В это самое время Брендон пытался придать мыслям хотя бы долю стройного течения. Невозможно полностью подчинить себе все чувства. Даже если ты преподаешь магию в университете и многое знаешь о силе духа.

Эшлин понимала это и восхищалась тем, как он держался. Она помнила, каким он был там, в комнате, измазанный в крови, пытавшийся с глухим воем заставить очнуться того, чья душа уже точно отлетела далеко. Сейчас же, спустя вечер, ночь и утро, лишь блестевшие глаза, застывшее выражение лица и внутренняя злость напоминали о том, что магистр Бирн потерял друга. Брендон мечтал пережить неизбежный допрос Эшлин инквизитором, забиться в дальний угол комнаты с графином бренди, закрыть дверь на ключ и пить, пока острая боль внутри станет хоть немного тупее.

Вчера он даже не поселил Эшлин к другим девушкам-студенткам – бешеная круговерть вокруг тела Финнавара не отпускала долго и закончилась за полночь. Тогда он понял, что Эшлин не ушла и тихо сидит рядом. Она согрела ему вина с медом, он дал ей одеяло. Молча. Сам он не ложился.

Утром Брендон понял важное. Они с Эшлин оказались свидетелями, нашедшими тело. Читай – главными подозреваемыми, что для Эшлин было смертельно опасно. Да, инквизиторы пока будут приглядываться, искать следы преступления, возможно, докажут, что страстный исследователь Дойл пострадал от собственного научного пыла. Но все время, пока они здесь, над Эшлин нависает опасность.

Сейчас Эшлин сидела, обхватив руками кружку с отваром шиповника, и старалась не смотреть очень уж явно на вошедших в таверну мужчин. Впрочем, они пока мало интересовались делом, а заказали много еды и отдыхали с дороги. Эшлин вздохнула и принялась разглядывать рисунок полос на деревянных досках стола.

– Идем отсюда. Хочется провести некоторое время спокойно, – сказал Брендон, хмуро наблюдая за новыми гостями.

– Почему ты так опасаешься? Ведь мы ничего не знаем. Значит, нам не страшно обвинение.

Брендон на мгновение прикрыл глаза.

– Видишь ли. Если нет неоспоримых доказательств, легко могут обвинить того, кто был подозрительнее всего.

Они поднялись и вышли из таверны. Эшлин повернулась лицом к солнцу и довольно зажмурилась, подставляя кожу его теплу.

– А если я поклянусь?

– Нет такой клятвы, которая заставила бы тебя говорить правду, и только правду. А значит, для них всегда остается возможность, что мы – те, кого они ищут. Только я пока сам не могу понять, что там произошло.

Брендон шел так быстро, что девушка едва поспевала. Внутренние тоска и беспокойство гнали его вперед. И чувство вины – а приди он раньше, а не поведи он Эшлин по Университету? Он выплескивал невысказанную злость на себя и убийцу в шаги. Ноги несли его к библиотечному саду, в лабиринте которого всегда было самое тихое место Университета. Когда юный граф Баллиоль не падал с ясеня, конечно.

– У людей все странно. Зачем им говорить со мной, если не нужна правда? Ведь так можно просто сочинить то, что я им сказала.

– Им нужна правда. Но они не умеют читать мысли, Эшлин. И если они узнают правду о тебе… сейчас ты деревенская неграмотная девушка, которая не могла бы одолеть ученого мага, даже если б захотела. А будешь чудовищем, способным полмира поставить вверх дном.

– Если бы могла – то именно поставила бы, постучала рукой по дну и нашла, наконец, в этом старом ведре Кристалл.

– Не пробыла в нашем мире и недели, а уже называет его старым ведром!

– Скажешь, что новое? Так менее обидно?

– Не важно, – встрепенувшийся было от мрачного оцепенения Брендон снова поник. – Вот что. Ты дашь мне студенческую клятву. Ты же обещала во всем меня слушаться.

– Во всем, что касается учебы.

– Так и клятва будет не брачная, а университетская. Это магический контракт на обучение, который завершится, когда я признаю, что передал тебе все знания, которые хотел. И смогу быть твоим представителем в официальных случаях, как это полагается для сирот.

– Я не сирота и не желаю об этом лгать!

