«Стоп!» Резкий удар по тормозам, визг колес, машина застыла у обочины. Мёнчжун как припадочный зашарил по карманам в поисках телефона. Нашел, начал вытаскивать, в суете уронил куда-то на коврик, так что пришлось нагибаться и поднимать. Потом открыл бардачок, достал упаковку салфеток, в спешке выдернул сразу несколько штук и лихорадочно начал протирать поверхность телефона, стирая отпечатки. Этого ему показалось мало; он вытер мобильный о майку и штаны, а потом еще раз салфеткой, после чего забросил в кусты. Потому как его звонки на телефон профессора наверняка окажутся последними. Пусть убитый на них и не отвечал, но полиция обязательно пробьет номер, с которого звонили. Да, телефон «левый» и официального владельца они не найдут, но откуда шло соединение они установят: определят ближайшую базовую станцию, принимавшую сигнал, и его одинокий дом на склоне горы вычислят без проблем, это просто вопрос времени. Сколько у него осталось? Дня два? Или уже через день у его дома нарисуются легавые? Мёнчжун снова завел машину. Вот только свернул не направо, к дому, а налево.

Проехав по трассе еще где-то минут 50, он достиг темного участка дороги и углубился в горы. Мёнчжун хорошо знал эту местность. После продажи дома у него не осталось вообще ничего: жить ему было негде, и в поисках хоть какого-то крова он добрался до этого района. Камер наблюдения здесь было мало, а те, кто мог его узнать, старались обходить это место стороной – район был неблагополучный и пользовался дурной славой. Одна фирма начала было застраивать его малоэтажками, успела поставить только коробки зданий, но потом обанкротилась и перестала ими заниматься, так что в округе постепенно воцарялся бардак. Миновав так и не облицованные стены малоэтажек, Мёнчжун проехал чуть дальше в горы и заглушил мотор. Раз тропинок нет, то и жилья нет, а значит, и свидетелей не будет.

Выйдя из машины, он открыл крышку бака и сделал глубокий вдох; в воздухе уже чувствовался густой запах бензина. Порывшись в карманах, Мёнчжун достал зажигалку. Дочка всегда ругала его за то, что он курит, и Мёнчжун собирался выбросить зажигалку, да все руки никак не доходили. Он заозирался по сторонам – рядом валялся кусок обоев. «Ага, пойдет на фитиль». Собравшись с духом, он поджег бумагу, сунул в бензобак и тут же бросился бежать от машины как можно дальше. Секунды не прошло, как прогремел мощный взрыв. Обернувшись, Мёнчжун увидел, что автомобиль весь объят пламенем.

«Нужно встретиться с Хеын», – подумал он.

2

– Это зачем?

Многие считают, что в разгар рабочего дня в кафе народа немного. Но в этом, расположенном на стыке нескольких жилых комплексов, все было не так: здесь толпилось столько мамаш и носилось взад-вперед столько детей, что было непонятно – это нормальное кафе или фудкорт в центре развлечений. Именно в таком месте Хеын и показала ему фотографию, еще и приговаривая, как сваха: «Роскошный вариант – берегла, как могла, исключительно для тебя». Эх, знать бы тогда, чем дело обернется, – не повелся бы ни на какие деньги, пусть даже их не только на операцию дочке, но еще и на свой дом хватило бы…

На фотографии была девочка лет десяти-одиннадцати. Одета она была в какую-то черную спортивную форму, типа как у кэндоистов^[10]. Перетянутая поясом стройная фигурка выглядела не хрупкой, а вполне себе крепкой. Штаны на ней были широкие, мешковатые и, казалось, раздувались на ветру, но для кэндо это было как раз самое то. В одной руке девочка держала меч, но видна была только рукоять, а что там за клинок – металлический или деревянный, – было непонятно. Обычно детям поначалу дают деревянные мечи, но взгляд у фехтовальщицы был такой жесткий и резкий, что можно было догадаться, что тренируется она уже давно. Стрижка у нее была короткой, мальчиковой, да и в целом она походила на пацана. Хотя с такой чистой светлой кожей и огромными глазами могла участвовать в кастингах детей-моделей.

Игнорируя непонимающий взгляд Мёнчжуна, который смотрел на фото с видом «при чем здесь ребенок?», Хеын взяла со стола чашку кофе, поднесла к губам и сделала небольшой глоток.

– Ты ее украдешь.

