В Любеке Tollenkisten располагались прямо внутри городских ворот (угадайте: Бургтор или Холстентор?), благо массивность сооружения позволяла.

Тут нужно заметить, что безобидных сумасшедших – тех же имбецилов и дефектных шизофреников, спокойных и не особо смущающих покой горожан и крестьян, никто особо не пытался куда бы то ни было упрятать. Ну бродят себе по дорогам, улицам и площадям, милостыню выпрашивают – и ради бога.

Лечат как могут – но ведь и на костёр не тащат

«А что же насчёт лечения?» – спросите вы. В целом понятно, где эти больные люди содержались и как с ними обходились, но лечили-то как? Отвечу: в большинстве случаев – никак. Нет, кое-где сохраняется и передаётся по наследству от античных докторов практика применения той же чемеричной воды – и как слабительного, и как рвотного; делаются кровопускания и растирания, применяются ванны, кое-где идут в ход коррекционные люли и процедуры экзорцизма.

В Салернской врачебной школе по-прежнему готовят фаршированное лекарственными травами свиное сердце, а в горном шотландском селении Сент-Филланс, рядом с которым фейри водят свои хороводы, становятся популярными местные источники, обладающие просто чудесным успокаивающим свойством – это потом выяснится, что им они обязаны литию, присутствующему в той воде.

Правда, случаи, когда душевнобольного именно лечат, а не просто держат взаперти, всё же единичны, на заказ, так сказать. Но ведь лечат, и пусть поговаривают местами, что, мол, слуги лукавого этих людей одолевают, но всё же на очистительный костёр не тащат. Вернее, прецеденты случаются, но в большинстве мест декрет, изданный ещё при Карле Великом, всё же помнят и соблюдают.

Ну и как тут же не вспомнить одно характерное для Раннего Ренессанса суеверие и связанную с ним же занятную хирургическую процедуру! Дело в том, что в эпоху Возрождения (да, строго говоря, не только в её временных рамках) любой уважающий себя алхимик нет-нет да и задумывался: а не заняться ли поисками или сотворением философского камня? Это же такая нужная в хозяйстве вещь, не говоря уже о способе решения всех финансовых проблем и мощной чесалке для чувства собственного величия! Уже невозможно доподлинно выяснить, кому же первому, ироничному и шустрому, на контрасте пришла в голову идея о том, что раз есть философский камень, камень мудрости – значит, должен быть и камень глупости.

Но ведь не только пришла, но и прочно осела в головах. Причём настолько прочно, что в нидерландском языке осталось выражение «камень в голове» как синоним глупости, а также «вырезать камень», то бишь обмануть. Располагаться этот камень глупости мог где угодно – главное, чтобы на голове. Художники тех времён традиционно рисовали его за ухом или на лбу – как, например, сделал это Квентин Массейс в своей «Аллегории глупости», написанной где-то в 1510 году, вскоре после выхода в свет «Похвалы глупости» Эразма Роттердамского.

Но народ-то верил! И ощупывал голову в поисках таких камней, и что главное – о ужас, находил! А далее начинались мучительные рефлексии – и вот уже клиент созрел. И шарлатану от хирургии (а может, и не шарлатану, а просто чуткому к запросам клиентов или, что хуже, свято верящему в этот бред медикусу) оставалось только провести операцию, удалив липому, бородавку, а то и просто сделав разрез над шишкой и жестом фокусника явив извлеченное из разреза нечто.

Ура! Добро в очередной раз победило разум! Судя по всему, тема оказалась очень актуальной. Во всяком случае, до нас дошли несколько картин с этим сюжетом: «Извлечение камня глупости» Иеронима Босха (написана в промежутке между 1475 и 1480 годами), «Вырезание камня безумия» Питера Брейгеля-старшего (ок. 1550), «Извлечение камня глупости (Аллегория осязания)» Рембрандта Харменса ван Рейна (1624–1624), «Шарлатан извлекает камень безумия» Яна Стена (ок. 1650–1660).