– И не лги. Скажешь инквизиторам «моих родителей нет в этом мире».

– Хорошо. Ты решил, что клятва в гуще этих цветов будет крепкой? – удивилась Эшлин, подмечая вокруг себя разноцветные кивающие головки. Розоватые, рыжие, желтые, белые, пурпурные соцветия показывали языки магистру и его будущей подопечной. Будто дразнились.

– Цветы? Какая разница? – ворчливо заметил Брендон, оглядываясь на полукруглую ступенчатую клумбу.

– Кусающий змей – это насмешка сильного. Когда понимаешь, что тебе покровительствует кто-то важный, или хочешь ответить «нет» свысока. Не подходи ко мне, а то получишь, как-то так.

– Не знал. У нас эти цветы зовут «львиным зевом». Но вполне подходит. У нас не так много времени, пока инквизиция наслаждается обедом.

– Если бы я заказала столько еды, то и до завтра бы не справилась.

Брендон усмехнулся, представив, как Эшлин проваливает экзамен на инквизитора, который заключается в поедании бараньего жаркого. Впрочем, это были досужие шутки, про магистра Эремона он слышал много баек совсем другого свойства. И предпочел бы, чтобы сейчас сюда прислали менее искушенного в расследованиях и въедливого человека.

– Протяни руки ладонями вверх. Я не знаю, как ты будешь использовать то, что я тебе дам, не умея писать, но традиция есть традиция. Как зовут твоего отца?

– Каллен.

– Я магистр Брендон Бирн, беру в ученики Эшлин, дочь Каллена, чтобы передать ей основы магической науки и наставить в постижении внутренней магической силы, которая дана ей судьбой. Клянешься ли ты, Эшлин, дочь Каллена, постигать науки с прилежностью, слушать наставника, соблюдать правила Университета Дин Эйрин и законы королевства, где он расположен?

– Клянусь, – ответила Эшлин и увидела, какое удивление отразилось на лице Брендона, когда по аккуратно вложенному ей в протянутые руки перу проскользнула синеватая искорка. Оно разом избавилось от потертостей и стало выглядеть так, будто его только что выдернули из гусиного крыла.

– Что это?

– Клятва. Мои слова и здесь сохранили свою силу. Хоть и не такую большую. Оно вернуло свою суть. Видимо, в просторах твоей сумки обтрепалось.

– И без меня никому ни в чем не клянись!

– Хватит с меня клятв. Только не пропадай. Я почти привыкла быть Эшлин, от которой ушел жених. Не хотелось бы становиться Эшлин, от которой сбежал учитель.

– Все в твоих руках, – мрачно хмыкнул Брендон. – Идем обратно, пока не пошли слухи, что я увожу студенток в библиотечные кущи для подлого грехопадения.

* * *

В это время инквизиторам уже принесли мясо и горшочек репы в желтой сырной шапке. Магистр Эремон брал сочные куски мяса за косточку, макал в подливу и, запивая глотком вина, улыбался все шире.

Ласар смотрел на репу так, будто она была магом-убийцей. Он не мог понять, как учитель может сохранять аппетит, когда они даже с ректором не поговорили, не говоря уже о первом допросе. Учитель же расправлялся с барашком и, поймав служанку, намекнул ей, что пирог тоже стоит принести. Без него стол смотрится сиротливо.

Девушка отчего-то побледнела и бросилась на кухню. Ласар подумал, не отравить ли их решили, чтобы отвадить от университетских тайн, но вскоре девица появилась с пирогом. Тоненький хрусткий слой теста был тарелкой с бортиками, а на ней возвышался целый холм яблочной начинки, сочной, ароматной, с корицей и тонкими, нежными кляксами карамели. Такого даже учитель не ожидал, судя по тому, как восхищенно он цокнул языком.

Университетская кухня надолго сохранила позорную тайну этого пирога. Кухарка распереживалась, узнав, что пожаловали инквизиторы, она недавно купила склянку запрещенного приворотного зелья и опасалась наказания. Так что просто забыла положить тесто и выложила на противень одну начинку, восхитительную, но и только. Пришлось пришлепнуть листом теста сверху уже почти готовую, допекать так, переворачивать на блюдо и быстро лить карамель сверху, чтобы превратить небрежность в небрежность изящную. И говорить, что так и задумано. Теперь она, замирая от ужаса, косилась на инквизиторов из-за двери кухни. Магистр как раз отправил в рот второй кусок пирога и довольно облизнул пальцы. Мало кто из тех, кому довелось побывать на допросе, испытывал такую блаженную теплую слабость во всем теле, как эта женщина, осознавшая, что гостям понравилось.

