Он смотрел на неё, не отрываясь, очень внимательно, с каким-то странным выражением на лице. Злость? Отчаянье? Досада? Или боль? Или всё вместе? Она не могла понять, но, если бы взгляды были клинками, наверное, они бы уже закололи друг друга.

– Возможно, мне повезло, – ответила она уклончиво.

– Но ты жива, слава Богам и… добрым виноделам, – Альберт поднял бокал и произнёс медленно, растягивая слова, – мы тоже дали крюк, ехали вокруг озера. Но, нужно сказать, что я не жалею об этом, потому что я встретил там…

Сердце у Иррис забилось где-то в горле, и она почти услышала, как он говорит: «… потому что я встретил там тебя, Иррис». И почти увидела, как все на неё смотрят. Но он лишь усмехнулся, и серая сталь в его глазах погасла, сменившись лукавым прищуром.

– …прекрасные виноградники. Кстати, как раз в тех местах делают фесское золотое. Знаешь ли ты, дядя Тибор, почему оно получается таким восхитительным?

– Откуда мне знать? – хмыкнул Тибор и добавил. – Но, если оно передо мной на столе, я не прочь познакомиться с ним поближе.

– А я уверен, что Иррис знает его секрет, раз она выросла в тех местах, ведь так?

– Знаю, но едва ли эта тайна окажется романтичной, – ответила Иррис, не отводя больше взгляда, – как говорил один из тех виноделов… что спасли меня, если вы узнаете его секрет, станете ли вы пить его дальше?

– А что, этот секрет так ужасен? – спросил Тибор.

– Все секреты ужасны, – усмехнулся Альберт двусмысленно, – зато ты могла посмотреть на праздник вина и знаменитые фесские виноградники. Ты же видела их?

– Да. Они восхитительны.

– А праздник вина? Мне вот посчастливилось на него попасть, кстати, дядя Тибор, ты бы это оценил.

– Праздник вина? Мне нравится уже само название, Берт! И что же там было?

– О! Это зрелище невозможно забыть, – Альберт снова прищурился и, откинувшись в кресле, сказал с улыбкой, – там всё не так, как у нас. Там есть что-то дикое и очень красивое во всём этом. В большом деревянном чане прекрасные девушки танцуют и давят ногами виноград, играет дзуна, горят факелы, луна светит над озером, и Боги благословляют урожай. Если бы ты только видел это, дядя Тибор, тебе бы понравилось! Стройные ножки мелькают из-под широких юбок, все смеются, виноградный сок стекает девушкам на грудь, и чтобы стать пьяным – вина не нужно, достаточно просто стоять и смотреть на всё это. На танец, в котором столько страсти, что её не заменит никакое вино, и все мысли у тебя становятся только об одном, подхватить на руки эту девушку, танцующую в чане, и поцеловать…

Иррис почувствовала, как кровь прилила к щекам, и сердце пустилось в галоп. Ей казалось, что ещё немного, и все за столом поймут, о какой девушке он говорит. Но она продолжала смотреть на Альберта, стиснув пальцами хрустальную ножку бокала с такой силой, что костяшки побелели.

Боги милосердные! Что он делает? Зачем он говорит это? Лучше бы он рассказал всё, как было! Потому что слышать эти слова – просто пытка.

И судя по выражению его лица – он наслаждался ею.

– Танцевать в чане с виноградом? Какой в этом смысл? – Себастьян улыбнулся. – Думаю, это всего лишь ритуал, который придумали девушки, чтобы заигрывать с мужчинами и демонстрировать свои достоинства, не опасаясь подмочить репутацию.

От этих слов Иррис захлестнуло отчаянье.

И вот как после этого она сможет всё ему рассказать?

– Альберт, – фыркнула Милена, – кому интересно слушать, как ты щупал каких-то танцующих крестьянок?

Но он пропустил её колкость мимо ушей.

– А я бы пощупал крестьянок, – хмыкнул Тибор, уже изрядно захмелевший, – если бы они были не против!

– Но вот тут легко ошибиться дядя, – ответил Альберт, глядя на Иррис поверх бокала, – когда все вокруг пьяны, то и тебе кажется, что этот манящий призывный взгляд и этот танец, от которого ты сходишь с ума, говорит лишь об одном. И Себастьян прав… насчёт ритуала. А потом оказывается, что всё совсем не так, и хозяйка страстного взгляда, призывно улыбаясь, имела ввиду что-то совсем другое. И она возьмёт да и отхлещет тебя по щекам, а потом бросится наутёк.

