– В большинстве княжеств женщины не могут находиться у власти. Поскольку правитель Сатапура – несовершеннолетний, все государственные решения принимают его премьер-министр и наш политический агент – он проживает в правительственной резиденции, из тех, которые называют «гостевыми домами», – прямо на границе Сатапура, возле горной железнодорожной станции Хандала.

– Полагаю, нелегко британскому политическому агенту управлять княжеством, – скептически заметила Первин. – Особенно не проживая во дворце.

Сэр Дэвид небрежно махнул рукой.

– Повседневными вопросами занят дворцовый управляющий, он отчитывается мистеру Сандрингему обо всем, что происходит. А премьер-министр, князь Сваруп Сатапурский, – дядя махараджи, так что все недурно.

Первин откусила кусочек тоста. Что-что, а тосты с маслом англичане делать умеют.

– А что вы можете мне сказать о политическом агенте?

– Колин Уит Сандрингем занимает этот пост около десяти месяцев. Отвечает за благополучие наследников престола и вдовы покойного махараджи.

– Детей? Но вы упомянули только князя Дживу Рао.

– У него есть младшая сестра, но я даже не знаю ее имени.

Первин совсем не понравилось, что сэр Дэвид почти забыл о существовании маленькой княжны, не понравилось ей и то, что мать молодого махараджи он назвал «вдовой», а следовало бы – «княгиней». Поэтому она решила уточнить:

– А имя махарани?

– Мирабаи. – Имя сэр Дэвид произнес медленно, со своим оксбриджским акцентом. – По крайней мере она не одна: зенаной^[4] по-прежнему заправляет мать покойного махараджи Махендры Рао, вдовствующая махарани. Имени ее не припомню.

«Кто б сомневался», – подумала Первин. Да, сэр Дэвид лучше большинства английских чиновников – и, безусловно, с должным почтением относится к ее профессиональным достижениям, – но, похоже, разделяет всеобщее убеждение, что индуски в своем большинстве безлики, безымянны и бездеятельны.

Сэр Дэвид пригубил чашку с чаем.

– Очень удачно, что свекровь и невестка поддерживают друг друга. Однако, согласно донесению мистера Сандрингема, между ними возникли серьезные разногласия касательно воспитания молодого князя.

Такие разногласия возникали нередко, причем не только в семьях правителей. Родители Первин тоже долго не могли договориться о том, стоит ли ей изучать юриспруденцию – этого хотел отец – или литературу, как мечтала она сама. Только через много лет после окончания школы она поняла, что юридическая практика – занятие куда более захватывающее, чем чтение романов.

Сэр Дэвид, не знавший, что проносится у Первин в голове, продолжил:

– Мать махараджи Дживы Рао хочет, чтобы он получил образование в Лудгроуве, где уже обучаются несколько индийских наследных принцев. Что до бабушки – а она продолжает считать себя главнее невестки, – она против его отъезда.

Первин уже съела все, кроме копчушек. Напоследок хотелось сладкого. Она подозвала официанта.

– Есть у вас гуавы?

Он поморщился.

– Хороших сегодня не завезли, мемсагиб^[5].

– Ну ладно. Мне еще тост, пожалуйста. – Она снова повернулась к сэру Дэвиду. – А в какой части Индии князь Джива Рао учится сейчас?

– Во дворце. У него домашний учитель-индиец, который воспитал два последних поколения махараджей.

– Надо думать, очень хороший учитель. Уж всяко опытный, – заметила Первин, подсчитав, что тому никак не меньше шестидесяти.

– Вы узнаете ответы на эти вопросы, когда посетите дворец. Мистер Сандрингем был там в сентябре, однако внутрь его не пустили – махарани соблюдают обычай уединения.

– Махарани-индуски часто соблюдают пурду^[6], – подтвердила Первин. – Но если агенту обязательно с ними пообщаться, он может съездить туда снова и побеседовать с ними через перегородку. Такое часто делается, если дамам, соблюдающим пурду, нужно давать показания в суде.

– Съездить снова ему не так просто, как кажется. Видите ли, мистер Сандрингем – калека, – без обиняков сообщил сэр Дэвид.

