– Нет! Мои мечты никогда не сбудутся! – взвизгнул Бу, не понимая смысла её слов. – Я всегда буду несчастен! – И вдруг опомнился, часто-часто заморгал маленькими свиными глазками. – А… Принцесса, это ты?

Он, кажется, только сейчас заметил меня. Свёл белёсые брови к переносице, с недоверием всмотрелся в моё лицо – так, будто я был потенциальным кандидатом на роль жениха его воображаемой дочурки.

– А это что за педик?

Потрясающее неуважение, не правда ли? Мы, значит, пришли оказать этому недоумку услугу – по доброте душевной избавить его от страданий, а он ещё и издевается. Какая наглость!

– Сам ты педик, – тут же огрызнулся я. И, жестом очертив в воздухе круг, с театральным пафосом объявил: – Не видишь, что ли? Я эльф!

Ну, вы помните, что было у меня на голове, да? Очаровательный венок из косичек, украшенный цветочными заколками, – между прочим, произведение искусства! Чисто art nouveau, истинное воплощение красоты.

Но вкуса у чувака оказалось примерно столько же, сколько и воли к жизни. Он недовольно крякнул и покосился на Принцессу:

– Твой приятель?

– Нет, – с нарочитой невозмутимостью отозвалась та, не выпуская из рук нож. – Это мой любовник. У него очень большое сердце, – томным голосом опытной куртизанки сообщила она. И, изогнув бровь, вкрадчиво добавила: – И член.

Я не смог удержаться от хохота:

– Не, сердце у меня поменьше.

– Да ладно тебе, Реми. Не скромничай.

Губы Принцессы оставались плотно сжатыми, но глаза смеялись: в них блестели лукавые искорки. Вечно серьёзная девчуля, сейчас она была по-детски беззаботна, и это меня умиляло. На душе стало очень легко, и даже Бессмертный Бу, сидевший всё с той же скорбной миной страдальца, не портил веселья.

Ровно до тех пор, пока не додумался брякнуть:

– Реми? Француз, что ли?

Вы знаете, ребята, у меня есть только два режима: либо ржать, как последний придурок, либо беситься, третьего не дано. Я подавился застрявшим в горле смешком и от досады скрипнул зубами. Это было уже слишком. Чувак ходил по охуенно тонкому льду. Жить, что ли, надоело?

Ах да, погодите-ка…

– Ну всё, – не выдержал я. – Принцесса, давай его кончать!

Вообще‐то в моей душе не было злости – только спонтанное раздражение. То есть не подумайте, что мне вдруг в самом деле захотелось прикончить Бу, да ещё и из-за какого‐то глупого вопроса. Я бросил это не задумываясь, выплёскивая ребяческую обиду. Но уже через секунду понял, насколько сильно облажался.

Потому что Принцесса истолковала мои слова вполне однозначно.

– Валяй, – пугающе ледяным голосом сказала она, будто объявила приговор. И бросила мне нож.

Я поймал его на лету, повертел в руках. Выдвинул призрачно острое лезвие и вдруг понял, что не смогу. Как‐то уж очень стрёмно всё это выглядело. На кой чёрт вообще надо проверять наши теории? Почему нельзя взять другой нож, чтобы не спорить о том, настоящий он или нет? Мы могли бы, например, спуститься на кухню, порыться в ящике с приборами, а потом тихо-мирно свалить. И волки были бы целы, и овцы сыты.

– Не, – сказал я, – чё‐то передумал. Не хочу его убивать.

– Убивать? – удивлённым эхом повторил Бу, складывая мясистые губы в трубочку. – Кого?

Вот каким местом он слушал, а? Думал, мы пришли составить ему приятную компанию на ночь? Посидеть поболтать об абсурдности бытия? Ну да, конечно, а нож взяли чисто по приколу, чтоб веселее было.

– Тебя, идиот! – сквозь зубы бросила Принцесса, раздосадованная непрошибаемой тупостью Бу. – Кого ж ещё?

Он широко распахнул влажно блестящие глаза и вжался в стену. Визгливо вскрикнув:

– Нет! – Бу по очереди оглядел нас обоих и завопил: – Вы что, обалдели?! Я не хочу! Не трогайте меня! Нет!

Тут я, конечно, малость прихуел.

