– Судя по признаниям юнцов, это была непристойная шалость, придуманная ими двумя, а девицу они лишь втянули, пользуясь ее наивностью. Они прикрепили ведро к дверям беседки и дождались, пока господин профессор Тао выйдет из ежедневного уединения. Хвала небесам, в ведре была вода, и мантия профессора лишь намокла, а не запачкана.

Эшлин вздохнула.

– Два моих новых друга сказали, что этот человек укрепляет силу духа, когда сидит один в беседке. Но судя по тому, как он обошелся с палкой из изгороди и какими словами он нас назвал, силы его духу пока не хватает.

Глаза Брендона чуть сощурились, голос стал нарочито добродушнее, но от его тона повеяло холодом, как из гранитной пещеры в жаркий летний день:

– Таким образом, вы проводили опыт, изучая меру силы духа?! Что ж, господин комендант, я полагаю, что лучший опыт – испытание на себе. Поэтому после наказания провинившиеся должны будут провести целый день в уединении. А для этой девы я найду место для укрепления духа у себя в погребе.

– Благодарю вас, магистр! – отозвался комендант, радостно избавляясь от неудобной девицы и поспешно удаляясь. Как поступать с обалдуями мужского пола, он знал, а женщины ставили его в неудобное положение. А вдруг заплачет? Или упадет в обморок? Возможно, поэтому он следил за мужской коллегией, да так и не женился.

Эшлин молчала, мысленно составляя покаянный букет. Цветы туда подбирались трудно… кажется, способность попадать в неприятности она за собой сохранила и в этом мире.

– Надеюсь, что насчет погреба ты пошутил? – виновато улыбнулась она.

– Тебе придется спуститься в погреб. И как можно скорее найти там вяленое мясо, репу и морковь, пока мы не умерли с голоду. А если ты продолжишь привлекать к себе внимание, то из погреба я тебя и вправду не выпущу. Твои таланты могут наделать здесь много шума.

– Что ж, если у тебя в доме есть очаг, то мы точно с голода не умрем. Я видела в саду душистые травы. Сад можно считать твоим?

– В твоих руках в этом саду, кажется, вырастет то, чего там отродясь не водилось. Поверь мне, если кто-то здесь посмотрит на тебя хорошенько, тебе будет не спрятать всего, что ты умеешь. И тогда ни я, ни король тебя не спасут.

– Я не пользовалась никакими талантами, а эти юноши свалились мне на голову. Мы познакомились, они милые, но странные. Скажи мне, кто такой король?

– Король – властитель всех и вся, правит и повелевает жизнями и смертями подданных. Разве в твоих землях нет верховного владыки?

Эшлин нахмурилась:

– Нет. Каждым родом управляет старейшина. А если надо решить то, что важно для всех, собирают совет старейшин. Только Горт Проклятый хотел стать выше старейшин. Но это слишком большая сила для одного. Она разрушает душу. Разве нет?

– Король выше, чем старейшина, в некоем смысле он старейшина старейшин, и не нам с тобой рассуждать о его душе. Лучше подумай о своей и о том, что…

– А что во мне такого необычного? Я больше не буду возвращать суть вещам из дерева и попробую во всем быть как люди. Уже попробовала. У меня получилось.

Брендон внезапно оборвал шутливый тон, поколебался несколько мгновений и продолжил тихо и веско:

– О том, что ты можешь потерять и жизнь, и душу из-за своего колдовства! Ты умеешь делать то, что не под силу никому из самых знающих. И ничто так не пугает, как большая неведомая сила. Даже если ты можешь погасить огонь одним взглядом и выпить реку, я бы не желал тебе попасть в руки тех, кто охотится на ведьм с настоящей страстью.

Она звонко рассмеялась, услышав предостережение Брендона.

– Выпить реку никто не может… разве что кому-то из фоморов придет в голову изменить ее русло, растревожив землю и скалы. Они так делали. А душу я, как ты помнишь, уже потеряла. Это правда страшно, но…

– Давай-ка я покажу тебе Университет, – вздохнул Брендон, – чтобы ты знала, где здесь что. Потом отведу в женскую коллегию и навещу друга.