– Калека! – изумилась Первин. Трудно было поверить, что англичане назначили на столь ответственный пост инвалида, тем более послали его в труднодоступную сельскую местность. Может, при нем там огромный штат? Иначе как же он справляется?

– Представители Колхапурского агентства предлагали отправить его туда снова, но я не хочу подвергать его такому риску, тем более что побеседовать с дамами может, причем с большей легкостью, женщина-юрист.

Сэр Дэвид не забыл, чего Первин добилась в начале года на Малабарском холме. Она почувствовала прилив горячей благодарности, зная, что ведь все могло обернуться и совсем иначе. Юристам редко доводится помочь женщинам-отшельницам, а тот случай был именно подобного рода. Женщины, соблюдающие пурду, не могут встречаться с мужчинами, не являющимися членами их семьи. Первин ответила, кивнув:

– То есть вы хотите, чтобы я проникла внутрь, переговорила с обеими махарани и доложила вам, как, по моему мнению, следует воспитывать махараджу?

– В вашей беседе нужно будет затронуть еще одну тему, – сказал сэр Дэвид. – Сейчас много говорят о всевозможных прогрессивных начинаниях – строительстве железных дорог, дамб и так далее. Нам важно знать, что думают по этому поводу махарани и другие высокопоставленные лица во дворце.

– Да уж, целое расследование. – Первин откусила кусочек тоста и принялась его медленно жевать, выгадывая время, чтобы подумать. На первый взгляд, ее просят об обычной консультации. Но нужно учитывать, что в двадцати пяти княжествах, входящих в Колхапурскую группу, живут сотни женщин королевской крови. Если сквозь перегородки к ним просочится слух, что существует женщина-юристка, готовая отстаивать их интересы, у адвокатской конторы Мистри отбоя не будет от клиентов.

Но какой назначить гонорар? Сэр Дэвид, возможно, рассчитывает на то, что она будет работать за бесценок, по знакомству. Но британскому правительству не удастся купить ее услуги за гроши, как оно поступает с другими индусами. Она им нужна. Сила в ее руках.

Первин, поджав губы, произнесла:

– Я пытаюсь понять, как рассчитать стоимость этой услуги.

Сэр Дэвид ответил без запинки:

– Двадцать рупий в день – столько получает заместитель окружного инспектора.

Ничего ужасного, но и перед отцом не похвастаешься. Первин пожала плечами.

– При этом все дорожные расходы оплачиваются по рангу комиссионера. Купе первого класса, возможность по мере надобности жить в бунгало для госслужащих. Остальные передвижения – либо верхом, либо в паланкине.

– Паланкин – это такой ужасный ящик на двух палках, да? – Первин терпеть не могла замкнутых пространств.

– Такой способ предложил Сандрингем. По его словам, там есть участок пути, где передвигаться на лошадях сложно. Несут паланкин местные носильщики, от места до места. Вам останется только любоваться окрестностями.

Первин скептически подняла бровь.

– Горы Сахьядри невыразимо прекрасны, – продолжал сэр Дэвид. – Как раз закончился сезон дождей. Там градусов на семь прохладнее, чем в Бомбее, – закруглил он свою речь, напомнив ей зазывал у Бомбейского королевского яхт-клуба, которые расхваливают лодочную прогулку на остров Элефанта.

Теплые горные дожди будут уж всяко приятнее жарких ветров, которые дуют в Бомбее в начале октября, но Первин не хотелось показывать, как она заинтересована:

– У меня много работы в конторе – я занимаюсь контрактами. Просто сидя за рабочим столом, я с легкостью зарабатываю двадцать рупий в день.

Сэр Дэвид помолчал, потом фыркнул.

– Все понятно. Полагаю, мне удастся их убедить поднять ваш гонорар до двадцати пяти рупий в день.

Феноменально. Сохраняя бесстрастное выражение лица, Первин произнесла:

– Я это ценю.

От приятных размышлений ее оторвало появление на веранде Элис – никакого намека на то, что она сходила умыться.

– Привет, Первин! Вот ты где!

– Прости, пожалуйста. Твой отец пригласил меня позавтракать. Надеюсь, тебя не встревожило мое исчезновение.

