Другие правила оказывались приятными. Например, воскресные прогулки с отцом, о которых я уже рассказывала. Или правило карманных денег. Каждый понедельник отец выдавал мне карманные деньги, всегда одну и ту же сумму, которой хватало не только на булочку и компот в школьном буфете, но и на мороженое, газированную воду с сиропом из автомата и марки с бабочками, которые я собирала.

Я стояла возле кафе и раздумывала, как мне поступить, когда на глаза мне попалась афишная тумбочка. Взгляд случайно зацепился за имя, которое я в тот день уже слышала. «Творческий вечер Якова Лучанского».

«Надо же, какое совпадение», – подумала я. Ну или мой попутчик меня не обманул, и этот Лучанский действительно очень популярен. Тогда нет ничего удивительного, что он проводит творческие вечера в Ялте в разгар курортного сезона.

Найдя компромиссное решение – купив варёную кукурузу у какой-то женщины, – я пошла в Дом отдыха. Горячая кукуруза, завёрнутая в кусок туалетной бумаги вместо салфеток, обжигала пальцы. Мне очень хотелось вцепиться в неё зубами и есть прямо на ходу, как делала пара, идущая передо мной. Но есть на улице родители считали неприличным. Поэтому я несла кукурузу в номер. Пока я дошла до Дома отдыха, она уже остыла, зато я быстро её умяла, не переставая почему-то думать об увиденной афише.

После ужина я отправилась на переговорный пункт, чтобы позвонить родителям и сообщить, что я благополучно добралась и устроилась. Отец подробно расспрашивал, как выглядит мой номер, чем кормили на ужин, далеко ли до моря, успела ли я искупаться. Пришлось объяснять про волны и обещать, что завтра с утра я непременно искупаюсь.

– Купайся побольше, дочь, заряжайся здоровьем на целый год, – наставлял меня отец. – И обязательно организуй себе культурную программу. Есть там какие-нибудь концерты? Спектакли какие-нибудь идут? Изучи афишу.

Посещение культурных мероприятий на отдыхе было ещё одним нашим правилом. Мама любила оперетту, папа предпочитал концерты классической музыки. Я, честно говоря, ненавидела и то и другое. Оперетта казалась мне визгливой и нарочитой. А под симфонии Чайковского я просто засыпала. Поэтому я что-то пробормотала отцу в ответ, пообещала узнать и поскорее попрощалась.

На обратном пути мне снова попалась афиша Лучанского, и меня осенило. Всё равно мне придётся посетить хоть какое-нибудь «культурное мероприятие»: я же не могла обмануть отца. А творческий вечер молодого и популярного поэта как-никак подходил под это определение. Не знаю, что перемкнуло в моей голове, возможно, сработал эффект трёх повторений. Когда мы за короткий промежуток времени трижды видим одно и то же, на третий раз мы воспринимаем информацию более лояльно, так как она кажется нам знакомой. Словом, я отыскала Дом культуры, где должен был состояться вечер молодого поэта, приобрела билет и мысленно приготовила для папы отчёт о запланированной культурной программе.

***

Господи, на что я похожа? Я рассматривала своё отражение в зеркале крохотной ванной комнаты. Волосы спутались, без укладки висят какими-то ужасными космами. Под глазами мешки, как после буйного застолья. И морщины как будто стали резче. Или тут просто плохой свет? Свет, откровенно говоря, был ужасным – ровный холодный свет казённых ламп. Кто проектировал эту больницу? Неужели он не мог придумать какие-нибудь настенные светильники? Верхний свет слепил и наводил на мысли об операционных или, того хуже, морге. Яша в принципе не переносил яркий свет, и, пока мы были вместе, я обходилась свечением беззвучно работающего телевизора.

Я провела по волосам расчёской, но поняла, что толку будет мало. Хорошо, что я догадалась взять с собой дорожную косметичку с шампунем, бальзамом для волос и кремами. Пошатываясь, я вернулась в палату, отыскала косметичку в сумке и пошла назад. Сил у меня было немного, но голову вымыть необходимо. Жена Якова Лучанского не может выглядеть как бомжиха, только что вылезшая из помойки. А выглядела я сейчас именно так.

К счастью, здесь хотя бы разрешали находиться в своей одежде. Мой домашний костюм, голубая шёлковая тройка из брюк, футболки и длинного халата, не лучшим образом подходил к ситуации, но хотя бы напоминал о прежней счастливой жизни. Жизни, в которой я всегда выглядела идеально.

