– Виновен, виновен, виновен.

Потом толпа за границей красного светового круга завыла и заорала, судьи, потягиваясь и покряхтывая, стали подниматься.

Обр обрадовался, решив, что все закончилось, но тут ни с того ни с сего напомнил о себе охранник, на котором он почти висел последние пять минут. Отпихнув Хорта, усатый дядька ринулся на середину.

– Да вы че! – завопил он с глубоким, яростным возмущением. – Вы чего творите? Ему и пятнадцати нету!

– Есть уже, – обидевшись, проворчал Обр.

– Да вы поглядите на него. Это же ребенок! Старшему моему ровесник!

– Это государственный преступник! Кроме того, по поводу Хортов имеется личное распоряжение князя, – веско заметил капрал.

– Не возьму греха на душу, – выкрикнул усатый явно в последнем приступе отчаяния.

– Возьмешь, – глядя ему в глаза, жестко произнес городской старшина, – куда ты денешься.

* * *

– Пошли, – мрачно сказал усатый дядька и повлек Оберона Александра прочь от дуба к большому пятистенку, срубленному из исключительно толстых бревен. Хорт, скривившись, выдернул локоть из липких чужих рук и сам пошел по узкому коридору, который солдаты расчищали для него в грозно гудевшей толпе. Камнями пока не швыряли. Хоть в этом повезло. Правда, откуда-то из задних рядов прилетел ком конского навоза. Хорт даже делать ничего не стал. Просто немного замедлил шаг, слегка повел плечом, и навоз размазался по красному мундиру охранника. Пустячок, а приятно.

Красномундирник заругался, опустил пику, стараясь отряхнуться. Воспользовавшись этим, откуда-то вдруг вывернулась маленькая девочка. На взгляд Обра, лет четырех, не больше. Девочка на миг замерла перед Обероном, уставилась на него круглыми черными глазами и вдруг плюнула прямо под ноги. Чьи-то руки протянулись, утаскивая ее в толпу, откуда донесся отчаянный плач. И чего ей надо? Но размышлять об этом не было сил. Хорт так устал, что даже мысль о тесной камере уже не пугала. Дойти бы уж поскорее. Там, небось, лечь можно будет, а если повезет, и напиться дадут.

С огромным облегчением он шагнул в темную дверь, через первый порог перебрался благополучно, о второй все-таки запнулся, растянулся во весь рост и сразу решил, что вставать, пожалуй, не будет. Может, подумают, что он в обмороке и, наконец, оставят в покое. Не оставили. С двух сторон подхватили под микитки^[8], с усталой руганью поволокли куда-то в темноту, подняли и с размаху усадили на жесткое. За спиной Обр ощутил бревенчатую стенку и тут же попытался сползти по ней, но и этого не позволили. Крепко взяли за плечо и плеснули в лицо ледяной водой. Хорт помотал головой, но глаз не открыл. Не смог. Очень жесткие пальцы надавили под челюстью. В невольно открывшийся рот тут же полилось нечто настолько забористое, что глаза не просто распахнулись, но и самым натуральным образом полезли на лоб.

Можжевеловка. Неразбавленная.

– Прах гнилой! – выплюнул Обр, судорожно глотая жгучую жидкость.

– О, говорить можешь, – с удовлетворением заметил бодрый капрал, который, низко склонившись, разглядывал побитую физиономию преступника в дрожащем свете единственной сальной свечки.

– Ты мне должен.

– За что? – выдохнул Хорт.

– За то, что не позволил прикончить тебя на месте.

Обр промолчал. Возразить было нечего.

– Два вопроса, – сказал капрал, жестко держа его взглядом, – только два, и можешь снова прикидываться нежной фиалкой. Ты меня понял?

Обр кивнул.

– Кто тебя прятал целый месяц? Где ты отлеживался?

– В лесу, – прохрипел Обр. Выдавать полоумную бабку он не собирался. Не хватало еще, чтоб ее, дуру, тоже в острог сунули.

– Врешь. Ты ранен был. Тяжело. До сих пор следы остались. Один в лесу ты бы подох.

– Ну не подох же.

– Не врет, – негромко заметили за спиной капрала. – Семерик сказывал, этот сам вроде зверя. Недаром его Волчьим Пастырем кличут.

