Вздор (страница 10)
Среди хорошо осведомленных людей не только Нью-Йорка, но и всей великой республики, дружба знаменитого философа Майкла Уэбба с Бинго Эллерманом была предметом едких комментариев. Вообразите себе Герберта Спенсера под ручку с Титтльбэт Титмаузом [Герой популярного детского рассказа]. Некоторые утверждали, что у Майкла Уэбба размягчение мозга; другие ставили диагноз: склероз артерий и преждевременная старость.
– У Бинго Эллермана есть свои недостатки, – соглашался Майкл Уэбб, – но у кого их нет? У него их очень мало, и никто не должен требовать чего-нибудь большего. Мой анализ показывает, что в нем меньше полупроцента вздора – самый низкий процент, какой мне в ком-либо попадался. Он откровенно безнравственен. Имеется множество безнравственных людей, но они не искренни. Он безнравственен, рад этому, любому в этом признается и предполагает оставаться безнравственным до самой смерти. Цена ему как деловому человеку – грош, и он отнюдь не желает, чтобы на него смотрели, как на кусочек старого чурбана. Он не хочет садиться за конторку в предприятии, хотя бы только для вида. Он нимало не намеревается заняться повседневным трудом. И зачем бы он стал это делать? Что может быть нелепее, чем человек, имеющий дневной доход в тысячу долларов и делающий вид, что лично интересуется делом, в то время, как весь мир наслаждений открыт перед ним? Люди восхищаются упорством в преследовании цели. У него это упорство есть. Он забронирован против всякой критики и твердо держит свой курс, не обращая внимания на просьбы и мольбы. История рассказывает нам, что именно такого рода решительность создавала империю. Так зачем же осуждать ее в Бинго Эллермане? Ему сопутствует успех с самого дня его рождения. Как мало людей, даже самых способных, зарабатывает тридцать тысяч долларов в год. А он получает в десять раз больше, не ударяя пальцем о палец. Если это не успех, то не знаю, что вы разумеете под этим словом!
– Но, внемлите голосу рассудка, – Майкл, – уговаривал я. – Его деньги были ему оставлены в наследство. Это – не настоящий успех, не результат дарования и тяжелого труда. Вот его отец – это очень крупный деловой человек. Он сам создал свое состояние. Но Ричард-младший ничего не создал; другие создали для него.
Майкл не соглашался со мной.
– Идея, в сущности, одна и та же в том и другом случае, – доказывал он. – Вы говорите, что отец Бинго создал сам свое состояние. А что вы скажете о шестидесяти тысячах рабочих, занятых в предприятии эллермановской компании? Это они создали богатства Ричарда Эллермана! Разве это требует доказательств? Что вы скажете о продавцах, продающих по всей стране эллермановские автомобили? Что скажете о рекламе? Ричард Эллерман не мог бы даже пригнать поршневого хода автомобиля, если бы проработал над этим целый месяц, не говоря уже о том, чтобы построить всю машину. Он ни разу в своей жизни не продал ни одного автомобиля, ни разу не написал ни одной строки объявления.
– Но он управлял делом с самого начала, он основал его.
– Оставьте! – оборвал Майкл. – Отделом производства управляют главные инженеры, а отделом продажи – заведующие торговой частью. Ричард Эллерман проявил некоторую незначительную ловкость рук и когда заполучил этих людей, то вместо того, чтобы заставить их показывать различные штучки, посадил их за работу: сколачивать для него шестьдесят миллионов долларов. И они сколотили. Я не вижу в этом преступления; это довольно обычная процедура. Но, когда вы говорите, что нельзя считать настоящим успех моего друга Бинго, я не согласен с вашим утверждением. В некотором отношении его успех даже больше, чем успех отца.
– Как это так?
– А вот как. Прежде, чем американский народ передал бы Ричарду Эллерману-старшему дома, земли, контракты и прочее и прочее, он немало бы над этим подумал и причинил бы ему достаточно неприятностей. Американский народ состоит из людей упорных и крепкоголовых и, раньше, чем дать кому-либо богатство, эти крепкоголовые люди должны быть твердо уверены в том, что они поступают по справедливости. Но, что касается Бинго, – они были о нем такого высокого мнения, что передали ему доход в тысячу долларов в день без всякого колебания. Он даже не просил их об этом. Таким образом все эти придирки делаются исключительно от зависти и приносят мало чести тому, кто придирается, – заключил он с колкостью.
Читатель не должен увлекаться донкихотскими доказательствами Майкла. На меня они не произвели никакого впечатления, и я привожу их здесь исключительно для того, чтобы характеризовать странный ум Майкла Уэбба.
– Ну, что, старина, скажете насчет этого? – спросил гладко выбритый ясноглазый Бинго, усевшись за завтрак, который ему принес японец в белой куртке. – Как нам добиться, чтобы все это не попало в газеты? – Он взял яйцо в смятку. Вы определенно не хотите позавтракать? Нет? В данный момент задача заключается в том, как мне избавиться от этих милых газет.
– О, это очень просто, – отвечал Майкл.
– Люблю, когда вы так говорите, – поощрительно скасказал Бинго. – Очень важно уметь оптимистически смотреть на жизнь. Если бы я принял всерьез все свои неприятности, я должен был бы умереть здесь на месте.
Его рот был набит яйцами с хлебом, и он едва мог говорить.