Да, я всегда старалась выглядеть роскошно. Я боролась с возрастом, лишним весом и законами природы. Хотя на самом деле я боролась со всеми теми молодыми девушками, которые окружали Яшу. О, эти бесконечные «юные звёздочки», «подающие надежду таланты», а также редакторы телевидения, организаторы гастролей, менеджеры, помощницы, администраторы в гостиницах и прочее, прочее… Именно из-за них я никогда не позволяла себе выйти из спальни непричёсанной, из-за них я никогда не забывала нанести лифтинг-сыворотку, подтягивающую лицо, прежде чем появиться на глаза мужу.

Сыворотка осталась дома… Правда, сейчас Яша вряд ли станет меня разглядывать и сравнивать с кем-либо. Но я смотрела на своё отражение и, как никогда, ощущала, что битва за красоту проигрывается одним лёгким ударом. Прошло каких-то два дня, как мы попали в больницу, и из зеркала на меня смотрит измождённая старуха, которую не спасает даже шёлковая пижама.

Конечно, я возьму себя в руки. Сделаю причёску. Напишу Сергею, чтобы съездил к нам домой и привёз мне и Яше сменную одежду и всю необходимую косметику. Позвоню нашей домработнице Кате, она всё соберёт. Пусть только с Яшей будет всё хорошо. Я займусь всеми вопросами, как только мне скажут, что с Яшей всё в порядке. А пока… пока я вымою голову.

Здесь не было ванны, просто угол с душем отгородили шторкой. Тем лучше, не пришлось перелезать через бортик – меня ощутимо пошатывало. Стоя под струями горячей воды, я вспоминала, как собиралась на тот самый концерт Яши. На первую нашу встречу.

***

Помню, я так долго собиралась, что в итоге чуть не опоздала. Нет, я не хотела понравиться Яше, тогда ещё нет. Всё дело было в папе. Когда я поступила в институт, он стал внимательнее к тому, в чём я выхожу на улицу.

– Этот сарафан слишком открытый, приличные девушки так не одеваются, – мог заявить он, и чудесный сарафан, который мне сшила мамина подруга по выкройкам из «Бурды», отправлялся на вечную ссылку в шкаф.

Но надо признать, что у меня были прекрасные и модные вещи. Отец мог сам где-то достать финский белый спортивный костюм для меня, невиданную по тем временам роскошь. Или дать мне денег на покупку джинсов у фарцовщиков. Он никогда не жалел денег, не требовал, чтобы я ходила в каком-нибудь ивановском трикотаже, ни в коем случае. Но мои наряды не должны были быть откровенными. Юбка всегда ниже колена, никакого декольте, даже летние платья максимально закрывали плечи. Но главное, отец наложил табу на любую косметику. Он считал, что краситься могут либо замужние женщины, либо проститутки. У меня на курсе все девчонки пользовались косметикой, и я чувствовала себя белой вороной. А точнее, бледной поганкой на их фоне.

Но вот я в Ялте, совершенно одна. И у меня есть немного свободных денег. А рядом с нашим Домом отдыха магазин «Красота», в котором продаются лаки для ногтей! И незадолго до начала концерта меня осенило! Чудесный сарафан по выкройкам из «Бурды» сюда, конечно, не переместится: он остался в тёмном шкафу в Москве. Но почему бы мне не купить лак и не накрасить ногти! За две недели лак сойдёт, и папа ничего не узнает.

Как на беду, в магазине оказался богатый ассортимент: и розовый лак, и красный, и даже фиолетовый. Но больше всего меня заворожил прозрачный лак с разноцветными блёстками. Он казался мне просто волшебным, я никогда такого не видела. Именно его я и купила. А потом в номере, замирая от восторга, красила ногти сначала на руках, а потом на ногах. Вот только с непривычки кисточка то и дело мазала мимо, и мне приходилось подтирать лишнее ваткой, намотанной на спичку. Хорошо, что я догадалась сразу купить ацетон.

Потом я долго дула на пальцы и трясла конечностями, чтобы лак побыстрее высох. Ещё с полчаса примеряла все привезённые в Ялту наряды, подбирая под лак. Но так как блёстки были разноцветными, под лак подходило всё, и я никак не могла определиться. Выбрала белое платье с подолом-колокольчиком и белые плетёные босоножки. И ободок с белыми бусинами. Глянула на себя в зеркало перед выходом и вдруг подумала: «Ну прямо невеста. Как будто под венец собралась». Кто бы мог подумать, что совсем скоро я и правда соберусь под венец?

