, как кровь, светом. – Ты не умеешь контролировать эмоции, – веско добавила она. И, вскинув руку над головой, принялась загибать пальцы: – Ты импульсивен, несдержан и впадаешь в истерику по каждому поводу. А ещё любишь попусту трепать языком. – Подумав, Принцесса подобрала слова поизящнее: – Тебе присуща страсть к пустой болтовне, которая не имеет никакого отношения к делу. Вообще‐то ты не такой уж дурак, – смилостивилась она. Чтобы тут же продолжить меня распекать, как строгая училка: – Но не умеешь мыслить последовательно и потому постоянно впадаешь в заблуждение. Любые решения ты принимаешь под влиянием настроения.

Впечатлившись, я присвистнул. Нихуёво девчуля загнула, да? Впрочем, я уже начинал привыкать к этой странной профессорской манере речи.

– Я тебе отчасти завидую, – помолчав, вздохнула Принцесса. – Ты умеешь расслабляться и отключать голову. – И вдруг поделилась почти интимным переживанием: – А у меня так не получается. Я всё время думаю. Даже когда сплю. Знаешь, каково это – жить в постоянном напряжении? – Она замерла у одной из дверей и обернулась. На лице её, совсем юном, с чуть припухлыми, как у всех детей, щёчками и вздёрнутым носиком, читалась болезненная усталость. – Иногда мне кажется, что голова вот-вот взорвётся. Наверно, я мечта радикальных исламистов, – с мрачной усмешкой добавила она и взялась за ручку.

Только подойдя ближе, я заметил, что дверь была приоткрыта. Чуть-чуть – на ладонь, не больше. Но этого оказалось достаточно, чтобы ощутить смутную тревогу и сделать шаг назад.

– Как‐то подозрительно, – нахмурился я.

Кто в здравом уме, скажите на милость, будет оставлять дверь открытой, да ещё и на ночь? Хотя, наверное, если ты спишь и видишь, как бы отдать концы, бояться в любом случае нечего. При самом худшем раскладе для тебя всё сложится очень удачно.

Ну, например, залетят какие‐нибудь вооружённые до зубов enfoirés^[23] в масках, с автоматами наперевес. Схватят тебя в охапку, приставят стволы к вискам и скажут:

– Гони бабло, если хочешь жить.

А ты им:

– Пацаны, вы немножко не по адресу.

Очень удобно, можно даже не напрягаться, всё сделают за тебя. Возьмут под белы рученьки и доведут прямо до райских ворот. Мечта, а не сервис, правда?

Я так и сказал Принцессе, почти слово в слово. Она поглядела на меня чуть удивлённо, будто пытаясь понять, шучу я или нет. А потом улыбнулась, со знанием дела пояснив:

– Да это для кошки, – и указала на эластичный шнурок, привязанный к ручке. – Для Нихиль, – почти нараспев добавила она. И, помолчав, кивнула: – Но твоя теория мне нравится.

– «Ничто»? – уточнил я, покопавшись в памяти. – Эта кошка безначальна и беско… – и, не договорив, спохватился, прикусил язык. – Какая оригинальная кличка!

– Вообще‐то нет, – с желчной усмешкой отозвалась Принцесса. Она сделала вид, что не услышала ненавистного слова, и распахнула дверь. – Изначально идея принадлежала Сартру. Это его кота звали Ничто.

Тьма в квартире стояла хоть глаз выколи. Знаете, что мне вспомнилось? Серия комиксов про Карателя, нарисованных в нуарном стиле. Там тоже были плотные чёрные тени, резкие контуры и всё такое. Не подумайте, что я совсем башкой двинулся, просто берлога этого чувака в темноте выглядела почти трафаретной, плоской, как картинка. Кстати, судя по всему, здесь было два этажа: невдалеке виднелись лестничные ступени, уходящие вверх.

– Эй, Бу! – позвала Принцесса. Водя рукой по стене, она на ощупь отыскивала выключатель. – Бу, ты там ещё не сдох?

Откуда‐то сверху послышался шорох. И раздался крик – визгливый, режущий слух:

– Уходите! – Голос у этого мужика был высокий и резкий, как у петуха. – Убирайтесь отсюда! Или я прямо сейчас нажму на курок! Слышите?! – прогорланил он. – У меня пистолет! И я выстрелю!