«Пи-и-и-ип» – его накрыл звон в ушах, словно посылая предупредительный сигнал тревоги. Мёнчжун заткнул правое ухо и посмотрел вокруг: обычный будний день, заурядное кафе, местные тетушки ведут досужие разговоры, обсуждая, с чего вдруг упали цены на недвижимость… И тут среди этой обывательской идиллии – похищение. Такие вопросы вот так походя не обсуждаются. «Нет, реально, почему из всех вариантов – именно похищение? С чего вдруг так резко?» Он был просто ошарашен таким предложением, а Хеын говорила, словно заколачивая клинья в потухшего взглядом Мёнчжуна:

– Ее отец – заведующий больницей, мать – домохозяйка. Богатство им по наследству досталось.

Когда-то давно его старый товарищ по школе неожиданно позвонил, предложил срочно встретиться, а потом начал трясти перед ним «ковриком здоровья»^[11]. Тогда Мёнчжун без лишних слов встал, развернулся и ушел. Вот и сейчас он выудил из кармана бумажку в 5000 вон. Кофе стоил 3800, сдачи было жалко, но он все равно бросил купюру на стол.

– Послушай сначала. Не понравится – удерживать не буду.

Мёнчжун сделал утомленное лицо, повернулся к бывшей и снова плюхнулся на место. По Хеын было заметно, что она этого ожидала. Хотя на самом деле причина, по которой он вернулся, была другая. Они с детских лет вместе росли в сиротском приюте, и ему всегда было любопытно, что же такое творится в голове у этой Со Хеын. Вот и сейчас он не мог понять, как же можно такой уродиться. В любом случае нужно разобраться, что она задумала. Ведь если он сейчас уйдет, то она может и с цепи сорваться. Из таких соображений Мёнчжун и вернулся назад. Уже потом, вспоминая этот момент их встречи, он частенько задумывался: «А что, если бы я тогда все-таки просто встал и ушел?»

Хеын теперь говорила чуть тише:

– Я узнавала: иногда девчонка остается дома совсем одна. Вот в такой день ты ее и уведешь. А потом позвонишь отцу.

Мёнчжун криво усмехнулся одной стороной рта:

– И?..

– И потребуешь денег. Сколько там нужно за лечение Хиэ заплатить?

«“Потребуешь денег…” Это из-за них я должен выслушивать бредни этой бабы, которая даже не знает, сколько стоит лечение ее дочери, балансирующей между жизнью и смертью», – подумал Мёнчжун, но вслух ничего не сказал, продолжая молча смотреть на Хеын. А та и не дожидалась его ответа – продолжала говорить сама:

– Триста миллионов? Смело заряжай папашке пятьсот – он заплатит.

– Слышь, у бреда тоже берега должны быть!

– Да знаю я, ты у нас сама доброта… Вот только что будет с Хиэ? Ее как спасать будешь? Не волнуйся ты так, детей же для чего похищают? Заберешь девчонку, созвонишься, получишь выкуп и вернешь в целости и сохранности – вот и всё. В таком вот ключе.

Хеын вела себя так, словно открывала Мёнчжуну глаза на то, как выйти из тяжелого положения. Вот только ему совсем не хотелось плясать под ее безумную дудку.

– Ты, похоже, совсем головой поехала, в заведующем клиникой с чего-то вдруг идиота увидала… Да он тут же в полицию заявит! Думаешь, сейчас такое прокатывает?

Но на его слова бывшая лишь непринужденно рассмеялась и посмотрела на него своим обычным взглядом: с жалостью и чувством превосходства гроссмейстера, на голову выше своего оппонента, просчитывающего его действия на несколько ходов вперед.

– Не волнуйся; у них не будет другого выхода, кроме как заплатить.

– Это как так?

– Всего пока рассказать не могу, но для начала скажу лишь вот что…

Женщина подалась вперед, Мёнчжун как зачарованный придвинул ухо поближе.

– Папаша ее в своих кругах, конечно, известный доктор и профессор, его имя каждая собака знает, вот только дома он над своей дочкой тайком издевается.

– Что? – Его голос непроизвольно сорвался на крик.

Хеын скорчила гримасу, показывая взглядом, чтобы он вел себя потише. Хотя это было излишне: посетительницы кафе никакого внимания на Мёнчжуна не обратили.

– Насилие над детьми, говорю. Мы ее забираем, делаем фото и требуем выкуп. Заплатит как миленький, и в полицию обращаться не будет.

– Но все равно… так же нельзя… у меня самого дочка…

Его реакция словно напрягла Хеын.

– Да мы же, по сути, ради нее это и делаем. Деньги получишь, а потом сообщай в полицию сколько влезет, если такой жалостливый. Или чужого ребенка спасти хочешь, а своего – нет?

