– И тем не менее Аномандер предпочитает немое оружие, воя и стона которого никто никогда не услышит?

– Повелитель, – произнес Келларас, – слушая вас, я невольно думаю о том, что мучительнее: молчание или крик боли?

– Капитан, такого оружия просто-напросто не существует. Однако глупцы из легиона Урусандера утверждают иначе. Скажите, ваш господин намерен скрывать происхождение своего меча?

– Конечно же нет, повелитель.

– Но при этом он хочет, чтобы меч был немым.

– Разве непременно следует произносить истину вслух, повелитель?

– Никак рикталь лишает вас мужества, капитан? Могу приказать принести вина, если хотите.

– По правде говоря, повелитель, я забыл, что держу в руке кубок. Прошу прощения.

Келларас сделал еще глоток.

– Значит, Аномандер желает получить меч истины?

– Да, такой, который требует искренности также и от своего владельца. Пребывая с ним в согласии, но молчаливом.

Хозяин дома внезапно поднялся на ноги. Он был высок и худ, но держался прямо, как будто железо, с которым Хенаральд всю жизнь работал, стало частью его костей и плоти. С того места, где сидел Келларас, понять выражение глаз Хуста было невозможно.

– Капитан, любое оружие содержит в себе хаос. И мы – те, кто кует железо и вообще любой металл, – укрощаем этот хаос. Мы сражаемся с ним, подчиняя его себе, а он пытается нам противостоять, сперва открыто, а потом предательски, исподтишка. Вашему хозяину нужен меч, лишенный хаоса. Подобного достичь невозможно, и доказательством тому служит вся прожитая мною жизнь.

– Повелитель, – поколебавшись, сказал Келларас, – Первому Сыну Тьмы Аномандеру известно о секрете мечей Хуста. Он знает, что составляет суть любого создаваемого вами оружия. Это не тот путь, которого мой господин желает для избранного им клинка. Он хочет, чтобы хребет меча был насыщен магией, чистотой самой Тьмы.

Хуст, не шевелясь, смотрел на собеседника, и казалось, будто морщины на его лице становятся все глубже.

– Говорят, якобы скипетр, который я сделал для Матери-Тьмы, теперь обладает чем-то вроде души Куральда Галейна, – бесстрастно произнес он. – Она напитала его магией. Из чистого простого железа создала нечто… неестественное.

– Мне мало что об этом известно, повелитель.

– Теперь ее скипетр воплощает Тьму, неким мало кому понятным образом. Собственно, я сомневаюсь, что даже сама Матерь-Тьма в полной мере осознает, что именно она сделала.

Разговор принял опасное направление, и Келларасу стало не по себе.

– То, что я говорю, сродни богохульству, да? – проворчал Хенаральд.

– Надеюсь, что нет, повелитель.

– Но нам стоит следить за своими словами. Похоже, капитан, что власть Матери-Тьмы растет, а терпение ее на исходе. Они подобны двум магнитным полюсам, отталкивающимся друг от друга. Разве власть не укрепляет защиту, не придает уверенности в себе? Может ли быть так, что тот, у кого больше всего власти, при этом испытывает величайший страх?

– Не могу знать, повелитель.

– И тем не менее – разве те, кто лишен власти, точно так же не страдают от страха? Но что в таком случае дает власть ее обладателю? Вероятно, средство бросить вызов этому самому страху. Но похоже, это не работает – во всяком случае, долго. Остается сделать вывод, что власть бессмысленна и иллюзорна.

– Повелитель, форулканы стремились распространить свою власть на тисте. Если бы это им удалось, мы бы теперь были порабощены или мертвы. Во власти нет ничего иллюзорного, и благодаря силе наших легионов, включая легион Хуста, мы одержали верх.

– Если бы форулканы победили, то чего бы они добились? Господства над рабами? Будем честны, капитан: никто из тисте не преклонил бы колени в рабстве. У форулканов не осталось бы иного выбора, кроме как убить нас всех. Еще раз спрашиваю: чего бы они добились? Триумф в одиночестве – пустой звук, и небеса глухи к любой славе.

– Моему господину нужен меч.

– Из простого чистого железа?

