Спускать такое было нельзя. Я одним рывком преодолел расстояние между столом и полковником. Ударом ноги опрокинул казака вместе со стулом на пол. Лысов был профи. Упал, перекатившись. Схватился за кинжал. Тут же попытался встать. Но я ему не дал. Ударил сверху в голову с правой, прижал к паркету, заломив руку с клинком. Полковник замычал от боли, краем глаза я увидел, что станичники повскакивали на ноги, смотрят на нас, сжимая рукояти сабель. По полу потекла кровь.

– Ты кому, бл…й сын, смеешь супротивиться?! – я нажал коленом на голову Лысову. Лицо того покраснело – как бы удар не хватил. Полковники подошли ближе. Повисло тяжелое молчание.

– Винюсь, царь-батюшка, Петр Федорович, – прохрипел наконец Лысов. – Сдуру ляпнул.

– Ты, Митька, помни свое место, – грозно позади меня произнес Подуров, – на кого хвост задираешь! Петр Федорович, отпусти дурака. Мы его воспитаем обчеством.

– Берете на поруки? – я оглядел полковников.

– Берем! – дружно ответили казаки.

Я отпустил Лысова, напоследок выдав тому пинка.

– Жди за дверью. Там твое место!

Тот лишь скрипнул зубами и, не оглядываясь, вышел.

Я сел обратно в кресло, перевел дух. Иначе никак. Бессмысленную вольницу из казаков надо выбивать сразу. Иначе регулярные войска Екатерины раскатают нас в блин. А Лысов мне и так враг – хуже уже не будет.

– Что с пушками? – я зло посмотрел на Чумакова. Тот моментально вспотел. Встал, сжимая шапку в руках.

– Все добре. Наш артиллерейский наряд завезли в город, поставили во дворе цейхгауза.

– Каков городской пороховой запас? – я бессмысленно пошелестел бумагами на столе. – Сколько ядер хранится в цейхгаузе? А картечного запасу? – продолжил я добивать полковника.

Тот, словно ученик, не выучивший урок, стоял, краснел и продолжал мять шапку.

– Соберешь с утра городских кузнецов и приведешь сюда.

– Зачем? – Чумаков впал в окончательный ступор.

– Позже разъясню. Максим Григорьевич!

Шигаев подскочил словно Чумаков.

– Да, царь-батюшка!

– Счел городской хабар?

Полковник замялся, стрельнул глазами на остальных. Те рассматривали расписные стены.

– Нет ешо. Сей же час отправлюсь.

Я посмотрел стволы пистолетов. Увидел нагар. Надо чистить. И обязательно зарядить!

– Сей же час не надо, а вот сегодня чтобы полная роспись была у меня. И перевези казну из лагеря в дом губернатора.

Я покрутил головой, разыскивая какой-нибудь сейф. Ничего подобного в кабинете не было. Где же Рейнсдорп хранил свои капиталы?

– Все сделаю, царь-батюшка! – Шигаев сел, перевел дух.

– Завтра устроим смотр казачкам на главной площади… – я посмотрел на Подурова. – Переверстаем сотни.

С яицким войском полной ясности не было. Насколько я помнил историю, всего на Южном Урале по последней переписи было около пяти-шести тысяч казаков, сведенных в семь полков. Два или три полка под командованием генерала фон Вейсенштейна отправились покорять турок. Оставшиеся части разбросаны по огромной территории – от Астрахани до Тобола.

– Царь-батюшка! – в дверь заглянул казак со шрамом на лице. Тот самый Никитин, с которым мы еле похлебку в лагере. – Внизу, в подвале заперся какой-то шаматон. Отворять отказывается, ругается матерно. Дверь там железная, просто так не выбить.

Мы с полковниками переглянулись.

– Ну пойдем посмотрим, что за шаматон такой…

В приемной на подоконнике сидел хмурый Лысов, лузгал семечки. Шелуху бросал прямо на персидский ковер. Заметив меня, соскочил на пол, вытянулся смирно. Я ничего не сказал, прошел мимо. Все полковники устремились за мной.

– А где слуги и семья губернатора? – тихонько спросил я у Ивана, пока мы шли по дому.

– Разбежались. Ништо-о, казачки споймают.

В подвал вела крутая винтовая лестница. Спустившись, я подошел к двери, которая была окована железом. Казаки столпились позади.

– Эй, кто там заперся? Отворяй! – я пнул дверь сапогом.

