13-й день октября, праздник Эдварда, короля и святого, и день святого моего брата Эдварда

Большая разница между Робертом и Эдвардом состоит в том, как они надо мной смеются. Роберт хохочет громко, показывая свои большие жёлтые лошадиные зубы, щиплет и похлопывает мои щёки. Эдвард смеётся мягко и по-доброму, но всё-таки смеётся. В этот раз он сказал, что с такими яблочками на груди я не обману даже самого пожилого из аббатов. Святые черепушки! В том году они были всего лишь орешками, и я бы смогла ввести всех в заблуждение.

Я раздумывала, не пойти ли мне в женский монастырь, но поскольку главное занятие монахинь – вышивка, это всё равно что упасть с вертела в огонь в очаге. Я бы могла выращивать репу, но у меня нет ни земли, ни семян. Быть акробаткой, но я не кувыркаюсь – если только не пытаюсь этого не делать. Быть музыкантшей – но я не играю. Раньше я училась музыке, ведь матушка сказала, что леди должна быть искусной и воспитанной, но шум, который я издавала, был столь ужасен, что батюшка отдал мою лютню повару. Я могла бы стать бродячей пряхой, но это не мой вариант. И я осталась со зверем-батюшкой, со своей жизнью, полной домашних дел, без надежды, без друзей, без выхода – и с большой грудью! Святые черепушки! Неужто в мире нет справедливости?

14-й день октября, праздник святого Калликста, раба, банкира, заключённого, папы и мученика

Матушка просто обязана отдать мне книжечку про святых. Я уже ей пользуюсь, чтобы искать, как эти святые жили и умерли и чему я могу у них научиться.

По пути домой из аббатства мы остановились в усадьбе Хайгейт, чтобы передать привет семейству барона Ранульфа, что гостит там до Рождества. Их дочь леди Элис и я давным-давно вместе учились в Белльфорде хорошим манерам, пока моя мать не потеряла ещё одного моего нерожденного братика и в скорби своей не вызвала меня домой. Лучше всего я помню, что Элис любила жаловаться, говорила «Да, миледи» и «Нет, милорд», но, когда никто не видит, делала как ей вздумается, и с ней было веселее всех прочих.

Сейчас она живёт при французском дворе. Я наблюдала за ней за ужином. Она очень похожа на леди со своими изысканными французскими манерами за столом и жёлтыми волосами. Но когда начались танцы, Элис схватила меня за руку и утянула из зала сплетничать. Мы подоткнули юбки и стали рука об руку обходить вокруг тёмный двор усадьбы, болтая о том, у кого гнилые зубы, кто вышел за богатого урода, кто красит лицо и набивает грудь.

Мы флиртовали со стражниками и договорились встретиться с ними позже, в покоях. Но на самом деле мы собирались послать вместо нас старую кормилицу Элис и швею под каким-нибудь предлогом. Вот им всем сюрприз-то будет! Элис сказала, что ей всё сходит с рук, поскольку она кажется такой послушной и невинной, пока делает ровно то, что хочет. Она говорит, что хотела бы обучать лошадей, но знает, что её привезли домой выдавать замуж. Похоже, мы обе в серьёзной опасности, нас хотят продать, как свиней на осенней ярмарке.

Мы уговорились встретиться через седмицу на верхних лугах, дотуда полдня пути для каждой из нас. Поскольку я уехала из Белльфорда, то давно не общалась с другими девочками, и я жажду рассказать ей о своей жизни, мыслях и задумках и услышать про неё.

15-й день октября, праздник святого Евфимия Младшего, который три года жил на орехах и травах

Снова дома. Прячась от Морвенны перед ужином, я смотрела, как гуси возвращаются с пастбища в сарай во дворе, выстроившись в колонну, будто пухлые маленькие рыцари в перьях.

Мне кажется, я люблю гусей сильнее других птиц, потому что больше никто их не любит. Они не маленькие и нежные, как жаворонки и воробьи, не быстрые и умные, как ястребы и соколы. Они не поют, как соловьи, их нельзя научить говорить, танцевать или исполнять трюки. Они хитрые, жадные, близорукие и упрямые – прямо как я, если уж сравнивать.

Я видела лебедей на реке. Они куда красивее гусей, но немного тщеславные и не такие умные. Я думаю, моя матушка похожа на лебедя. Мой брат Роберт – петух, он горделиво расхаживает туда-сюда и бахвалится. Эдвард – цапля, с длинным носом и длинными ногами. Умный Перкин – сокол, а моя кормилица Морвенна – поползень, занятой, бурый и приземистый. Мой батюшка, разумеется, сарыч, медленный и глупый, дьявол его побери. Мне кажется, что Элис может быть голубкой снаружи и ястребом внутри. А я – обычная серо-бурая гусыня.

16-й день октября, праздник святой Хедвиг, которой не повезло с детьми

До моего отъезда из аббатства Эдвард показал мне, как смешивать краски и превращать гусиные перья в писчие, чтобы я тоже могла рисовать цветы и ангелов. С чёрными чернилами просто. У нас есть ореховые скорлупки и сажа в изобилии. Ещё я нашла лютики, чихотник и мох для жёлтого и зелёного, но у меня нет ляпис-лазури, чтобы растолочь этот камень для синего. Я сделала клейкую массу из давленой черники, и она тоже синяя, как яйца малиновки. Но она стала кислой и липкой. Пришлось мне сделать то, что братьям и во сне не снилось: соскребать избытки краски с небесного свода и покрывала Девы Марии.

17-й день октября, праздник святого Этельреда и святого Этельберта, сыновей Эрменреда, внуков Этельберта, братьев Эрменбурги, племянников Эрконберта и кузенов Эгберта

Вчера мне приснился очень хороший сон. Во сне меня похитил дракон, похожий на моего батюшку. Мой дядя Джордж в плаще из перьев, пронзил дракону шею гусиным писчим пером. Потом Джордж вскочил на коня и, наклонившись, поднял меня и посадил перед собой. И мы вместе уехали в Крестовый поход. Пробудившись, я долго не открывала глаза, чтобы удержать в голове сон.

18-й день октября, праздник святого Луки, автора Евангелия, врача и художника, который дожил до восьмидесяти четырёх лет и умер неженатым

В деревне вчера поздно вечером одна из куриц Томаса Коттера, охотясь на жуков на земляном полу в хижине, подобралась слишком близко к очагу и подожгла себе перья. Она кудахтала и носилась по хижине, хлопая крыльями, от кровати к столу, от стола к бекону, свисавшему с потолочных балок, и поджигала всё на своём пути. Голый Томас побежал за ней. Курица вылетела за дверь и помчалась по дороге к церкви, оставляя по дороге тлеющие огоньки, пока Ральф Литтлмаус не вылил на неё ведро воды. Тогда она, задыхаясь, осталась лежать, лысая и обугленная. Теперь, пока строится новый дом, семья Томаса спит в нашем зале вместе со своей живностью, кроме курицы, которую они съели. Я стараюсь не смеяться, когда вижу семью Томаса, ибо они понесли большой ущерб. Это непростое занятие.

Наверное, об этом событии надо известить короля. Я так и вижу, как он осаждает шотландцев, поджигая сотни куриц и пуская их носиться и хлопать крыльями над стенами шотландских замков.

19-й день октября, праздник святой Фридесвиды, девственницы, хотя я не знаю, почему за это надо делать святой

Пока сегодня утром мы выбирали жучков и репьи из шерсти для прядения, Морвенна пыталась объяснить мне, почему батюшка ищет мне мужа и почему мой долг – выйти за того, за кого он скажет. Я всё отлично понимаю. Он жадный, как козёл.

Я считаю, что у нас всего в достатке. Тем, у кого много усадеб, приходится ездить от одной к другой и заботиться о них. Больше коров и свиней – значит, больше навоза. Больше котлов, мисок и столов – значит, больше готовки и мытья. Но батюшка видит всё не так, как я, и хочет улучшить наше положение путём моего брачного ложа. Святые черепушки! У меня ещё регулы не начались, как я могу быть женой?!

Позже я поделилась с Морвенной своей шуткой про пылающих куриц, и она, изменница и сплетница, пересказала её матушке. Теперь мне нужно вышивать ещё одно полотно для церкви. Они думают, что я не слишком стараюсь не смеяться. Тлен. Всё тлен.

20-й день октября, праздник святой Ирины, которую убил мужчина, потому что она его не любила

Мой дядя Джордж вернулся домой! Он высокий, красивый и забавный. Вчера вечером он рассказывал чудесные истории о тех местах, где побывал. У городов имена – что шёпот ветра: Венеция, Дамаск, Византия, Самарканд. Я повторяю их про себя снова и снова, чтобы не забыть, пока не расскажу Перкину. Я воображала дядю Джорджа в Святой земле, как он носил красный крест, вышитый на белой тунике, как благородно сражался за Бога, за Христа и за Англию. Я почти наяву видела колонну крестоносцев, протянувшуюся от Иерусалима до самого Лондона, как процессию в святой день или караван чужеземных торговцев на ярмарке – с белоснежными лошадьми и мулами, гарцующими и обвешанными колокольчиками и шелками; и дам в золотых каретах с драгоценными камнями, сверкающими на солнце, как огонь; и музыкантов с арфами, тамбуринами и трубами; и маленьких детей, что выстроились вдоль дороги, чтобы осыпать цветами и петь хвалебные песни тем, кто пришёл освободить их от язычников. Возможно, это было похоже на восхождение праведников в рай.

Я рассказала дяде Джорджу о том, что вообразила, и он всё смеялся и смеялся. Он сказал, что одно я угадала верно: там было много ослов, но не у всех было четыре ноги. Он сказал, что годы, которые он провёл в Крестовом походе, были больше похожи на ад, чем на рай, и было там мало веселья и песен, но много смертей от жажды, поедания мёртвых лошадей и ходьбы по колено в крови по бренным телам. Наверное, мне стоит в этом усомниться.

21-й день октября, праздник святой Урсулы и её одиннадцати тысяч соратников, замученных гуннами

Дядя Джордж учит меня – на латыни, греческом и арабском – самым полезным для крестоносца фразам:

«Объясните мне дорогу снова, медленнее».

«Почём вино? Слишком дорого».

«У вас есть травы от головной боли?»

«Ты мошенник. Ты лжец. Ты сын собаки и верблюда».

Быть может, дядя Джордж поможет мне принять Крест и стать крестоносцем. Мне даже не придётся заматывать грудь и притворяться мужчиной, ведь всем известно, как Алиенора, жена Генриха Второго, мать Ричарда Львиное Сердце и ужасного Джона Мягкий Меч, вела свой женский отряд в Крестовый поход. Они сидели верхом на великолепных белых лошадях, а под льняными туниками носили обтягивающие штаны и красные кожаные сапоги до колена с оранжевыми шёлковыми накладками. Я бы пешком пошла в Святую землю ради красных сапог с оранжевыми шёлковыми накладками. Я поговорю с дядей Джорджем.

22-й день октября, праздник святого Доната, ирландского монаха, которого объявили епископом, потому что чудесным образом зазвонили колокола, когда он вошёл в церковь

Учёные мужи на Востоке называют этот праздник днём рождения Мира, годовщиной Творения, свершившегося четыре тысячи лет назад. Так говорит дядя Джордж. Интересно, кто ведёт счёт. Немногие из деревенских вообще знают, когда они родились. Обычно говорят, что это был год, когда загорелся амбар мельника или когда нового священника выгнали из деревни за распутство.

К дяде Джорджу наконец-то приехали его вещи, и он раздал нам всем подарки: бронзовые ножи и котлы, для моей матери – шёлк цвета шафрана и лаванды, а для наших желудков – имбирь, корицу, гвоздику, фиги, финики и миндаль. Для меня – то, что называется «апельсин», сморщенный и сухой, с плесневелым коричневым запахом. Когда я закрываю глаза, то под плесенью чую намёк на аромат сладкого горячего солнца. Джордж говорит, что спелые апельсины на вкус – как вода из райских рек.

Ещё он привёз мне особый подарок – попугая в клетке из слоновой кости и дерева со сладким запахом, чтобы пополнить семейство птиц в моих покоях. Поскольку батюшка построил верхнюю комнату, где спит он сам, моя мать и важные гости, я делю спальню только с кормилицей Морвенной, служанками моей матери, гостящими девочками и моими птицами. Вместе с попугаем у меня девятнадцать птиц в клетках, свисающих с потолочных балок. Их трели заглушают звуки, когда отец ревёт, храпит или плюётся. Вчера ночью я заснула, нюхая апельсин и слушая песню птиц. Мне снилось, что я ангел.