Они шли вперед между высокими длинными домами, похожими на скалы, и маленькими, утопающими в зелени домиками. Город-университет был красив, менее гармоничен, чем выстроили бы ши, более пестр, но красив, и Брендон гордился им, как гордятся тем, во что вложили много своего сердца. Эшлин окружали цвета, запахи, люди, впечатления, так что их избыток едва давал сосредоточиться на разговоре, а каждый цветник или живая изгородь заставляли остановиться. Пожалуй, она за всю жизнь столько нового не видела, как за последние два дня.

Вдруг ши остановилась и, нахмурившись, принюхалась. Перед ней был роскошный розарий из чайных и белых роз, которые скрывали от любопытных взглядов стену одноэтажного домика с покрытой мхом крышей.

– Странно, в саду пахло цветами, землей и деревом. А здесь, у домов, пахнет кровью. У окон цветы, опять странное сочетание… ты знаешь, что самые яркие розы распускаются на крови сердца? Но это не их поливали… такое чувство противное. Здесь всегда так?

– В человеческом жилье всегда дурно пахнет по сравнению с цветником, но оставить тебя ночевать в саду я не могу. А в этом доме живет мой друг, к которому я… – Брендон решительно преодолел две ступени, и его рука, сжатая в кулак, чтобы постучать, без всяких усилий проскользила по распахнувшейся двери.

Эшлин пошла за ним так поспешно, что, споткнувшись о ступеньку, ткнулась в плечо Брендона носом.

– Подожди! Там… там что-то дурное, – она почувствовала, как холодеют руки. Ее пальцы снова сжались над грудью, пытаясь поймать несуществующий Кристалл. Что-то пряталось в глубине этого дома, в темноте за дверью. Знакомое. Тревожное. Больное.

…Когда нашли Уну, такая же болезненная тревога была в сердце. Только кровью от нее не пахло…

Брендон вошел в дом и остановился. В зеленоватой полутьме, которой витражи только добавляли цвета, она казалась неожиданно зловещей, как никогда раньше. Комната была похожа на университетскую кладовую, в которую сбросили странные глиняные сосуды, инструменты, деревянные конструкции, склянки и карты. Даже на гладком каменном полу виднелись следы каких-то рисунков. У камина валялась раскрытая огромная книга. Столкнуть такой том со стола можно было лишь в пылу борьбы. Чуть дальше лежал лицом вниз хозяин комнаты. Каменные плиты пола были густо усыпаны осколками стекла. Эти же осколки усеивали тело. Кое-где по жилету и рубашке расползались темные пятна, а в бороздках между камнями застыли ручейки крови. Это они пахли.

Брендон бросился вперед, под его сапогами хрустело стекло. Эшлин так и застыла в дверном проеме. На противоположной стене, над распростертым телом, возвышалась деревянная рама. В ней уже не было зеркала. На стене сразу за рамой темнел круглый след, словно от огня. Быстрого и жестокого огня.

Эшлин сама не узнала свой голос, когда хрипло произнесла:

– Ты его не вернешь.

Смерть пахла кровью и пустотой. Посеченный осколками зеркала Финнавар Дойл уже отправился добывать знания о вечности из первых рук. Но Брендон упрямо продолжал пытаться привести в чувство безвозвратно мертвого человека.

Глава 5
Вы не ожидали инквизиции?

Инквизицию чаще всего вызывают лишь тогда, когда торопиться уже некуда. Поэтому магистр Эремон и его ученик Ласар неспешно вошли в ворота и направились к таверне. На лице ученика отражалось страдание. Он оправдывал свое имя – «пламенный» – и пламенно желал приступить к делу немедленно.

Университету повезло. Король благоволил ему, и особенно его ректору, так что при срочном известии о загадочной гибели профессора Дойла инквизитора отправили незамедлительно, причем одного из самых опытных. Университету повезло дважды – магистр-инквизитор Эремон с учеником как раз заканчивали записи по уже расследованному делу о таинственном призраке, взявшемся преследовать юную сироту. Сирота оказалась богатой наследницей, призрак – весьма омерзительным приятелем ее не менее омерзительного опекуна, решившим взять ее в жены силой, маскарад его мог напугать только робкую девочку, и в целом история кончилась неплохо. Злодеи вскоре отправятся куда им положено, дальнейшей судьбой девушки решила заняться принцесса Маргарет лично, магистр Эремон научил Ласара писать лаконично и в очередной раз напомнил свою любимую мудрость: «Злого колдовства в мире намного меньше, чем просто зла».