– Ладно. Неважно, – капрал приблизил свое лицо к лицу Обра, близко заглянул в глаза. – Где золото Хортов? Отвечать. Не лгать.

– Нет никакого золота, – совершенно честно ответил Обр, – было да все вышло.

– Я же сказал – не лгать. Помни, ты мне должен.

– Нет золота, – повторил Хорт заплетающимся языком, – все, что было, Дед истратил. Порох, оружие, хорошие кони, наемники. Кабы не Семерик, мы бы вас еще весной отсюда выкинули.

Капрал помедлил, сверля Обра взглядом, поджал губы, соображая что-то.

– Оружие мы нашли. Это верно.

– С пристрастием допросить бы… – вмешался другой голос.

– Завтра успеем. Сейчас он все равно ни на что не годен.

Последнее обидное замечание слегка разогнало пьяный туман в усталой голове Хорта.

– Дядька Ольгерд… – начал он, – у него был… – и замолчал, старательно собирая в кучку глаза и мысли.

– Ну?! – рявкнул капрал, больно стиснув его плечо.

– У него был свой схрон, – поведал Обр, – собственный. Я подглядел… случайно…

– Где?

– Под восточной стеной ход раньше был. Теперь его почти завалило. Лаз в углу у конюшни. Через шестнадцать шагов по левую руку ниша, камнями заложена. Камни старые, а раствор свежий. И потолок в этом месте закопченный.

– Что там?

– Доля его с той большой лодьи^[9], которую наши в позапрошлом году разбили.

Капрал поморщился. Дело с разбитой заморской лодьей, которую Хорты взяли, подплыв в тумане на трех рыбацких кочах^[10], было громкое и для князя позорное.

– Золото, камешки, – продолжал Обр, – палаш дурацкий такой, тонкий очень, рубить по-настоящему нельзя, но зато рукоять и ножны все в серебре и светлых перлах.

– Шпага Койта, – выдохнул капрал и покосился назад на своих подчиненных.

– Только все это, небось, нашли уже, – задумчиво добавил Хорт, – вчера как раз за восточную стену принялись, я видел.

– Ага, – также задумчиво сказал капрал и отпустил плечо парня, позволив ему наконец сползти по стене и растянуться на чем-то весьма твердом, – ладно, дрыхни. Но смотри, ежели соврал, я тебя и на том свете достану.

Сказал и ушел, прихватив с собой свечку и двух солдат. Оставшись в полной темноте, Обр улыбнулся так широко и хищно, что любой матерый волчара помер бы от зависти. Оказывается, и от чистой правды может быть польза. Ольгердов схрон он описал предельно честно. Вот только забыл добавить, что Ольгерд – мастер на всякие пакостные ловушки. Та, что охраняла его добро, была особенно неприятной. Кто не задохнется и не утонет, потом всю жизнь будет благоухать как навозная куча по весне. Схрон-то точнехонько под конюшнями. А чистить их младшие Хорты ленились. Так что последние мысли, посетившие засыпающего седьмого сына Свена, были весьма утешительны, и спал он хорошо, крепко.

Глава 6

На сей раз никто не помешал ему выспаться. Он проснулся с больной, но, как ни странно, ясной головой и некоторое время прислушивался. Потом приоткрыл глаза. Острог в Малых Солях был вовсе не страшным. Обычная деревенская горница с печкой и широкой лежанкой, на которую кто-то заботливо пристроил Обра. Только тесно очень, и оконце больно высоко. На оконце, конечно, решетка. Толстая и сделана хорошо, не выломаешь. Дверь из широких, плотно пригнанных плах^[11] заперта снаружи. Дымоход узкий, не пролезть. Может, попробовать разобрать потолок – и на крышу? Можно, но времени понадобится много. У трубы надо попробовать. Обр пошевелил отекшими после вчерашних веревок руками. Руки болели, но слушались.

За дверью заскрежетало, потом, глухо грохнув, свалилось что-то тяжелое. Засов, наверное. Судя по звуку, здоровенный. Уйти через дверь Обр и не надеялся, но все же поспешно сел, спустил ноги с лавки. В каморку боком протиснулся давешний черноусый дядька, хмурый, как разбуженный медведь. Втащил деревянную бадейку на веревочке, грохнул на пол, так что через край плеснула вода, буркнул: «Умывайся» – и ушел.