– Может потому, что она заигрывала не с тобой? Может, она показывала ножки какому-нибудь мускулистому потному кузнецу! – фыркнула Милена, отламывая ножом кусочек сыра.

– Эх, Берт, будь я моложе, от меня бы она не убежала, – воскликнул Тибор, – я бы догнал её, поцеловал нежно, шепнул на ушко кое-что, она бы и осталась. Луна, вино, молодость – что ещё нужно для счастья?

– Тибор, гоняться за женщинами, которые не хотят, чтобы их целовали, довольно глупое занятие, – произнесла тётя Эверинн.

– Если бы женщины ещё сами знали, чего они хотят, Эв! То ли того, чтобы за ними не гонялись, то ли, наоборот, хотят, чтобы мы бегали быстрее них! – воскликнул Тибор.

– А ты что думаешь, Иррис, насчёт поцелуев под луной? – спросил Альберт как бы невзначай.

– Быть может всё это – луна, ночь, праздник и этот танец – это всего лишь очарование момента? Волшебство места и времени. Радость праздника, а не… призыв… к чему-то. Если все пьяны, легко ведь ошибиться, – тихо произнесла Иррис.

– Всего лишь очарование момента? – усмешка исчезла с лица Альберта и глаза его вспыхнули. – Вот как?

Она смотрела и чувствовала, что у неё горят даже кончики ушей, и вся она пылает, как факел, от этих слов, и не в силах выдержать эту пытку, она снова отвела взгляд.

В этом раунде она проиграла.

– А вот я хочу сказать, – дядя Тибор встал и, подняв бокал, обратился к жениху и невесте, – раз уж речь зашла о поцелуях. Все знают, что я старый скабрезник, и думаю, мне простят то, что я хочу сказать, да и где говорить такое, если не на помолвках и свадьбах? Я желаю вам, чтобы ваш союз был осенён не только милостью Богов, но и страстью. Такой, от которой кружится голова, которая пьянит, как то самое фесское золотое, которая бросает в бездну и заставляет думать лишь о том, когда же наступит ночь. Чтобы ты, Себастьян, сидя за столом с этой прекрасной женщиной, думал не о делах и проблемах прайда, с постным лицом жуя эту рыбу, а мечтал поскорее убраться отсюда и затащить свою Иррис в спальню…

– Тибор, думаю, тебе стоит разбавлять вино водой, – вмешалась тётя Эверинн. – Спасибо, мы все поняли, что ты хотел сказать.

– Пфф! – усмехнулась Милена и бросила на дядю взгляд, полный презрения. – Кое-кому пора не то, чтобы разбавлять вино, пора вообще переходить на воду.

– …за страсть! – отсалютовал бокалом Тибор и выпил его до дна.

Если бы только можно было провалиться сквозь пол, Иррис, наверное, провалилась бы. Все смотрели на неё, но, спасибо Тибору, её пылающее лицо и смущение выглядели лишь неловкостью от его недвусмысленной речи. Себастьян повернулся к ней и поцеловал в щёку, и эта естественная ласка показалась ей почему-то настолько неуместной, что она даже разозлилась на него.

Боги милосердные! Да если бы они все понимали, о ком на самом деле говорил Альберт! Если бы только он перестал это говорить!

Эти разговоры за столом о страсти и поцелуях, которые велись так естественно и непринуждённо. Теперь Иррис понимала, почему всё айяаррское считалось у тётушек богомерзким.

– Кстати, а как тебе Фесс? Я уверен, ты проезжала этот город, – спросил Альберт у Иррис, едва только Тибор плюхнулся в кресло.

– Красивый город, – и ей снова пришлось посмотреть на него.

И начался второй раунд их поединка.

Там, на озере, когда она сбежала, она помнила, что начался пожар, который вспыхнул на пирсе среди камышей. Цинта потом сказал, что это Альберт в сердцах пнул жаровню и от неё вспыхнул камыш. А вот теперь она поняла, что на самом деле там случилось. И всё это её пугало ещё больше. Эта ярость и страсть в его взгляде, и этот огонь, который плескался между ними, как прибой, и игра в кошки-мышки, в которой она точно не кошка.