Ничуть не смущённая Принцесса хмыкнула, щёлкнув выключателем. В глаза больно ударил свет, и с непривычки я сощурился. А когда осмотрелся, обнаружил, что стою посреди гостиной, соединённой с кухней. На столе валялись пустые коробки из-под пиццы, картонные ведёрки, забитые куриными костями, смятые салфетки.

А знаете, что было прекрасным дополнением картины? Кошка. Жирная, совершенно чёрная, она сидела на всей этой куче мусора, как дракон на золоте, и щурила жёлтые глазищи. Сразу видно: мудрое, познавшее жизнь существо. Ей было глубоко насрать на всё, в том числе и на нас. Скучливым взглядом Нихиль следила за тем, как Принцесса по-хозяйски открывает холодильник. И не выражала ни возмущения, ни интереса.

– Молочная кола? – скривился я, заметив ярко-розовую жестяную банку газировки. – Да ты извращенка!

Принцесса поддела язычок, с наслаждением сделала глоток и объявила:

– М-м-м, обожаю. – После чего протянула колу мне: – Будешь?

О, ребята, вы знаете, что это за адское пойло? Если ни разу не пробовали, лучше и не начинайте. Хотите чего‐то экзотичного – хлебните керосину, он гораздо вкуснее. И безопаснее.

Я в ужасе замахал руками:

– Не подходи ко мне! Забудь, что мы вообще знакомы!

Принцесса отпила ещё немного и, быстро облизнув губы, сказала:

– А я‐то думала, у азиатов нет кулинарных предрассудков.

– Я метис, детка, – пришлось пропустить расистскую шутку мимо ушей. – Моя maman была белой католичкой.

– А отец?

– Никогда его не видел, – я пожал плечами. – Да мамаша и сама не помнила, с кем потрахалась по пьяни.

– О, – отозвалась Принцесса, не меняясь в лице, – понимаю. Мой живёт где‐то в Испании, у него давно другая семья. Они с мамой развелись, когда мне было пять лет, так что, можно сказать, я его тоже не знаю. Понятия не имею, какой он человек.

– У тебя хотя бы есть отчим. Это, знаешь ли, неплохо, – с высоты жизненного опыта заметил я. – Мужская рука и всё такое.

– Но он мудак. И друзья у него кретины. – Принцесса кивком указала на лестницу, ведущую на второй этаж, где сидел чувак с заряженным пистолетом, о котором мы успели забыть. – Эй, Бу! – повысила голос она. – Чего ты там телишься? Давай стреляй уже! Давай-давай, зассал, что ли?

Я, обалдев, раскрыл было рот, чтобы возмутиться её неприкрытым цинизмом. Но Принцесса вскинула руку в предупредительном жесте и приставила ладонь к уху, делая вид, что напряжённо прислушивается. Пришлось последовать её примеру.

Тут же раздался глухой щелчок. А потом ещё один – тихий, едва различимый. Это заняло всего пару секунд, так что я не успел врубиться, какого хрена вообще произошло. Зато Принцесса сразу всё поняла, потому что страдальчески закатила глаза.

– О господи. Ничему жизнь не учит. – И запрокинула голову, прокричав: – Идиот, это зажигалка! Ты совсем тупой, что ли?

В квартире на миг повисла недоумённая тишина.

– Что? – послышалось в ответ.

– Ты взял зажигалку в виде пистолета, а не пистолет! Боже, ну и ебанько!

У меня начался приступ хохота. Не знаю, что было тому причиной: то ли горе-смертник, то ли забавные писклявые ругательства Принцессы. Она обернулась ко мне и картинно развела руками, как бы говоря: «Я ж не виновата, что так вышло». На лице у неё не было ни тени удивления. Наверное, она привыкла к нелепым выходкам этого придурка и знала, что ничего нового тот не выкинет. Не сможет убиться, даже если очень захочет.

Я подумал: какая трагическая комедия!

Я подумал: или комедийная трагедия.

Я подумал: кажется, именно это и называется жизнью.

