Портрет Дориана Грея (страница 10)
– Еврей хотел рассказать мне её историю, но я не стал слушать, сказал, что меня это не интересует.
– И правильно сделали. В чужих драмах есть что-то безмерно жалкое.
– Меня интересует только сама Сибила. Какое мне дело до её семьи и происхождения? В ней всё – совершенство, всё божественно – от головы до маленьких ножек. Я каждый вечер хожу смотреть её на сцене, и с каждым вечером она кажется мне всё чудеснее.
– Так вот почему вы больше не обедаете со мной по вечерам! Я так и думал, что у вас какой-нибудь роман. Однако это не совсем то, чего я ожидал.
– Гарри, дорогой, ведь мы каждый день либо завтракаем, либо ужинаем вместе! И, кроме того, я несколько раз ездил с вами в оперу, – удивлённо возразил Дориан.
– Да, но вы всегда бессовестно опаздываете.
– Что поделаешь! Я должен видеть Сибилу каждый вечер, хотя бы в одном акте. Я уже не могу жить без неё. И когда я подумаю о чудесной душе, заключённой в этом хрупком теле, словно выточенном из слоновой кости, меня охватывает благоговейный трепет.
– А сегодня, Дориан, вы не могли бы пообедать со мной?
Дориан покачал головой.
– Сегодня она – Имоджена. Завтра вечером будет Джульеттой.
– А когда же она бывает Сибилой Вэйн?
– Никогда.
– Ну, тогда вас можно поздравить!
– Ах, Гарри, как вы несносны! Поймите, в ней живут все великие героини мира! Она более, чем одно существо. Смеётесь? А я вам говорю: она – гений. Я люблю её: я сделаю всё, чтобы и она полюбила меня. Вот вы постигли все тайны жизни – так научите меня, как приворожить Сибилу Вэйн! Я хочу быть счастливым соперником Ромео, заставить его ревновать. Хочу, чтобы все жившие когда-то на земле влюблённые услышали в своих могилах наш смех и опечалились, чтобы дыхание нашей страсти потревожило их прах, пробудило его и заставило страдать. Боже мой, Гарри, если бы вы знали, как я её обожаю!
Так говорил Дориан, в волнении шагая из угла в угол. На щеках его пылал лихорадочный румянец. Он был сильно возбуждён.
Лорд Генри наблюдал за ним с тайным удовольствием. Как непохож был Дориан теперь на того застенчивого и робкого мальчика, которого он встретил в мастерской Бэзила Холлуорда! Всё его существо раскрылось, как цветок, расцвело пламенно-алым цветом. Душа вышла из своего тайного убежища, и Желание поспешило ей навстречу.
– Что же вы думаете делать? – спросил наконец лорд Генри.
– Я хочу, чтобы вы и Бэзил как-нибудь поехали со мной в театр и увидели её на сцене. Ничуть не сомневаюсь, что и вы оцените её талант. Потом надо будет вырвать её из рук этого еврея. Она связана контрактом на три года, – впрочем, теперь осталось уже только два года и восемь месяцев. Конечно, я заплачу ему. Когда всё будет улажено, я сниму какой-нибудь театр в Уэст-Энде[40] и покажу её людям во всём блеске. Она сведёт с ума весь свет, точно так же как свела меня.
Вот вы постигли все тайны жизни – так научите меня, как приворожить Сибилу Вэйн!
– Ну, это вряд ли, милый мой!
– Вот увидите! В ней чувствуется не только замечательное артистическое чутьё, но и яркая индивидуальность! И ведь вы не раз твердили мне, что в наш век миром правят личности, а не идеи.
– Хорошо, когда же мы отправимся в театр?
– Сейчас соображу… Сегодня вторник. Давайте завтра! Завтра она играет Джульетту.
– Отлично. Встретимся в восемь в «Бристоле»[41]. Я привезу Бэзила.
– Только не в восемь, Гарри, а в половине седьмого. Мы должны попасть в театр до поднятия занавеса. Я хочу, чтобы вы её увидели в той сцене, когда она в первый раз встречается с Ромео.
– В половине седьмого! В такую рань! Да это всё равно что унизиться до чтения английского романа. Нет, давайте в семь. Ни один порядочный человек не обедает раньше семи. Может, вы перед этим съездите к Бэзилу? Или просто написать ему?
– Милый Бэзил! Вот уже целую неделю я не показывался ему на глаза. Это просто бессовестно – ведь он прислал мне мой портрет в великолепной раме, заказанной по его рисунку… Правда, я немножко завидую этому портрету, который на целый месяц моложе меня, но, признаюсь, я от него в восторге. Пожалуй, лучше будет, если вы напишете Бэзилу. Я не хотел бы с ним встретиться с глазу на глаз – всё, что он говорит, нагоняет на меня скуку. Он постоянно даёт мне добрые советы.
Лорд Генри улыбнулся.
– Некоторые люди очень охотно отдают то, что им самим крайне необходимо. Вот что я называю верхом великодушия!
– Бэзил – добрейшая душа, но, по-моему, он немного филистер[42]. Я это понял, когда узнал вас, Гарри.
– Видите ли, мой друг, Бэзил всё, что в нём есть лучшего, вкладывает в свою работу. Таким образом, для жизни ему остаются только предрассудки, моральные правила и здравый смысл. Из всех художников, которых я знавал, только бездарные были обаятельными людьми. Талантливые живут своим творчеством и поэтому сами по себе совсем неинтересны. Великий поэт – подлинно великий – всегда оказывается самым прозаическим человеком. А второстепенные – обворожительны. Чем слабее их стихи, тем эффектнее наружность и манеры. Если человек выпустил сборник плохих сонетов, можно заранее сказать, что он совершенно неотразим. Он вносит в свою жизнь ту поэзию, которую не способен внести в свои стихи. А поэты другого рода изливают на бумаге поэзию, которую не имеют смелости внести в жизнь.
– Не знаю, верно ли это, Гарри, – промолвил Дориан Грей, смачивая свой носовой платок духами из стоявшего на столе флакона с золотой пробкой. – Должно быть, верно, раз вы так говорите… Ну, я ухожу, меня ждёт Имоджена. Не забудьте же о завтрашней встрече. До свиданья.