– Да, город красивый и богатый, – он отпил из бокала, – много купеческих домов. Бывала ли ты в местных лавках?

– Приходилось.

– Я, кстати, заезжал там к одному купцу… кажется, его звали Миора. Да, пожалуй, именно так.

– И зачем же? – спросила Иррис и голос её сорвался.

– Искал кое-кого, – ответил он задумчиво, – его дом произвёл на меня большое впечатление. И, кстати, у него есть дочь. Рита. Рита Миора. У нас была, признаться… странная встреча. Хотя я, похоже, не слишком ей понравился. Последнее время я как-то мало нравлюсь женщинам.

– Вот уж не поверю, – усмехнулся Тибор, – ты, Берт, если хочешь, умеешь нравиться женщинам. Если хочешь, конечно!

– Крестьянкам и купчихам особенно, – усмехнулась Милена.

– Мистрессам тоже, насколько я знаю, – холодно добавила Таисса.

Но Альберт снова пропустил их колкости мимо ушей.

– Знаешь, Тибор, то ли я растерял своё очарование в Скандре, то ли фесские купеческие дочки такие непредсказуемые, – он перевёл взгляд на дядю, – вот ты думаешь, что нравишься им, а на деле может оказаться, что она… помолвлена, к примеру. Они такие обманщицы – эти купеческие дочки. Вот она меня и обманула.

– Она хоть красивая была? – Тибор снова плеснул себе вина, а заодно и Альберту.

Но тот не притронулся к бокалу, а ответил негромко, глядя, не отрываясь, на Иррис:

– Ты даже не представляешь, насколько. И она разбила мне сердце. Всю дорогу сюда я думал только о ней.

– Ничего удивительного! В этом весь Альберт, не пропустит ни одной юбки в округе! – произнесла Хейда, ковыряясь ложечкой в сорбете.

– Ты ничего не ешь, – шепнул Себастьян, оторвавшись от разговора с тётей Эверинн и склоняясь к уху Иррис, – всё хорошо?

– Да, – ответила она тихо. – Просто аппетита нет. Немного позже.

Есть? Да она дышать не может от этих слов, не то, чтобы есть! Она вся горит от кончиков ушей до пят, и сердце у неё, кажется, сейчас лопнет, потому что этот взгляд, этот голос, эти слова, которые Альберт произносит, как будто невзначай, он словно иглы в неё вонзает! Никто не понимает вокруг, о чём они говорят на самом деле, и от этого только хуже.

И с ней творится что-то невообразимое. Почему она чувствует себя так, как будто она снова там, на берегу того озера, а он стоит напротив и шепчет ей те самые слова, заставляющие слабеть ноги и гнать кровь по венам быстрее? Вот только теперь бежать ей некуда.

Она взяла бокал, руки дрожали, и она едва не расплескала всё вино, но выпила почти половину, ощущая, как внутри снова зарождается вихрь.

– А ты что думаешь, Иррис, почему меня отвергла купеческая дочь? – не унимался Альберт.

– Быть может, купеческих дочек пугает твоя настойчивость? – спросила она, пряча лицо за бокалом. – Если начинать всё с поцелуев, ничего удивительного, что они сбегают.

– Вот как? А мне показалось, что её испугала не моя настойчивость, – ответил Альберт тихо, с какой-то особой страстью в голосе, – а её собственные желания. И да, я, кажется, был излишне настойчив и груб, что поделать – она свела меня с ума… Но я потом искал её, надеясь попросить прощения, и был в отчаянии, потому что не нашёл… И потому, что она меня обманула.

Их взгляды встретились лишь на мгновенье, большего Иррис выдержать не смогла. Она выпила ещё вина, надеясь, что оно поможет унять сердцебиение и дрожь и растворить тот странный клубок внутри, который рождали его слова.

Боги милосердные! Он не должен этого делать! Он не должен так говорить!

– Видимо, тебе лучше забыть ту купеческую дочь, раз так всё вышло, – ответила Иррис, рассматривая роспись на арках, но почти не видя её.

– Забыть? – он усмехнулся горько. – А если я не могу? Если я не хочу её забывать?

– Но так будет лучше всего.

– Для кого?

– Мне жаль, что… так всё вышло… у вас.

– Жаль?

Она видела, как потемнели его глаза, как ноздри затрепетали, и он медленно поставил бокал на стол.