Мы пошли наверх – полюбоваться на прекрасное воплощение кретинизма. Я, кстати, не оставлял надежд, что на втором этаже прячутся всякие самурайские катаны, острые бритвы, мини-копия гильотины, шкафчик с ядами и прочие интересные штуки. Ох уж это стереотипное мышление, скажете вы. Нет, ребятки, суть в другом. Мне хотелось увидеть размах, масштабность, музейную эстетику саморазрушения, декадентства и вот это всё. Человек должен делать свои идеи центром вселенной, носиться с ними, класть на них жизнь, а не хуй, иначе в чём вообще смысл? Если ты не позёр, а серьёзно настроенный чувак, то обязан это понимать. Будь максималистом: хочешь писать картины – преврати в холст весь мир. Собираешься сдохнуть – сделай его орудием для самоубийства.

Короче, я ожидал увидеть что угодно, только не угловой диванчик, не телик и не аквариум. На журнальном столике валялись какие‐то бумажки и стоял стакан с цветными карандашами. Смертельная тоска, да? Но нет, смертью тут и не пахло: ни свисающих с потолка верёвок, ни сюрикенов, развешанных по стенам, ни коллекции дробовиков. Даже гроба не было, можете себе представить? О, вообразите степень моего разочарования!

Merde alors^[24], думал я, озираясь по сторонам, что за подстава, у меня ведь сложился такой идеальный концепт, а ты, дурак, взял и всё испортил. Хоть бы пираний в аквариум запустил – чисто для приличия, – так нет же, сука, у него там золотые рыбки плавали, блестящие, красивые. Три штуки, больше и не поместилось бы: аквариум был маленьким, размером с трёхлитровую банку, и рыбки ютились в нём, как гастарбайтеры в общежитии, явно недовольные соседством.

Я вспомнил слова Принцессы и озадаченно хмыкнул. Вот, пожалуйста, очередное немилосердное разрушение ожиданий. Мне‐то представлялся по меньшей мере бассейн – глубокий такой, с голубой водичкой. У рыбок был свой тихий медитативный мир, а тут к ним какой‐то дебил запрыгнул, весь ретрит похерил.

Не, ну а как иначе можно утопиться в аквариуме? На голову его надеть как шлем для космических прогулок, что ли? Хотя если ты, бравый ебанавт, хочешь выйти за пределы бытия – ещё и не так раскорячишься.

– Вся моя жизнь – повторение мифа о Сизифе, – раздался жалобный голос откуда‐то из угла. – Почему нельзя просто взять и умереть?

Я подошёл ближе и наконец увидел нашего неудачливого дружка. Им оказался не печальный готический плакса, не седой интеллигентный профессор в очках, а лысый толстячок лет пятидесяти с раскрасневшимся лицом. Как бы описать в двух словах, чтоб вы поняли… Короче, это был такой, знаете, человек-батя. Почти эталонный, в майке-алкоголичке и растянутых трениках. Он сидел на полу, вжавшись в стену, и вертел в руках злополучную зажигалку в виде пистолета, нажимая на фальшивый курок: щёлк-щёлк, щёлк-щёлк, вот так. Язычок пламени вспыхивал и тут же исчезал. А потом опять появлялся – ярко-рыжий, чуть синеватый у основания.

Это неприятно действовало мне на нервы, и я в конце концов не выдержал, сказал:

– Ну, ты не расстраивайся. Можно ещё жопу спалить. Да, не очень приятная смерть, зато мужественная.

Не подумайте, что это было злорадство. Ни один человек на земле, даже самый конченый, не заслуживает мучений, таково моё мнение. Но Бу выглядел настолько потерянным и грустным, что я захотел его развеселить. Подумал, ему станет легче. Смех всегда побеждает и страх, и боль, делает мир пригодным для жизни местом.

Но наш дружочек, кажется, не оценил искромётной шутки. Потому что подтянул колени к груди и завыл, как раненый зверёк:

– Это невыносимо, я больше не могу… Мне плохо…

Судя по всему, он даже не понимал, кто мы и зачем пришли по его душу. Говорил сам с собой, погрузившись в мрачные мысли, и окружающего мира для него не существовало.

– Хватит ныть, Бу, – с раздражением бросила Принцесса. Она с ногами забралась на диван, пачкая обивку подошвами кроссовок. В усталости откинулась на подушки и вынула из кармана джинсов нож. Принявшись, не раскрывая, вертеть его в руках. – Давай уже покончим с этим, – напрямик, без лишних предисловий, заявила она. – Доверься профессионалам. Мы тебя убьём, и ты обо всём забудешь. Не об этом ли ты мечтал?