– Нисколечко. Он уже уговорил тебя взяться за эту работу?

– Что? Ты все знала? – Первин перевела взгляд на самодовольное лицо сэра Дэвида.

– А зачем иначе, как ты думаешь, мы уже неделю катаемся в манеже? – Элис зевнула. – Чтобы ты вспомнила, как это делается.

– Так ты меня провела! Ах ты ж! – Первин поперхнулась от смеха. На нее нахлынули одновременно и возбуждение, и облегчение, и все же было неприятно, что у Элис есть от нее тайны. – И еще подруга называется!

Элис ответила с ухмылкой:

– А ты не смотри дареному коню в зубы.

2
На станции Хандала

Адитья, княжеский шут из Сатапурского дворца, чувствовал, как после долгой поездки верхом у него ноет все тело. Сатапурский дворец отстоял от железнодорожной станции Хандала на три вершины. В густом тумане поездка по размокшим разбитым дорогам заняла шесть часов вместо пяти. В путь на приземистой крепкой серой кобылке он пустился на самом рассвете. По этой узкой тропке ездили много веков, сбиться с дороги было невозможно, вот только после долгих летних дождей почва стала невероятно скользкой. Чтобы добраться до станции Хандала, приходилось то и дело подстегивать норовистую лошадку.

И вот он сидел, наполовину спрятавшись в тени станционной крыши. Уж лучше ездить верхом, чем пытаться развеселить обитателей дворца: они много лет как утратили способность смеяться. Адитья выпил чашку чая и теперь докуривал третью чируту. Ни один пассажир не ждал появления поезда, но он все равно остановится: положено по расписанию. Адитья предвкушал, как путники выйдут на перрон и заахают при виде высоких безмолвных зеленых гор и водных потоков, сбегающих по их склонам каскадами серебряных слез. Весь этот вздор он уже слышал и раньше.

Рев гудка раздался задолго до того, как черный паровоз, пыхтя, подкатил к платформе. Молодой кондуктор распахнул дверь и выпрыгнул на перрон – и тут же из-за деревьев налетела стайка местных мальчишек, они поспешно обвязывали головы красными платками, чтобы показать, что они лица официальные: кули, одобренные начальником станции.

Хандала пользовалась особой популярностью весной – здесь приятно было отдохнуть от бомбейской жары. В сезон дождей станция делалась недосягаемой. После долгих ливней поезд, которому нужно было преодолевать крутой уклон после узловой станции Нерал, попросту переставал ходить.

Адитья смотрел, как из общего класса суетливо вылез какой-то старичок, следом за ним – двое мужчин и еще какие-то домочадцы.

Кондуктор с нетерпеливым видом стоял у выхода из вагона первого класса. Со ступеньки спрыгнул мальчишка, ловко балансируя на голове небольшим саквояжем. По теплому шоколадному цвету кожи и золотистому геометрическому узору Адитья понял, что это «Луи Виттон», такой багаж любят европейцы и состоятельные индусы.

Адитья вышел из тени, чтобы приглядеться. Предвосхищая появление хозяйки, из вагона высунулась изящная ножка в бежевом кожаном башмачке: индуска в светло-желтом сари, расшитом голубыми и серыми пейслями. Под шелковым сари на незнакомке была надета белая сорочка с кружевной отделкой – женщина показалась ему похожей на богатых парсиек, которых он видел в Пуне^[7] на скачках и светских раутах. Вот только вместо хрупкого зонтика в руке она держала коричневый кожаный портфель.

На этот портфель он и уставился, не в силах поверить своим глазам. Видимо, вещь ее мужа, тот сейчас выйдет следом. И мужа-то этого и зовут П. Дж. Мистри, эсквайр – его имя упомянуто в письмах, полученных махарани.

Но больше из поезда никто не вышел.

Женщина, похоже, почувствовала его взгляд, повернулась. Принялась бесцеремонно рассматривать его зеленовато-карими глазами, под которыми кривился нос – парсийский нос, уж в этом-то он не сомневался.

Из Адитьи будто выпустили весь воздух. Мало того что тело ноет после долгого пути, так еще и юрист, которого все ждали, не приехал.