– Чего? В смысле, блядь, не хочешь? – И непонимающе сморгнул, пытаясь переварить услышанное. А потом напомнил: – Ты пытался утопиться в аквариуме. И застрелиться зажигалкой.

– Но я сам буду решать, когда и как мне умереть!

Он заметно разнервничался. Его забила мелкая дрожь, и лоб покрылся испариной. Удерживая пистолет-зажигалку во влажных от пота руках, Бу снова принялся щёлкать спусковым крючком, вглядываясь в язычок пламени.

– А что, есть разница? – вмешалась Принцесса.

– Есть! Это моё право! Моя свобода воли! – почти патетически вскрикнул он, и отражения огня дёрнулись в его глазах.

Тогда я понял, что имелось в виду. Ему нужна была возможность самостоятельно определять свою судьбу, быть независимым от чужих решений. Если всё вокруг бессмысленно, ты можешь взять ситуацию в свои руки и выразить маленький протест – противостоять абсурдности мира. И таким образом сохранить человеческое достоинство.

Очень витальная штука, если посудить, и уж больно знакомая, не так ли? Я передёрнул плечами и повернулся к Принцессе:

– Слушай, зайка, походу, у нас проблема.

Одно дело, когда убиваешь кого‐то по его желанию – это можно принять за проявление доброты. А как быть, если человек не согласен? Принудить его отказаться от собственных принципов? С ума сойти! И кто ты после этого? Последняя окрысившаяся тварь, конченый мудак?

Да пусть он прыгает с первого этажа.

Пусть режет вены ложкой.

Пусть суёт голову в выключенную духовку, тебе‐то какая разница?

Право человека творить херню священно, c’est la vérité^[25]. Может, он вовсе не хочет умирать. Может, для него важно совсем другое – быть в постоянном конфликте с самим собой и таким образом чувствовать себя живым?

Ох, ебать я философ, конечно.

– Это сложный этический вопрос, – согласилась Принцесса. – Предлагаю простое решение, которое избавит нас от угрызений совести. – Она спрыгнула с дивана – по-кошачьи легко и бесшумно. Взяв у меня из рук нож, протянула его, как ценный подарок, Бессмертному Бу: – На, вскрывайся.

– Я боюсь крови, – захныкал тот. Глянув на отливающее металлическим блеском лезвие, он закрыл лицо руками и отчаянно замотал головой: – Я упаду в обморок! Умру от шока!

Умрёт он, слышали, да? Вот ужас‐то!

– Так, ребята, ну вас в жопу, – не выдержал я. И мягко, но уверенно взял Принцессу за руку: – Пошли отсюда, ma chérie^[26]. Найдём другой нож, чего ты зациклилась‐то? Оставь мужика в покое! Он сейчас сраться под себя начнёт, не видишь, что ли?

Девчуля в досаде дёрнула плечом и ещё крепче стиснула рукоять.

– Ты не понимаешь, это дело принципа! – Её невыразительное лицо исказилось в гримасе гнева и страха. Привычная сосредоточенная флегматичность, серьёзность – всё это разом пропало, как невидимый занавес, и теперь Принцесса казалась напуганным ребёнком, который проснулся от кошмара. – Я должна знать! Иначе буду думать-думать-думать до тех пор, пока не сойду с ума! Целую вечность! – в сердцах выпалила она.

И, прежде чем я успел раскрыть рот, подалась вперёд, резким движением вонзив остриё в горло нашего страдальца. Чисто из милосердия, чтоб не мучить ни его, ни себя.

– Ёб твою мать! – заорал я. – Какого хуя ты творишь?!

Кровь хлынула из шеи Бу, пачкая майку. А он принялся размахивать руками и истошно выть – причём не от боли, как могло показаться поначалу, а от ужаса:

– Нет! Уберите её от меня! Уберите-уберите! Я не могу, мне плохо! Меня сейчас стошнит!

Странная штука, конечно, кровь. Красивая, яркая, как праздничный коктейль, есть в ней что‐то привлекательное. Это сама жизнь – стремительная, сочная, волнующая. Но когда видишь её, думаешь прежде всего о смерти.

Она струилась по его коже и тут же пропадала. Бледнея, как выгорающая на солнце краска, бесследно растворялась, не оставляя после себя ничего: ни пятен, ни острого металлического запаха. А потом принималась течь снова – чтобы через мгновение исчезнуть.