– Именно так.

– Чтобы оно приняло кровь Тьмы?

Капитан удивленно поднял брови:

– Повелитель, ее могущество – не азатанайская магия.

– Разве? Чем же она его питает?

– Уж точно не кровью!

Пристально посмотрев на Келлараса, Хенаральд снова сел в свое тяжелое кресло с высокой спинкой. Осушив кубок, он поставил его на стол.

– Я столь долго дышал отравой, что лишь рикталь способен пробиться сквозь шрамы в моем горле. Возраст притупляет наши чувства. Мы тускнеем, будто черные камни на утесе в ожидании очередного морозного сезона. Теперь, когда Первому Сыну Тьмы стал известен секрет Хустов, обменяет ли он его на свои политические амбиции?

– Мой господин утверждает, что единственная его амбиция – желание никогда не поддаваться невежеству, повелитель. Знания – единственная награда, к которой он стремится, полагая, что обладание ими есть мера его богатства.

– Аномандер накапливает их только для себя?

– Он понимает, что другие могут воспользоваться знаниями неподобающим образом. Я знаю своего господина с тех пор, когда мы оба были детьми, повелитель, и могу вам сказать, что любые тайны всегда оставались между нами.

Хенаральд небрежно пожал плечами, уставившись в пол справа от себя:

– Секрет мечей Хуста сам по себе ничего не значит. Я хранил его… по другим причинам.

– Да, повелитель, – чтобы защитить владельцев подобного оружия. Мой господин прекрасно это понимает.

Хенаральд на мгновение задержал взгляд на Келларасе, а затем снова отвел глаза.

– Я сделаю для Аномандера меч, – сказал он. – Но непременно буду присутствовать в момент его окончательной закалки, дабы своими глазами увидеть, в чем состоит магия. И если это окажется кровь… – он вздохнул, – я об этом узнаю.

– Магия сия обитает во Тьме, – промолвил Келларас.

– То есть я ничего не увижу?

– Полагаю, повелитель, что так оно и будет.

– Похоже, – проговорил Хенаральд, – я начинаю понимать природу ее могущества.

Выйдя за дверь, Келларас обнаружил, что его бьет дрожь. Из всего их весьма напряженного и насыщенного разговора капитана особенно встревожило обещание Хенаральда вернуться в детство. Смысл этих слов был ему непонятен, но он подозревал, что за ними кроется некая внушающая страх тайна.

Что-то пробормотав себе под нос, он отбросил прочь беспокойство и направился в сторону в дальний конец коридора, где в главном зале ужинали сто с лишним постоянных обитателей и гостей дома. Слышались шум голосов и смех, от большого очага поднимался дым, наполняя воздух аппетитным запахом жареной свинины. В праздничной атмосфере вполне можно обо всем забыть, а в случае каких-либо сомнений достаточно лишь напомнить себе, что он заручился обещанием Хенаральда выковать меч для Аномандера, а затем потянуться к очередной кружке эля.

Шагнув в главный зал, Келларас остановился. Со всех сторон его окружали новые незнакомые лица, запыленные и усталые. Прибыло подразделение солдат Хуста, вернувшееся после патрулирования, и с другой стороны помещения слышались громкие приветственные голоса их товарищей. Капитан окинул взором толпу, ища Галара Бараса, и мгновение спустя нашел его возле бокового коридора, где тот стоял, прислонившись к закопченной каменной стене. Келларас начал пробираться к нему и вдруг заметил, что его товарищ не сводит напряженного взгляда с какой-то женщины-офицера, которая, похоже, являлась центром всеобщего внимания. Она улыбалась, слушая сгорбленного старика, который был слишком пьян, чтобы держаться на ногах самостоятельно, а потому вцепился в кресло с высокой спинкой. Когда незнакомка наконец отвлеклась, Келларас обратил внимание, что она на миг напряглась, встретившись с ним глазами.

Однако мгновение спустя женщина уже снова смотрела в сторону. А затем, нежно погладив пьяного старика по плечу, направилась к другому столу, за который усаживались ее солдаты.

Сквозь толпу проталкивался измученный слуга, и капитан обратился к нему, когда тот оказался рядом:

– Скажи, кто та женщина-офицер? Знакомое лицо.

