И Альберт видел её однажды, будучи совсем маленьким. Она катилась легко, скользила изумрудным гребнем по водному зеркалу бухты, лёгкая, словно складка сизого шёлка на платье. Она вскипела у берега каймой белой пены, встав на дыбы, как взбесившийся конь, и ударила грудью в берег. Подняла корабли, словно сухие листья, швырнула их, разбив вдребезги с такой силой, что их мачты находили потом у самого подножия холмов. Смела снасти, пирсы и портовые постройки, превратив бревенчатые здания в щепу, а потом откатилась, обнажив дно до самого мыса, и вернулась, снова ударив с ещё большей яростью… И ещё раз… И ещё…

Именно поэтому Эддар построен на холмах.

Альберт вспомнил это потому, что у него внутри сейчас рождалась именно такая волна. Откуда она взялась, он не знал, но она нарастала в нём, заполняя всё внутри, и ему казалось, что он силой мысли может сейчас залить огнём и Большой дворец, и парк вокруг, и весь город, и даже бухту, если понадобится. И желание сделать это становилось невыносимым.

На галерее остались только родственники. Гасьярд скрепил руки Себастьяна и Иррис алым шёлком, поднёс к ладоням свечу в золотом подсвечнике, водил ножом, а Альберт смотрел на бледное лицо Иррис и понимал, что если сейчас эта волна, которая родилась в нём, вырвется наружу, то она уничтожит всё вокруг.

А она вырвется. И колдовство дяди Гаса защищающее Большой дворец, её не остановит.

Альберт ощущал, как ноздри трепещут, ловя идущее из лёгких пламя, как оно жжёт изнутри глазные яблоки, а в кончиках пальцев пульсирует кровь. Он моргнул судорожно, но это не помогло, и казалось, что у него сейчас из глаз потекут слёзы, полные огня.

И он убьёт их всех…

– Теперь вы жених и невеста, – произнёс Гасьярд, – Себастьян, можешь поцеловать Иррис.

Альберт не хотел на это смотреть, но не смог себя остановить. Он оторвал взгляд от руин красного замка и перевёл его на Иррис, и именно в этот момент она посмотрела на него. И столько было в этом взгляде мольбы, отчаянья и страха, что его будто в ледяную воду макнули.

Да что же он делает? Он же и правда убьёт их всех!

Он видел, как рука Себастьяна ложится ей на талию, а другая касается её плеча, как тот наклоняется к её губам, и смотреть на это было невыносимо, и невозможно было оторвать взгляд.

Грозовая гора…

Грозовая гора спит уже почти сто лет. Когда-то она изрыгала камни, пепел и пламя, изливаясь в море огненными потоками лавы и удлиняя линию южного побережья. Когда-то, когда прайд Стрижей был силён, он питал её, и гора взамен щедро делилась своей силой. Но глупые поступки, междоусобицы и распри превратили некогда сильную семью Драго в сборище интриганов и пьяниц, живущих на остатках прошлой силы. Семья Драго давно уже не чтила Уану, и Грозовая гора уснула.

Губы Себастьяна коснулись губ Иррис, и Альберт закрыл глаза, представляя перед собой Грозовую гору, её изрытые застывшими потоками лавы склоны, вершину, спрятанную в шапку облаков, и подножье, где за сто лет крестьяне успели разбить виноградники. Он представил её так ярко, будто сам стоял на краю, чувствуя ветер на своём лице, и, глубоко вдохнув, он мысленно швырнул в её жерло всю свою ярость и боль.

Звук похожий на раскат грома прокатился над дворцом, пол галереи задрожал, и сразу запахло дымом – это упала жаровня, и горячие камни раскатились по ковру, оставляя на нём тёмные подпалины.

– О, Боги! – воскликнул кто-то.

– Иррис? Иррис? Что с тобой?

– Гром?

– Нет… это же…

– Грозовая гора! Грозовая гора проснулась!

– Это хороший знак! Боги благословили этот союз!

– Невеста потеряла сознание! Дайте воды!

* * *

В какой момент она его узнала?