– Слушай, Бу, – сказала Принцесса. Опустившись на корточки, она в любопытстве склонила голову набок. – Кажется, ты и в самом деле бессмертный. Не повезло.

А тот вскочил – вот прям как был, с торчащим в горле ножом – и заметался по комнате. Он не додумался его выдернуть, может, забыл или не чувствовал, не знаю. Только размахивал руками, задирал майку, пытаясь её стянуть, оголяя жировые складки на пузе:

– Какая гадость! Ненавижу! – И расчёсывал руки, как будто хотел содрать кожу вместе с налипшей кровяной плёнкой. Хотя её и не было. – Почему нельзя умереть?! – снова заладил он. – Боже, я просто хочу умереть! Неужели я многого прошу?!

Мне вдруг подумалось, что у нашего приятеля наверняка куча фанатов и сейчас они гогочут, сидя у экранов с ведёрками попкорна. А рейтинги растут, и всем заебись, все довольны, даже Майя.

Может, она оценит это выступление и смилуется над нами, даст чуть больше времени на поиски Брахмана, вот какая оптимистичная мысль мелькнула у меня в голове.

Но тут Бу, не удержавшись на ногах, споткнулся и с диким грохотом повалился на журнальный столик. Раздался хруст, на стекло брызнула кровь.

– О господи, – сказала Принцесса. – Он упал на карандаши.

Невозможно, скажете вы, немыслимо. Ни один человек на земле не способен так облажаться. Но знаете что, ребятки? Вы не уловили сути. Как там говорится? Вселенная всегда отзывается на запросы? Ну вот, получите, распишитесь.

Крови становилось всё больше: капли собирались в лужицы, кляксами расплывались по бумагам, но теперь уже не исчезали.

Я бросился к Бу и, потормошив, перевернул его на спину. Он был тяжёлым, как мешок с цементом, и неповоротливым. Из глаз у него торчали ярко-красные карандаши, которые издалека можно было принять за лазерные лучи.

– Тебя, случайно, зовут не Кларк Кент^[27]? – не удержался я. – А, мужик?

Мне не пришло в голову ничего другого. И не было ни ужаса, ни сожаления – только дурацкое неуместное веселье, как у ребёнка, не понимающего, что такое смерть.

– Он что, умер? – растерянно спросил я, не получив ответа. И потряс чувака за плечи, похлопал по мясистым щекам в надежде, что он сейчас опомнится, снова начнёт ныть, бегать туда-сюда, спектакль продолжится после антракта, и всё будет как прежде. – Эй, Бу, ты чё, сдох? Ты ж бессмертный, алё!

До меня не сразу дошло, что он уже не отзовётся. На том конце провода больше не было абонента.

– Теперь он Смертный Бу, – с видимым облегчением сказала Принцесса. – Даже убивать не пришлось, как удобно.

– Но ведь получается, что мы всё‐таки его убили, – возразил я. И почувствовал болезненный укол вины.

Наши действия привели Бу к смерти. Если бы мы не пришли к нему домой, не воткнули призрачный нож в горло, бедолага остался бы жив. Моя логика ясна, да? Причинно-следственные связи, ребятки, и всё такое.

Васиштха сказала:

– Как может нереальное оказаться следствием реального? Результат имеет такую же природу, как и причина, между ними нет никакой разницы. – Она помолчала и добавила: – Непосредственная предпосылка такого результата существует лишь в прошлом – в памяти. Память, котик, подобна пустому пространству. Всё, что ты видишь здесь, есть следствие этой пустоты, и потому оно тоже пусто. И жизнь, и смерть – иллюзорные продукты воображения.

Подумав, я рассудил, что в её словах есть здравый смысл. К тому же чувак так или иначе хотел откинуться, поэтому, наверное, не очень‐то расстроился. Получается, он сам выбрал свою смерть – нелепую и невероятную, как и мечтал, никто не отнял у него жизнь против воли.

– Ты хотела его убить? – спросил я, озарившись идеей. – Ну, по-настоящему.

Принцесса пожала плечами.

– Нет, я просто проверяла, сработает ли моя теория.

– Но ты не хотела причинять ему вреда?

– Не знаю, а что?