И вообще, медикусов, хоть и постепенно, но всё активнее начинают привлекать к осмотру таких сумасшедших больных – хотя бы для того, чтобы можно было не просто обозвать человека дураком, а получить тому вполне официальное по тем временам подтверждение. Вот вам пример ещё одной (про Гиппократа и Демокрита я вам уже рассказывал) психиатрической экспертизы. Вернее, даже судебно-психиатрической.

Состоялась она в Нюрнберге в 1531 году, через три года после того, как Конрад Глазер, учитель арифметики, столкнул с лестницы свою мать и своего ученика, юного Крессена. Мать Конрада, увы, скончалась после падения, а ученик получил довольно серьёзные травмы. Глазера было арестовали и заточили в тюрьму, но уже через несколько дней надзиратели стали жаловаться: мол, сколько можно! Все арестанты как арестанты, а этот мало того что себе мозг вывихнул, так ведь и добрым людям выносит за компанию!

Городские власти к жалобам прислушались: чай, не звери какие и не в Средневековье каком-то живём, а очень даже в Раннем Возрождении. И перевели Глазера из тюрьмы в частный дом, под пригляд штадткнехта (что-то вроде сержанта городской полиции или даже младше чином), которому было велено держать скорбного главою учителя на цепи и глаз с него не спускать – мол, и так ясно, что не тюрьма человеку нужна, а просветление в мозгу.

Через месяц жена больного и его опекун стали просить городские власти забрать Глазера домой: мол, и ему будет спокойнее, и нам не так накладно – уж больно много приходится штадткнехту платить за роль сиделки. И пока штадткнехт присматривал за пациентом, те провели летучку, поставив на повестку дня вопрос ребром: а ну как сумасшедший сбежит? Что тогда? Обязать в таком случае жену и опекуна пациента самим сдаться в тюрьму? Или залог содрать побольше?

Сошлись на том, что деньги мотивируют сильнее, и вскоре Конрад уже сидел дома, под прочным замком, ключ от которого ежедневно сдавался в ратушу, и глядел на улицу через установленные на окнах решётки.

Родственники Крессена, впрочем, такого милосердия не оценили: мол, преступник и убийца должен сидеть в тюрьме! Началась судебная тяжба. Городские советники давили на жалость и сочувствие к заблудшей душе: мол, не надо ожесточать человека сверх меры, пусть и дальше сидит дома до полного осознания и просветления, а как придёт обратно в разум, можно будет и вовсе его освободить. Родня потерпевшего стояла на своём. Сам Глазер в апреле 1530 года тоже написал прошение к бургомистру – мол, цепи слишком тяжёлые, нельзя ли снять?

В общем, потребовалось мнение эксперта, и вот 10 мая 1531 года доктора Зеобальд Пуш и Иоганнес Шиц навещают пациента. И приходят к заключению, что здоровье его, в том числе и душевное, идёт на поправку. А чтобы совсем человеку захорошело и чтобы рецидива не случилось, прописывают ему интенсивный курс целебных клизм и прямо тут же пускают ему кровь – не всю, естественно, а тоже исключительно в лечебных целях.

По окончании курса лечения доктора пишут бургомистру подробный отчёт: дескать, всё под контролем, дорогой герр Фольккамер. Крови выпущено суммарно столько-то литров, клизм поставлено столько-то штук, больной уверенно идёт на поправку и есть надежда, что дойдёт. Вот счёт за лечение и экспертизу, с приветом, Пуш унд Шиц.

12 сентября с Глазера сняли цепи и даже разрешили ему заглядывать в церковь на проповеди и прогуливаться у городских ворот. Вернуться к преподавательской деятельности ему позволили в 1533 году, но хроническая болезнь есть хроническая болезнь, и в 1538 Глазеру снова в приказном порядке запрещают посещать рынок и прочие людные места: только из дома до церкви и обратно. Видимо, хорошенько достать успел всех.