Я взглянула на часы, поняла, что опаздываю, и вылетела из Дома отдыха. Как я думала, на банальный курортный концерт, нужный только для того, чтобы выгулять новый лак и отчитаться папе о выполненной культурной программе. А оказалось, что я летела навстречу своей судьбе.

Курортная публика на поэтическом вечере… Что может быть скучнее? В небольшой зал Дома культуры с пыльным занавесом и банальной ковровой дорожкой «кремлёвский дебют» набилось довольно много народа, но молодёжи было мало. Первые ряды занимали гранд-дамы, обмахивающиеся веерами и отчаянно потеющие испаряющейся с их разморённых жарой тел «Красной Москвой». Мне достался билет на пятый ряд. Не слишком далеко, не слишком близко. Рядом со мной две женщины средних лет обсуждали героя сегодняшнего вечера.

– Яков… Он что, еврей?

– Да не должен бы. Стихи-то пишет патриотические.

– А вы считаете, что евреи должны писать только об Израиле? Все патриотические стихи всегда и писали евреи.

– Да что вы заладили, ну какой он еврей! Такой красивый мальчик!

– Вашему мальчику тридцать пять лет!

К счастью, прозвучал третий звонок, подняли занавес, и мои соседки умолкли. А на сцену вышел Яша. Каким же он был в том далёком году нашего знакомства? Пухлым. Звучит смешно, но именно это слово приходит в голову первым. У него были хомячьи щёки и заметный живот, который он безуспешно прикрывал модным жёлтым пиджаком. Сочетание жёлтого пиджака и чёрной футболки меня просто сразило: он показался мне таким денди, так не похожим на скучного советского литератора.

На самом деле Яша никогда не был толстым. Высокий рост, широкие плечи и хорошо развитая мускулатура позволяли ему оставаться привлекательным, даже когда он набирал вес. Упитанный мужчина в самом расцвете сил, одним словом. Он энергично прошёл к середине сцены, встал к микрофону, держа в руках свой знаменитый кожаный блокнот, начал читать. Первое стихотворение называлось «О советской родине». Второе – «Посвящение БАМу». Третье – «Комсомол идёт вперёд». На большее меня не хватило. Воспользовавшись паузой, в которой Лучанский начал листать блокнот, очевидно ища следующий «шедевр», я встала и, шёпотом извиняясь за отдавленные ноги, стала пробираться к проходу. Конечно же он меня заметил – зал был отлично освещён. Но от комментариев воздержался. «Интересно, он в курсе меры собственной одарённости или решил, что девушка пошла искать туалет?» – думала я, выходя из Дома культуры. Мне было слегка неудобно, но, право, нельзя же так отвратительно писать! Кто в здравом уме согласится сидеть и пару часов подряд слушать откровенные агитки, когда в сотне метров плещется тёплое, ласковое море? И можно встретить закат на пляже, любуясь чайками?

Так я и поступила. Не заходя в номер, не переодеваясь, пошла на пляж. Мелькнула мысль зайти за книгой – мне хотелось чем-то перебить послевкусие от стихов Лучанского —, но я поленилась. Нашла свободную лавочку на набережной, села и постаралась как можно быстрее выкинуть из головы всё, кроме фамилии горе-поэта. Она мне пригодится для отчёта папе.

Я просидела час или два, совершенно потеряв счёт времени. Думала об отце, о маме, об институте. О том, как дальше сложится жизнь и получится ли в следующем году приехать в Ялту. О том, что белые босоножки уже обтрепались и надо их заменить. Словом, о каких-то девичьих глупостях. Возле моря так легко забыть о времени.

А когда я уже собралась уходить, я вдруг услышала знакомый голос:

– Я определённо сегодня уже видел этот белый ободок. Простите, вы та самая девушка, которую тошнит от советской поэзии?

Я подняла глаза. Передо мной стоял Яков Лучанский. Всё в том же жёлтом пиджаке. Он улыбался и смотрел на меня весело и иронично. Мне стало неловко. Но вместо того, чтобы придумать какую-нибудь отговорку, я выдала то, о чём думала пару часов назад: