– Пошел на хрен! Я мог убить ее здесь и сейчас!

– И тогда коалиция нацелилась бы на тебя.

– Да срать я хотел на вашу коалицию! – закричал Данталион еще громче, изо всех сил пытаясь разорвать магию, все еще удерживавшую его. – Я мог убить ее!

Джонатан с разочарованным вздохом покачал головой. Выждав секунду, Шерая отпустила магию, и Данталион тут же ринулся к ней. Его когти застыли в миллиметре от ее шеи не из-за какой-либо преграды. Он сам остановил себя, потому что понимал – только она может открыть ему портал. Именно об этом он и попросил, на что Шерая незамедлительно ответила:

– Нет.

Вампир рыкнул ей в лицо, и на мгновение Шерая почувствовала, как острые когти коснулись шеи, но Данталион отступил, яростно пнув воздух, и грязно выругался.

– Я мог убить ее! – повторил он, вцепившись в волосы. – Я должен был убить ее, а вы…

– Ты действительно Неапольский? – перебила Шерая, сложив руки на груди.

– Что ты заладила, Неапольский да Неапольский! Какая, к черту, разница?

– Большая. Если ты действительно Неапольский, я могу поговорить с Ее Величеством и намекнуть, что ты заслуживаешь привести вынесенный ей приговор в действие.

Данталион смотрел на нее не мигая слишком долго. Джонатан переводил напряженный взгляд от одного к другому, щелкая зажигалкой.

– Да, – наконец произнес вампир сквозь зубы. – Они называли меня Неапольским, но это не мое имя, ясно?

– Ясно, – подтвердила Шерая ровным голосом, хотя все ее мысли переворачивались, а внутренности едва не скручивало из-за волнения.

Она знала, что Кемена и Махатс разрушили жизнь Данталиона, но не думала, что он был в числе подопытных, над которыми они ставили эксперименты по изучению хаоса.

Данталион носился по просторному двору Хелджа, крича, как он «ненавидит тупоголовых сигридцев, привыкших решать все за других», и как «им всем следует залезть в пасть к какому-нибудь демону и просто сдохнуть, чтобы не доставлять проблем». Вампир требовал, чтобы Шерая открыла ему портал, но она отказывалась. После седьмого отказа он сказал, что сам найдет другого мага, и умчался быстрее, чем Шерая и Джонатан успели моргнуть. Искатель спросил, есть ли где-то поблизости маг, который согласится помочь вампиру, и рассмеялся, когда Шерая дала отрицательный ответ.

Всего через четыре минуты Данталион вернулся и снова потребовал открыть ему портал.

Джонатан даже поперхнулся, когда от угроз Данталион перешел к предложениям, в которых все чаще звучало слово «пожалуйста». Шерая отказывалась до самого последнего момента – должно быть, еще полчаса, – и только после открыла портал. Данталион рванул в него не глядя, но едва не вывалился обратно с криками и руганью о том, что ему нужно к феям, а не черт знает куда. Шерая развела руками, игнорируя сильнее распалявшегося Данталиона, и уточнила у Джонатана, возвращается ли тот в особняк.

– Мне нужно встретиться с Августом, Мирной и остальными. Из-за всего этого наши поиски срываются один за другим.

Половина искателей были заняты поисками Первой, другая половина теперь искала Николаса, Кита и демоницу, а те, кого не привлекли к этим делам, занимались всеми остальными поисками. Шерая обязательно спросила бы, как вообще Джонатан, Август, Мирна и остальные искатели, имевшие влияние в Ордене, справляются с таким объемом работы, но и так задержалась из-за Данталиона.

Вернувшись в особняк, она застала слуг, бегающих по коридорам с таким видом, будто им приказали залезть в пасть ко льву.

Шерая остановила Лиэра, одного из слуг, до того, как тот успел прошмыгнуть в боковой коридор из холла и скрыться из виду.

– Что происходит?

– Прибираемся на лестнице, – кротко ответил Лиэр.

– Из-за чего?

– Все треснуло.

– Из-за чего? – повторила Шерая.

– Не знаю, госпожа. Но выглядело так, будто кто-то сделал это намеренно.

В особняке было несколько человек, способных сотворить такое, и только один великан, страдающий из-за неконтролируемых вспышек гнева.

– Ты свободен, Лиэр, спасибо. Иди.

Если первым нашел разрушенную лестницу Лука, значит, он сумел придумать, как заняться ею без привлечения лишнего внимания, и приказал слугам не болтать лишнего. Хотя Шерая сомневалась, что получится скрыть совсем уж все, – возможно, Гилберт не сдержался и сломал лестницу в присутствии Эрнандесов, которым приказал явиться к нему для встречи с Сонал, – но до последнего надеялась на обратное.

Даже когда особняк стал мешать ей, перестраивая коридоры, путая двери и добавляя тупики там, где их быть не должно, Шерая надеялась, что все не так плохо. Но когда на мгновение встретила сопротивление при попытке открыть дверь комнат Гилберта, поняла, что ошиблась. Внутренние барьеры, ограждавшие спальню Гилберта, пропускали только его самого и Шераю. Они также заглушали абсолютно все звуки и отрезали все без исключения запахи – Гилберт хотел максимально оградить хотя бы небольшую часть своего личного пространства от посторонних. Шерая сама строила эти барьеры и впервые в жизни испугалась столь хорошо проделанной работы.

Все-таки открыв дверь, она быстро вошла в спальню и застыла. Гилберт лежал на полу, обхватив себя за плечи, и беззвучно рыдал. Шерая подбежала к нему и попыталась помочь сесть, но Гилберт вяло отмахнулся.

– Ну же, Гилберт, – тихо проговорила маг, кладя ладонь на его плечо. – Встань, пожалуйста.

Он мотнул головой, сдавленно всхлипнув, и закрыл лицо руками. Осколки разбитой посуды, на которых он лежал, наверняка больно впивались в спину, и Шерая аккуратно убрала их. Она огляделась, пытаясь понять, что Гилберт не уничтожил в порыве гнева, но даже на стенах остались вмятины и синие разводы крови. Шерая присмотрелась к его рукам: костяшки сбиты, кровь размазана и частично чем-то стерта. Обычно великанам сложно навредить – с какой же силой он бил, если сумел?

– Гилберт, – ласково позвала Шерая, медленно положив ладонь ему на голову, – пожалуйста, встань.

Гилберт перевернулся так, что теперь лежал на спине и рассеянным взглядом смотрел в потолок. Шерая наклонилась, закрывая ему обзор.

– Как ты меня терпишь? – глухо спросил он, почти не шевеля губами.

Первый вопрос всегда был одним и тем же. Вне зависимости от ситуации и причины, из-за которой эта ситуация возникла, Гилберт спрашивал, как она терпела его.

В моменты срыва он не видел разницы между собой и Фортинбрасом, и вся ответственность, когда-то лежавшая на плечах Третьего сальватора, будто ложилась и на его плечи. Все грехи становились его, все предательства и нарушенные клятвы до того мучили, что он даже не мог найти грань между тем, что сделал Третий сальватор, и тем, что сделал сам Гилберт. Великаны уважали священную связь крови, кантарацан, и не менее священной считали кертцзериз, оттого предательства и преступления, разрывавшие эти связи, ощущались болезненнее всего.

И сколько бы Шерая ни говорила, что Гилберт не виноват в случившемся, сколько бы он ни соглашался с этим, он всегда возвращался к тому, с чего начал. Первым чувством, которое он испытал, оказавшись в этом мире, была боль – от потери, непонимания и мер, которые пришлось принять, чтобы хоть как-то загладить вину Третьего сальватора.

Гилберт считал, что он старается недостаточно, и потому всегда спрашивал, как Шерая терпит его. Поначалу она отвечала, убеждала, что его вины в случившемся нет, но со временем научилась понимать, когда следует отвечать, а когда лучше промолчать и просто слушать.

– Как ты меня терпишь? – повторил Гилберт, приложив руки к груди и сжав рубашку так резко, что ткань громко затрещала. – Я же ничего не могу сделать, ничего не могу исправить… Он все испортил, а я…

А он пытался хоть как-то доказать, что все, случившееся во время Вторжения, было лишь огромной ошибкой, следствием запутанной истории, которую никто из них не знал.

По крайней мере, раньше.

На ребенка, пережившего Вторжение, легко повлиять, и коалиция влияла, даже не замечая этого. Все зачатки хрупкого доверия к Третьему сальватору, только-только начавшие появляться уже в этом мире, когда Гилберт стал думать о том, что вынудило Фортинбраса предать миры, были зверски уничтожены тем, что они видели. Многие маги показали то, что видели в Сигриде – Третьего сальватора, превращавшего Переходы и порталы в бреши, через которые лезли демоны. Кто-то, как и Гилберт, видел, как Третий сальватор голыми руками убивал сигридцев и натравливал на них чудовищ.

Сознание тринадцатилетнего ребенка было слишком хрупким, чтобы выдержать так много жестокости, и Гилберт сдался. Поверил, что Третий сальватор предал миры, и возненавидел его.

Но Шерая видела то, на что другие не желали смотреть. Она изучила каждый кристалл памяти, запомнила каждую историю и не понимала, как другие не замечали несостыковки, вызывавшие слишком много вопросов.

Третий сальватор был сильным, но действительно ли он мог открыть портал из одной точки мира в другую за считаные секунды, чтобы лишить жизни сразу нескольких магов, пытавшихся его остановить? Почему у тех, кто чудом избежал его магии, были провалы в памяти? Шерая не исключала, что такое могло возникнуть из-за сильнейшего стресса и угрозы жизни, но знала – было что-то еще. Жесты, взгляды, действия, слова, интонации – все это у Третьего сальватора в чужих воспоминаниях было разным, но не все знали его достаточно хорошо, чтобы заметить разницу. Кто-то просто не желал видеть ее, предпочитая удобную ложь, чем горькую правду. Шерая знала, что предательство Третьего сальватора покрыто тайной, которую никто не желает разгадывать.

– Почему он сделал это?.. – прошептал Гилберт, посмотрев ей в глаза. – Что пошло не так?

– Не знаю, – тихо ответила Шерая, поглаживая его по голове.

– Все было так хорошо, Алебастр и Мария должны были пожениться… – рассеянно бормотал юноша, глотая слезы. – Почему я должен отвечать за его ошибки?

– Не должен, – уверенно возразила Шерая. – Мы не знаем всей правды, но я точно знаю другое: ты не должен отвечать за его ошибки.

Гилберт сильно страдал из-за повышенного чувства ответственности. Он часто брал на себя заботу о других людях и решал их проблемы, почему-то думая, что ответственен за это. После исчезновения Пайпер он был раздавлен едва не сильнее Джонатана, потому что верил, что должен был всеми возможными способами защитить ее. Сейчас он только-только начал возвращаться к прежнему себе, но всего один разговор с Сонал, и Гилберт сделал шаг назад, если не несколько.

– Я просто хочу знать, почему он предал меня… – бесцветно проговорил великан, медленно принимая сидячее положение. – Что было важнее, чем мы?

Гилберт не просил Шераю дать ответ, она видела это по его глазам, чувствовала по хватке, в которой оказались ее ладони, но все же осторожно ответила:

– Правда может тебе не понравиться.

– Правда в том, – резко продолжил Гилберт, – что он нашел что-то, что было важнее семьи и дома, и бросил всех нас, даже не пытаясь объясниться!

Шерая была не согласна с этим. Когда исчезла Пайпер, Кит рассказал им, что случайно увидел воспоминания Йоннет и что чувствовал то же, что и сальватор. Он будто занял ее место и в полной мере прочувствовал, как Третий сальватор пытался успеть к умирающей Йоннет, как много магии он вкладывал, чтобы удерживать порталы для тех, кто нуждался, и с какой скоростью закрывал бреши. Кит выглядел подавленным, говоря об этом, а затем подключился Эйс и стал яростно доказывать то же самое. Проверить, действительно ли все происходило так, как видели Кит и Эйс, было невозможно, но о принципах работы кристаллов памяти Шерая знала достаточно. Возможно, кристалл Йоннет был лишь небольшой частью того объяснения, в котором нуждался Гилберт, но он отказывался принять его без доказательств и вряд ли примет сейчас, если Шерая напомнит.