Рождение дурдома

Да, душевнобольных в Средние века пока ещё не столько лечат, сколько стараются изолировать от окружающих, причём в основном всяк по своему разумению и возможностям, но именно Средневековье можно назвать эпохой, в которой появился первый дурдом. Именно дурдом, а не психиатрическая больница, поскольку лечение так и остаётся удачей (или неудачей, как посмотреть) единиц.

Так кого же можно назвать пионером этого благого дела? Леклерк (не тот, который гонщик, и не тот, который танк, а Никола-Габриель, медик и историк), как вы помните, уверяет, что уже в 854 году в Каире было создано отделение для душевнобольных при тамошней больнице.

А ещё он пишет, что и в других городах – в Багдаде, Дамаске, Фесе – были довольно неплохо обустроенные приюты для сумасшедших. Но, во-первых, исторические заметки Леклерка, особенно о России, ещё Иван Никитич Болтин критиковал, а императрица Екатерина II так вообще его за них скотом скучным и глупым обозвала, а во-вторых, во времена, когда писал Леклерк, было модно придавать флёр романтичности и мистицизма всему восточному, арабскому. Не исключено, что и исторические заметки этим самым флёром пропитались в ущерб объективности (хотя когда бы вы нашли её, эту объективность, в исторических трудах?).

То ли дело итальянцы с их упоминанием о богоугодном и благотворительном заведении для сумасшедших в Фельтре, что было основано аж в XII веке! Правда, сейчас ни в одном туристическом справочнике вы его не найдёте, но местные жители охотно вам покажут, где оно находилось. Если сами вспомнят.

В Швеции, в Уппсале, в 1305 году силами монашеской братии был построен Дом Святого Духа – вроде бы обычное странноприимное заведение, но поговаривают, что туда и душевнобольных определяли на постой. Занятная получилась гостиница.

И всё же, если говорить о заведениях, полностью заточенных под содержание и уход за душевнобольными, то среди самых первых стоит вспомнить о паре таковых.

Первое, если верить рукописным городским хроникам, было основано в 1326 году в Сант-Гергене, что близ тогда ещё германского Эльбинга (ныне польский Эльблонг). Не с нуля: ещё ранее там был лепрозорий Святого Георга. А уж когда он опустел, в освободившиеся дома стали селить помешанных. Правда, в дальнейшем судьба этого первого дурдома теряется в дымке истории, не оставляя каких-либо значимых свидетельств о том, что было далее. Может быть, виною тому чума, в 1360 году выкосившая только в Эльбинге 13 тысяч жителей (то есть в живых остался лишь каждый десятый)?

О втором заведении известно больше. Его основали в 1409 году в Валенсии, посвятив Святой Деве Марии; больница эта и носила имя Santa Maria dels Ignocents (а ещё Убежище Мадонны) и была предназначена именно для помешанных пациентов. Говорят, что деньги на её открытие собрал своими проповедями монах Хуан Джилаберто Хофре. Однажды он шёл на службу в церковь, и вдруг увидел, как местная шпана изгаляется над сумасшедшим. Защитить святой отец бедолагу защитил, но запало ему это в душу. Вот и взялся он за сбор средств – как говорят добрые католики, успешно. Пятью годами позже, в 1414 году, происходит два события.

Первое: в больнице чудесным образом (кто-то говорит, что сами ангелы изготовили, кто-то – что три таинственных паломника) появляется статуя Девы Марии, которую позже назовут Geperudeta, или Горбатенькая. Дело в том, что изначально эта статуя располагалась лёжа, при этом голова её лежала на подушечке: будучи защитницей обездоленных, заступницей беззащитных и отверженных, она сопровождала их в последний путь. При этом статую клали сверху на крышку гроба, и она, символизируя защиту и покровительство, провожала покойного (часто – казнённого) до самого места его погребения.

Вскоре после своего появления статуя становится знаменитой на весь город: по слухам, она исцелила от паралича жену одного из членов братства, о котором речь пойдёт чуть ниже. Позже статую Девы поставили вертикально, чтобы дать людям на неё полюбоваться, – а наклон головы, некогда лежавшей на подушечке, так и остался, будто Дева Мария заметно горбится. Отсюда и прозвище.