– А нам можно такой же яблочный? Совершенно особенный, – восхитилась компания студентов.

Яблочный пирог «Растяпа» становился «тем самым особенным». Так бывает.

Разговор инквизиторы предпочли провести в комнате для вступительных испытаний. Возможно, им понравились столик для зельевара и лежанка с ремнями. Впрочем, обстановка там была действительно подходящая для непродолжительных бесед о пороках и добродетелях.

Когда Брендон и Эшлин вошли, магистр Эремон уже расположился на стуле у лежанки, а Ласар, получивший строжайший наказ молчать, слушать, не перебивать и писать, потеснил склянки с зельями, устроившись с пером и чернильницей за столом. Девушка с интересом осматривала каменные стены, уходящие вверх, защитные знаки, начертанные на лежанке, и ряды деревянных скамеек. Брендон был погружен в собственные мысли, и только напряженная борьба с горьким комом в горле не давала ему сорваться. Магистры не плачут.

– Проходите, что же вы медлите? – старший инквизитор улыбался, и «гусиные лапки» в уголках глаз делали его лицо хитрым добродушной деревенской хитростью.

– Будьте осторожнее, здесь есть сильно заряженные артефакты, – отозвался Брендон, тенью следуя за Эшлин.

– Я учился в этих стенах, наверняка вы знаете это, магистр Бирн. И хорошо помню, как видел на этом самом ложе чудесный сон про собаку.

«Только безумный назовет чудесным то, что видишь при испытании, – подумал про себя Брендон. – Интересно, как быстро этот Эремон нашел ключ от комнаты и выбрался? К нему пришла собака… сильный дар, полностью подчиненный хозяину с юности. Опасный противник».

– Садитесь, – Эремон указал на ближайшую к нему скамью в первом ряду, – с магистром Бирном мы знакомы, а вы, полагаю, дева Эшлин?

– Да, – ответила девушка.

Эремон смотрел на них и видел, что эти двое явно что-то скрывают. Вряд ли они убийцы, хотя как знать. Но простушка с рыжей косой в старомодном платье, какое могло ей достаться от прабабки, чем-то его удивляла. Чутье старого инквизитора советовало к ней присмотреться. Слишком прямым и смелым для простолюдинки был ее взгляд. Слишком ловкими для студентки-первогодки были движения – обычно начинающие маги робеют среди артефактов и зелий. А еще она почему-то время от времени сжимала руку в кулак над грудью. Будто поправляла несуществующий воротник или ловила невидимую подвеску. Привычки могут многое сказать о человеке.

– Давайте начнем с вас, чтобы вы, дорогая моя, не спрятались за слова старшего в нерушимом молчании. Расскажите, почему вы с ним вошли в дом погибшего. Что вы там увидели?

Эшлин уже восемь раз выслушала советы о том, что говорить. Важно не выдать себя. Важно рассказать все, что могло бы навести инквизиторов на след настоящего убийцы. Не врать. Не тонуть в словах.

– Там чувствовалось что-то дурное. И дверь оказалась открыта. Мы зашли и увидели кровь и блестящие стекла. Мне показалось, что на задней стенке зеркала, на деревянных досках, остался выжженный темный след. Просто круглый.

– Что вы делали дальше, дорогая моя? Жуткое зрелище для девицы, верно?

– Смерть пугает. Даже если видел ее до того не раз.

– Вы в этой комнате не были раньше? Что-то в ней вас удивило?

– Не была. Там все было разбросано, будто после драки. И вот странное дело, господин магистр, – зачем мужчине в доме такое огромное зеркало? У него ни жены, ни дочери.

Магистр Эремон рассмеялся:

– Верно подмечено, девочка.

Ласар торопливо скрипел пером, записывая каждое слово. Его горло раздувалось, как у готовой запеть майской лягушки, – хотел что-то спросить.