Ещё там, на середине галереи, когда он поднял голову. Его походка, уверенная и размашистая, показалась ей знакомой, а потом она узнала и этот взгляд, обжигающий и пронзительный, и пол ушёл из-под ног. И если бы не подставка под правым локтем, на которой стояла корзина роз, Иррис бы, наверное, осела на пол. Сердце рухнуло куда-то вниз, а горло сжал обруч ужаса, не давая дышать, и только одна мысль билась в голове пойманной птицей.

Она пропала…

А ведь только сегодня, ещё совсем недавно, когда они шли к этому месту, когда Себастьян улыбался и шутил с ней, показывая дворец, ей, наконец, показалось, что её отпустил тот пронзительный взгляд, и кошмары больше не вернутся.

И она представила себя в наряде невесты…

Как она живёт в этом дворце, играет с детьми в саду, читает на скамье в тени лавровых деревьев и пьёт с Себастьяном вечерний чай, глядя на закатное солнце…

А потом их взгляды встретились.

Этого не может быть…

Альберт Гарэйл, лекарь и он…

Брат Себастьяна!

Боги милосердные! За что?

Почему из всех мужчин в мире, на той дороге ей попался именно он?

Альберт Драго.

Руки и ноги похолодели, и перед глазами заплясали разноцветные пятна, а звуки вокруг внезапно стали глуше.

Только бы не упасть в обморок!

Только бы он не сказал сейчас ничего, потому что все сразу поймут. Поймут её неловкость и смущение, ведь сейчас все вокруг только и смотрят, что на неё.

Она увидела растерянность на его лице, и как его шаги замедлились. Видимо, эта встреча стала для него такой же неожиданностью, а потом растерянность сменилась чем-то другим, именно тем, чего она так сильно боялась.

Иррис подала руку, и рука эта была чужой, холод сковал её, казалось, до самого предплечья. Но когда Альберт коснулся её пальцами, она почувствовала то же, что и тогда на берегу озера, когда он её лечил.

Головокружение, полёт…

А от его поцелуя странное тепло проникло в кровь, понеслось по венам вверх, по руке куда-то к самому сердцу и распустилось внутри огненным цветком, заставив сердце сладко замереть, и бросив в голову хмель.

Иррис поспешила выдернуть руку, потому что слишком горячим был этот поцелуй. Но напоследок Альберт успел пожать её пальцы, словно в приветствии. И это пожатие обещало так много!

Он ничего не сказал, кроме традиционных пожеланий, но она и их почти не слышала, оглушённая стуком своего сердца.

Дальнейшей церемонии Иррис почти не запомнила. Когда вся семья Драго была представлена, к ней подходили какие-то люди, кланялись, улыбались, приседали в реверансах, желали то, что обычно желают на помолвках, а ей хотелось лишь одного – сбежать. Куда-нибудь на край земли, на высокое побережье Мадверы, и остаться там, в одиночестве, вдали от всех, потому что сейчас ей было очень страшно.

Потом она видела лицо Альберта лишь мельком, он стоял по левую руку рядом со своим дядей, но даже этого мимолётного взгляда было достаточно, чтобы понять – всё закончится плохо. Именно такое лицо, как сейчас, было у Альберта на озере, в тот момент, когда она отвергла его поцелуй и ударила по губам, оцарапав перстнем.

Боги милосердные…

Он отомстит ей. Жестоко. Она в этом не сомневалась. Она унизила его, оскорбила. Сбежала. Она вела себя, как последняя… Ну почему всё так сложилось?! А если узнает Себастьян? Он ведь его брат! О, Боги, что он подумает о ней? Она должна сама ему рассказать. Всё рассказать, сразу, как только закончится эта церемония. Почему она не сделала этого раньше? Почему? Так будет правильно.

Иррис не смотрела на Альберта, пока шло приветствие, улыбаясь всей этой веренице людей, идущих по галерее, и от этой фальшивой улыбки у неё заболели скулы. Она чувствовала ноздрями грозу, которая собиралась где-то под сводами Мозаичного зала, как потоки воздуха, невидимые и неощутимые для других, двигались вокруг неё, собираясь и закручиваясь в тугую спираль, и как внутри у неё рождается тревожное чувство, ощущение чего-то непоправимого и страшного, что должно вот-вот случиться.