Обр с удовольствием погрузил ноющие кисти рук в холодную воду и первым делом напился. Потом старательно смыл с лица и тела вчерашнюю пыль, запекшуюся пополам с кровью и потом. Тем временем черноусый вернулся, швырнул на лавку ком серого полотна.

– Одевайся!

И снова ушел.

Обр оделся охотно, так как после ледяной воды его пробрала легкая дрожь. Рубаха оказалась очень просторной, длинной и с широким капюшоном вместо ворота. Но размышлять о странностях местной тюремной моды последышу Хортов было неинтересно, поскольку черноусый вернулся в третий раз, угрюмо произнес: «Лопай» – и пихнул в руки большую миску. Из наполнявшей посудину каши торчали ложка и здоровенная скибка хлеба. Но это не главное. На миг Хорт застыл в блаженном потрясении. В каше томились бараньи ребрышки с кучей мяса. Над всей этой роскошью витал нежный чесночный дух.

Он оторвался от миски, только когда последняя корочка хлеба впитала в себя последние капли жира и была благоговейно отправлена в рот, поставил начисто вылизанную посуду рядом с собой и, довольный, прислонился к стене, закинув руки за голову.

– Пива или вина? – спросил черноусый, не спускавший с него мрачного взгляда.

– Чего? – лениво удивился сытый Обр. – У вас тут что, все время так кормить будут?

– Нет. Только сегодня. Так пива или вина?

– Пиво – гадость, вина не пью. А с чего только сегодня-то? Жадничаете. Несчастному узнику хорошей жратвы и то жалеете.

– Так ты че, не понял ничего? – проскрипел черноусый, теперь глядевший на Обра как на кровного врага. – Совсем не в себе вчера был?

– Вроде того, – благодушно подтвердил Обр.

– Повесят тебя.

– Да ну? Правда, что ли? – Хорт потянулся, устроился поудобней. Дожидаться казни в этой каморке он не собирался. – А когда?

– Сейчас.

– Врешь! А суд?

– Был вчера.

– Ты меня за дурака не держи. Так эти дела не делаются.

После общения с Маркушкой Обр точно знал, как делаются подобные дела в трех сопредельных государствах, не считая родного княжества.

– Для Хортов по распоряжению князя особые правила. Сокращенное дознание и потом это… повесить за шею, пока не умрет.

Казалось, черноусого сейчас стошнит, но Обру уже было на это плевать. Сытую одурь как рукой сняло.

– Я Хорт! – со злобой выкрикнул он. – Благородных не вешают. Только через мечное сечение. А ежели у вас меча или там палача нет, пошлите в Большие Соли. Желаю, чтоб все было по закону.

– Нету для вас закону. Приказ князя. Благородных, может, и не вешают, а всех Хортов повесили уже.

– Всех? Почему всех? – растерялся Обр.

– Ну, не всех. Иных при аресте убили. Кое-кто в тюрьме от ран помер. А остальных того… На торгу в Больших Солях. Пятерых, самых матерых, в столицу свезли. Так тех – там. В назидание всему княжеству. Один ты и остался. Навязался на мою голову. Лучше бы где-нибудь под кустом тихо помер. И чего тебя, дурака, к людям-то понесло?

– Не… Не верю. Не может быть, чтобы всех.

– Хошь верь, хошь не верь. Твое дело. Там священник пришел…

– Зачем? – тупо спросил Хорт.

– Положено так.

Священник оказался тощим нескладным парнем, явно из деревенских, на вид ничуть не старше Обра. Рыжеватые мягкие кустки на подбородке, некий намек на будущую бороду, солидности ему нисколько не прибавляли. Прозрачные глаза, как две капли серой морской воды похожие на глаза бабки с рыбацкого конца, взирали на Обра с явным опасением. Однако черноусого тюремщика он выпроводил кивком головы, дверь прикрыл плотно и, шурша черной ряской, бестрепетно уселся на лавку рядом с узником.

Обр, раздавленный последними новостями, сидел молча. Священник тоже вел себя тихо, глядел прямо перед собой.

– Ну и че? – злобно спросил наконец Хорт. – Чего тебе надо-то?

– Мне – ничего. Может, тебе чего-нибудь надо?

– Надо. Палаш хороший. А лучше – острый шест. Или пику.

– Утешение, значит, тебе не требуется.