На дорогу они потратили меньше суток. Это было немного. Поэтому теперь можно было приниматься за расследование с неспешностью, любимой Эремоном. Например, подкрепить свои силы хорошим обедом.

Таверна «Королевский лосось» процветала. Здесь, бывало, оплачивали обеды на месяц вперед студенты побогаче, перебивались хлебом и пивом с острой капустой студенты победнее, закатывали пирушки, мрачно прихлебывали темный эль, когда дела не ладились, и степенно обедали холостые преподаватели, у которых не было средств на собственную кухарку. Брендон Бирн тоже частенько появлялся здесь, потому что с трудом мог представить себе женщину, которая бы постоянно жила в его доме. Он был не готов на такое даже за ежедневный горячий обед.

Магистр-инквизитор Эремон вошел в таверну, не привлекая внимания, уселся за стол у окна и похлопал рукой по столешнице, приглашая ученика последовать его примеру. Ученик, как щенок гончей, не мог заставить себя спокойно сидеть на месте. Если учитель был крупным мужчиной, под свободными одеждами которого угадывалось хорошо тренированное тело, то ученик был долговязым, жилистым, длинноносым. Можно было предположить, что с годами, утратив суетливость, он станет похож на почтенного инквизитора. Сейчас же он, угрюмо опустив взгляд в пол, выражал собой молчаливый протест.

– Друг мой, – улыбнулся Эремон так, что в уголках глаз проявились лукавые морщинки, – советую тебе взять хорошего вина с пряностями и седло барашка. Здесь его готовят с мятой, душицей, розмарином, чабрецом и чесноком так, что будешь вспоминать об этом обеде, пока нас снова сюда не позовут. Начнешь умолять судьбу, чтобы здесь еще кого-нибудь убили.

Ласар поднял на учителя полный страдания взгляд. Тот лишь ухмылялся в аккуратную круглую бороду. Он с таким вкусом выговаривал название каждой пряности, что под конец даже подбежавшая служанка готова была проглотить язык.

– Прости, не подумал о том, что тем, кто тревожно относится к смерти, лучше с мясом пока погодить. Что ж, запеченная с сыром репа тебе точно поперек горла не встанет. – Он повернулся к служанке и улыбнулся ей так тепло, будто встретил любимую племянницу. – Мы добирались сюда издалека и хотели бы отдохнуть перед важнейшим делом. Пусть нам в этом помогут седло барашка, печеная репа с сыром и морковью, подайте к ней моченой брусники, кувшин доброго вина и ваш знаменитый на все королевство яблочный пирог.

Служанка кивнула и бросилась со всех ног на кухню. Она сразу узнала на простых дорожных плащах гостей герб королевской инквизиции.

Людей в таверне было немного, в разных углах две компании студентов уютно шептались над кружками с пивом. У одной посреди стола стояло блюдо с куриными костями, у другой – сырные лепешки. Ближе к дверям кухни сидел мрачный преподаватель с хорошенькой огненно-рыжей девушкой и что-то ей вполголоса говорил. Она отвечала ему коротко и звонко. С виду крестьяночка, но красота особенная – возможно, незаконная дочь дворянина. Такие мелочи полезно отмечать.

Эремон снял плащ, повесил его на вбитый в стену гвоздь и, чувствуя полное удовлетворение от ароматов дыма, мяса на вертеле, вина и хлеба, стал сильнее прислушиваться к разговорам. Не поймешь, чем дышит место, если запрешься в мрачном каменном мешке и будешь по очереди вызывать на допрос. Страх – плохой союзник. А в болтовне за столом люди вываливают куда больше полезного, чем под пыткой.

– А профессор Тао ему и говорит – студент Баллиоль, вы двигаетесь с грацией императорской наложницы, где вы растеряли мужскую энергию? – Говорят, у профессора Аль-Хорезми жена по ночам превращается в птицу и летает под нашими окнами. – К тебе еще, скажи, прилетала! – Представляете, девушки собираются на крыше своей коллегии в одних рубашках, и если залезть там на дерево… – Смотрите, а магистр Бирн опять со своей метрессой… – Тише ты! Давайте еще курицу закажем, угощаю!