Она чувствовала эту спираль всем телом, как она превращается в веретено, уходящее в небо одним концом и в землю другим, а она – в самом его центре, и что через неё течёт огромный поток, похожий на подземную реку, скрытую от всех под слоем камня. И какая-то неведомая сила заставляет её раскручивать это веретено, а подземную реку течь быстрее и становиться шире…

Тревожное чувство нарастало, а когда Гасьярд начал проводить обряд помолвки – всего лишь повторение того, что он делал в Мадвере в кабинете у тёти Огасты, тревога стала почти невыносимой.

Посмотри на меня… Посмотри…

Будто кто-то внутри шептал ей эти слова. Не кто-то… Она знала кто. И что-то ужасное должно было случиться прямо сейчас.

– Теперь вы жених и невеста, – произнёс Гасьярд, – Себастьян, можешь поцеловать Иррис.

Дышать было нечем – подземная река заполнила лёгкие, не давая выдохнуть, голова стала совсем пустой.

Сейчас они все умрут…

Иррис вспомнила, как молния ударила в сосну прямо у неё над головой, и тогда она испытывала что-то похожее, только гораздо… нет, тысячу крат слабее!

Посмотри на меня…

И она посмотрела. Взглядом, полным мольбы, отчаянья и страха.

Рука Себастьяна легла ей на талию, а другая на плечо, и его губы коснулись её губ, но это было почти, как во сне. Она ничего не почувствовала и не смогла ответить на поцелуй, ощущая только, как веретено вокруг неё превращается в смерч.

Пол задрожал под ногами, мир закачался, она увидела сводчатый потолок в мозаике красных львов и золотых лилий, что-то прогремело, словно гроза, но это этот звук пришёл уже издалека, а потом мир погас.

Глава 12. Семейная идиллия

– Иррис, милая? – чьи-то тёплые пальцы коснулись её лица.

Она открыла глаза.

Себастьян.

И она лежит на кушетке, а он рядом, совсем близко, стоит одним коленом на полу, гладит её лоб и смотрит с тревогой.

– Ты напугала нас! Выпей воды, – он помог ей сесть, протянул бокал и она выпила.

Улыбнулась ему чуть заметной улыбкой.

– Спасибо.

Сознание медленно возвращалось.

Что с ней произошло?

– Это всё факелы и можжевельник. Слишком много их на галерее. Тебе, наверное, непривычен их дым, – Себастьян сел рядом и взял её за руку, – как ты?

– Мне… уже лучше, – она снова попыталась улыбнуться, – да, наверное, это и правда дым.

Веретено исчезло, и смерч, и поток внутри неё, и голова больше не кружилась, и не было тревоги.

– Боги благословили наш союз, – Себастьян улыбнулся в ответ, накрыл рукой её ладонь, переплетя их пальцы, и глаза его сияли, – Грозовая гора проснулась.

– Грозовая гора? Что это? – спросила Иррис и почувствовала, как его прикосновение успокаивает её.

– Наша священная гора. Вулкан, – Себастьян накрыл их руки другой ладонью, – он спал больше сотни лет. А теперь он проснулся как раз в момент нашей помолвки, и это значит – силы возвращаются в наш прайд. Это очень хороший знак, Иррис. Очень! Значит, отец не ошибся, наш союз – это надежда. Надежда на то, что ты и я – мы можем возродить былое величие Стрижей. И хотя, ещё не закончился траур, но отец, думаю, был бы этому рад, и даже, скорее всего, он именно так бы и сделал. Я хочу устроить праздник по этому поводу – бал. Наверное, завтра.

В голосе Себастьяна она услышала радость, он говорил взволнованно и сбивчиво.

– Сможешь подойти к окну?

Иррис ощутила, как он взбудоражен тем, что произошло, и таким она видела его впервые, наверное, это и правда было что-то очень важное для него. Для них всех.

– Смогу.

Себастьян помог ей подняться, подвёл к окну, прикрытому бархатной портьерой, и отдёрнул её, указывая на горизонт:

– Видишь?

Там, где бухта заканчивалась обрывистой скалой, за ней вдалеке над конусовидной вершиной горы курилась слабая струйка дыма.

– Это она – Грозовая гора. Она ожила, и это просто чудо.

Иррис смотрела туда, куда указывала рука Себастьяна, и к ней наконец-то вернулась ясность мысли, а вместе с ней и страх.