– Ну, каково же разрешение вопроса?
– Сию минуту, – сказал Майкл. – Вопрос разрешится благодаря деньгам.
Бинго в своем возбуждении забыл всякие приличия и замахал вилкой с куском ветчины прямо перед носом Майкла.
– Нет! Нет! Нет! – воскликнул он. – Если у вас родилась мысль подкупить репортеров с тем, чтобы они не писали об этом в газетах, то поскорее об этом забудьте. Ни слова больше! Я пробовал это делать когда-то. Вы не можете их подкупить. Они внимательно слушают вас, как будто бы вы читаете Библию, и вы думаете, что дело в шляпе. Затем в ближайшем номере они рассказывают всю историю, вплоть до подкупа. Нет! Ни в коем случае!
– Подождите, глупенький, – сказал Майкл. – Вы думаете, я хочу подкупить репортеров, раз я упомянул о деньгах?
– Конечно! Именно это я и подумал.
– Я вовсе не хотел этого сказать. Послушайте. Уверены ли вы, что вам адвокат устроит все, дав отступного двадцать тысяч?
– Да, уверен. Она не является пострадавшей. Она хочет получить взятку, я вам говорил… И клянусь всем святым, я иду на это только ради стариков.
– Прекрасно. Дали бы вы еще десять тысяч за то, чтобы это не попало на страницы газет?
– Конечно, дал бы.
– Тогда мы сделаем так, чтобы сама дама не допустила появления заметок об этом деле в газетах. Телефонируйте вашему адвокату, чтобы он сошелся на двадцати тысячах после обычных препирательств… Потом, когда будет достигнуто соглашение, пусть тотчас же он предложит ей еще десять тысяч, если она подпишет письмо, в котором будет сказано, что все это дело – сплошное недоразумение, что ее кто-то уговорил подать в суд, и что она не получила ни цента. Бинго положил нож и вилку и минуту подумал.
– Я не думаю, что она согласится, – проговорил он медленно. – Видите ли, она оказалась бы лгуньей перед лицом всех, в случае если бы это было опубликовано.
– Но ваш адвокат должен ей сказать, что это не будет опубликовано, что никто даже не увидит документа, если только она сама не даст в газеты интервью или не расскажет кому-нибудь о деле. Если же она будет болтать, вы опубликуете письмо. Она согласится на это. Ее адвокат также на это пойдет, так как урвет еще малую толику. Это шантаж, вы говорите?
– Бьюсь об заклад, что это так! Это – самый настоящий шантаж!
– Ну, значит, вы даете им лишних десять тысяч, и в газеты не попадет никогда ни одной строчки.
– А как же быть с этой публикой, что внизу? – спросил Бинго. – Что я им скажу?
– Предоставьте это мне, – отвечал Майкл. Пока вы будете одеваться, я схожу вниз и скажу, что вы встретитесь с ними в час в конторе вашего адвоката, где вы кое-что им сообщите. Телефонируйте адвокату, пусть он им скажет, когда они приедут, что все это недоразумение и что девушка сама будет у него и подтвердит это.
– Значит, мне не нужно быть к часу в конторе Кэсвела? – спросил Бинго в недоумении.
– Конечно, нет! Кэсвел передаст газетным репортерам ваши сообщения. В час вы вместе со мной будете уже в Доббс-Ферри. Я принял ваше давнишнее приглашение провести отпуск в старом поместье.
– Хорошо, – сказал Бинго. – Я велю подать сюда машину, и мы тотчас же отправимся. Так я разделаюсь, наконец, со всем этим? Не правда ли?
– Ну, да, конечно.
Через полчаса они были уже на пути в Доббс-Ферри. Бинго смеялся и пел, – в это время автомобиль поднимался на холм, – и все его огорчения исчезли бесследно, словно их никогда и не было.
Глава седьмая
Позор иметь идеи
1
На следующее утро, около десяти часов, Майкл Уэбб вышел через одну из балконных дверей усадьбы и остановился на террасе, пораженный красотой ландшафта, простиравшегося перед ним панорамой холмов лесов и реки. Панорама была нарисована с необычайным чувством формы и колорита на молочно-голубом фоне.
Река в утреннем солнечном свете казалась полосой расплавленного серебра. Над ней поднимались темно-зеленые холмы, с вершинами, закутанными в тюрбаны облаков, с сердцами из гранита, в которых еще тлеет память о давних раскатах грома, когда их собратья-вулканы испепеляли огнем все живущее. Они стоят, полные грез, задумчивые, непроницаемые, словно монахи со сложенными на груди руками.
В это майское утро древние холмы развевали свои изумрудные флаги с голубыми и серыми полосами, и смех раннего лета нарушал их торжественную сосредоточенность.
Майкл смотрел на сонную реку, лениво текущую по сверкающей долине; смотрел на коричневые и красные крыши города, разбросанные среди деревьев, подобно кораблям, ставшим на якорь в море зелени, и на извилистые белые следы бегущих вдалеке дорог.
Его внимание вскоре было привлечено стройным, изящно одетым молодым человеком, сидевшим на самом отдаленном от него конце террасы за столом, на котором лежала целая куча документов. Манера, с какой молодой человек разбирался в бумагах, складывая их аккуратно в пачке, и нервно двигал руками, наклоняя голову, – эта манера возбуждала в Майкле какое-то смутное воспоминание.