Слуга поднял брови:

– Это Торас Редон, господин. Командир легиона Хуста.

– Ах да, конечно. Спасибо.

Келларас не сомневался, что уже видел ее раньше, но только издали, на поле боя, и, естественно, в шлеме и полном боевом снаряжении. Торас Редон редко посещала официальные приемы в Цитадели, предпочитая оставаться со своим легионом. Говорили, будто она явилась к Матери-Тьме, чтобы преклонить перед нею колени, в пропотевших кожаных доспехах, с грязным от пыли лицом. Раньше капитан считал эту историю выдумкой, но теперь засомневался.

Торас Редон сидела среди своих солдат с кружкой в руке, и, несмотря на покрывавшую женщину дорожную грязь, Келларас видел ее странную, в чем-то распутную красоту, а когда она на его глазах осушила бутыль эля и потянулась за следующей, капитан нисколько не удивился.

У него возникла мысль засвидетельствовать ей свое почтение, но он решил, что пока еще не время, и вновь направился к Галару Барасу.

– Вы чем-то взволнованы, капитан, – заметил Галар, когда тот подошел к нему.

«Куда меньше, чем ты, друг мой».

– Я только что вернулся после аудиенции у вашего повелителя.

– И он, конечно, рассказывал вам про то, что однажды вернется в детство?

– Да, хотя, признаюсь, я так и не понял, к чему он это говорил.

– А что насчет остального? Ваша встреча увенчалась успехом?

– Полагаю, мой господин будет доволен результатом. Я смотрю, у вас нет выпивки – мне вполне хватит отваги совершить набег на стойку с элем…

– Без меня, капитан. Боюсь, я не перевариваю спиртного. Кажется, вы удивлены – что это за старый солдат, который не пьет? Что ж, отвечу: ветеран-трезвенник.

– Но участвовать в празднествах это вам не мешает? Вижу, вы стоите в стороне, будто некий изгой. Давайте присядем где-нибудь.

Галар слабо улыбнулся, и в глазах его промелькнула печаль.

– Ну, если вы так настаиваете…

Они направились ближе к входу для слуг, к столу, на котором стояла пара десятков пустых бутылей.

– Может, объясните, что это у вашего повелителя за навязчивая идея – снова впасть в детство? – спросил Келларас, когда они сели.

Поколебавшись, Галар Барас наклонился ближе к собеседнику, отодвинув бутыли в сторону:

– Признаться, это беспокоит всех нас, командир…

– Зовите меня просто Келларас.

– Хорошо, Келларас. Хенаральд явно лишился душевного равновесия, и что-то донимает его. Повелитель утверждает, будто теряет память, но не о далеком прошлом, а о том, что случилось вчера или даже этим утром. Но мы ничего подобного не замечали, во всяком случае пока. Есть такая болезнь, которая поражает кузнецов. Некоторые считают, что она обитает в дыме кузницы, в испарениях от закалки металла или расплавленных каплях руды, обжигающих кожу. Ее еще называют железной хворью…

– Я слышал об этом, – ответил Келларас. – Но должен признаться, после общения с вашим повелителем я не заметил, чтобы его разум хоть сколько-нибудь пострадал. Скорее уж Хуст Хенаральд предпочитает абстракции и выражается языком поэтов. Однако, если тема разговора требует точности, ум его сразу же обостряется. Для этого необходимы определенные способности, которые есть далеко не у каждого.

Галар Барас пожал плечами:

– Я не открываю вам никаких тайн, Келларас. Давно уже ходят слухи, будто наш повелитель чувствует недомогание, а острота его ума, которую вы столь уверенно описываете, лишь свидетельствует о войне, которую он ведет с самим собой, с теми слабостями, которые, как бедняга чувствует, его осаждают. Наш господин наносит точные удары, сражаясь с притупившейся памятью.

– Сперва я подумал, что Хенаральд боится этого возвращения в детство, – нахмурившись, пояснил Келларас. – Но теперь начинаю подозревать, что, если такое и впрямь случится, он будет только рад возможности освободиться от бремени взрослого мира.