Она явно давила на Мёнчжуна, чтобы получить его согласие прямо здесь и сейчас. И, по правде говоря, тогда-то он в глубине души и решился: «делаем ради нее» звучало совсем по-другому, маскируя изначальный смысл «совершаем преступление».

Его веки дрогнули, и в этот момент раздался звонок – на телефоне был номер больницы. Мёнчжун поднял трубку, словно прыгнув с головой в омут.

– Это звонят из больницы. У Хиэ начался приступ, она сейчас в реанимации, ей оказывается экстренная помощь. Приезжайте быстрее!

Мобильник упал на пол – у него отнялись руки. Хеын смотрела на него, не понимая, что происходит.

«Если и спасать ребенка, то своего».

3

24 августа 2019 года, суббота, ночь

В ходе расследования было установлено, что Чхве Рохи, одиннадцатилетняя дочь убитых супругов Чхве Чжинтхэ и Со Чжинъю, школу не посещала, так как была переведена на домашнее обучение. Девочка была очень талантливым ребенком и настолько опережала в развитии своих сверстников, что в виде исключения учителя приходили к ней сами. Также она, уже по своей инициативе, посещала дополнительные курсы для одаренных детей. Когда Рохи возвращалась домой, то либо сразу шла к себе в комнату, либо отец отводил ее в обустроенную в подвале лабораторию, где они вместе проводили много времени. В общем, ухода за девочкой много не требовалось. Вот только ни в своей комнате, ни на курсах, ни в лаборатории ребенка не было.

Санъюн сразу отзвонился начальству и доложил ситуацию: пусть создают общий штаб, координирующий работу убойного отдела уголовного розыска и службы поиска пропавших без вести несовершеннолетних. Подавляя внутри себя излишнюю спешку и суету, он размеренно вернулся к осмотру. Понятно, что исчезновение девочки и убийство не могут быть не связаны, так что нужно как можно больше выжать из места преступления.

– Тут есть камера наблюдения, отслеживающая дорогу перед домом, так что проверь, кто заходил внутрь. А главное – посмотри, нет ли на видео девчонки.

– Есть! – Чонман кивнул и, прихватив блокнот, вышел.

Камеры здесь должны быть – это все-таки Ынпха-дон^[12], самый элитный район города, – так что ребенок найдется. Пропала она или ее похитили – сейчас выводы делать рано. «Главное – что не труп», как любил приговаривать Санъюн.

Бригада криминалистов под руководством Са Икчуна все еще занималась сбором улик.

– Время смерти удалось установить?

Вместо ответа Икчун мотнул подбородком в сторону полицейского, с побелевшим лицом стоящего у плотных светоизолирующих штор.

– Открой.

Полицейский по команде отдернул занавеску, и тут глазам Санъюна открылось такое, от чего он, опер убойного отдела с более чем десятилетним стажем, аж крякнул. Стоявший рядом с ним следователь, заткнув рот и нос, тут же бросился вон из комнаты. Стало понятно, почему полицейский у окна так побледнел. За шторами был скрыт труп женщины. Несмотря на то, что лето было в самом разгаре, ее тело в белой ночной рубашке лежало на матрасе с электроподогревом. Внутренние органы у нее, судя по всему, сильно раздулись, так что труп тоже распух, а нижняя часть тела уже даже начала разлагаться. А еще в доме действительно было очень жарко.

– Когда свидетельница вошла внутрь, бойлер был выставлен на шестьдесят восемь градусов. Вода из котла подавалась по трубам отопления в комнаты, температура в которых достигала как минимум семидесяти градусов. Все окна и двери в доме были плотно закрыты – похоже, специально с целью того, чтобы разложение шло быстрее. Так что тут сколько ни ковыряйся, всё без толку.

Время смерти обычно определяют по трупному окоченению, ну и еще ректально замеряют температуру тела. Здесь же и в помещении температуру подняли, да еще и тело в электроматрас укутали, чтобы уж наверняка. К тому же и разложение тела в таких условиях шло значительно быстрее, поэтому обычными способами время смерти установить стало невозможно. Оставалось лишь надеяться на «вскрытие покажет»: тогда можно будет изучить содержимое желудка, увидеть, что жертва ела в последний раз, и примерно определить время смерти.

– Тут выяснилось, что еще и ребенок пропал – девочка одиннадцати лет, – так что ты давай быстрей запускай процесс, чтобы дело признали особо важным. Тогда и результаты вскрытия сразу получим.