– Горите в аду, бляжьи дети! – заорал истеричный мужской голос, послышались сдавленные рыдания.

– Отворяй, или я велю из арсенала принести гаубицкую бомбу. И мы взорвем дверь.

В ответ – тишина.

– Ладна, робята, несите бомбу.

– Стойте! Если я открою…

– Будет тебе жизнь.

– А если…

– Открывай дверь, выродок, – Мясников бухнул по железу пудовым кулаком. – Сам царь тебе слово дает. Что тебе еще нужно?!

– Ну раз так… – заскрипел замок, дверь приоткрылась. К нам щурясь вышел худощавый мужчина лет сорока в черном служебном камзоле, белых гетрах. Серый такой, неприметный.

– Кто таков? – грозно спросил я.

– Секретарь его светлости. Немчинов. Аристарх Глебович.

– Из немцев? – хмыкнул кто-то из полковников.

– Никак нет-с. Батюшка мой был из славного города Гамбурга. Приехал на службу еще к его величеству Петру Алексеевичу!

– У кого фонарь? У тебя, Ваня? – я оглянулся. – Заходи первым.

Мы зашли и сразу поняли – вот она, сокровищница губернатора. По всему подвалу стояли железные ящики – десять штук – с огромными навесными замками.

– У кого ключи? У тебя, Немчинов?

– Так точно-с! Казначей мне оставил, когда бежать собрался. Вот извольте-с.

Мне была передана целая связка ключей.

– А ты что же не убежал? – я открыл первый ящик. Он был полностью заполнен золотыми червонцами, рублями с профилем Екатерины. Полковники дружно вздохнули. Второй был забит драгоценностями – перстни, дарственные медали…

В третьем ящике было серебро. В четвертом – какие-то документы. Я поворошил бумаги – увидел карту с отметками.

– Ваня, иди сюда, посвети!

У меня в руках была карта губернии и окрестных земель с указанием воинских гарнизонов. Вот так повезло! Такая карта дороже целого железного ящика золота будет.

– Хотел сбежать, – вздохнул Аристарх Глебович, – но замешкался, а тут уже казачки в доме кричат-с. Испужался, спрятался тут.

– Ладно, Немчинов. Пошли наверх. Я сам тут все запру и выставлю еще один пост. Никитин!

– Да, ваше величество!

– Встаешь на пост здеся, у двери! Чтобы муха не пролетела!

– Все исполню, царь-батюшка!

Десятник вытянулся во фрунт.

Вернувшись в кабинет, я сказал Немчинову и Почиталину ждать в приемной, распустил полковников устраиваться на постой, а сам принялся разглядывать карту. Оренбургская губерния была пограничной только с одной стороны, с южной. В этом направлении она соседствовала с Младшим и Средним Жузами, где живут будущие казахи. Сейчас они называются киргиз-кайсаки. Большая часть этих племен принесла присягу Екатерине, но клятвы эти весьма условны, и казахов никто особо не контролирует. Именно против их набегов и была построена оренбургская крепостная линия. И именно киргизы одними из первых пришли на помощь Пугачеву.

На севере, востоке и юго-западе край граничит с Казанской, Сибирской и Астраханской губерниями, откуда совсем скоро полезут правительственные войска давить восстание. Я поворошил документы на столе. Нашел переписку Рейнсдорпа с губернаторами и центральными властями – просьбы о помощи, рекомендации, инструкции… Заодно выяснилось, почему на доме висят флаги. Из Питера с большим опозданием поступило ЦУ праздновать недавнюю свадьбу царевича Павла I с Вильгельминой Гессенской. «Сынок» обзавелся первой супругой, которая через несколько лет умрет во время родов. А до этого будет сильно отравлять жизнь Екатерине своими интригами. После Вильгельмины Павел женится на еще одной немецкой принцессе Доротее Вюртембергской. После перехода в православие – Марии Федоровне. Вот та оставит мощный след в российской истории. После убийства Павла станет вдовствующей императрицей, будет «рулить» своим сыном Александром I, да и всеми великими князьями – братьями Александра.

– Царь-батюшка, тут Чика вдову привез… – в кабинет заглядывает Почиталин. У него за спиной маячит Немчинов.

– Зови. И вот что, Ваня, отбери-ка мне десять лучших казаков со всех сотен, будет им дело большое.

– Как же я лучших отберу? – растерялся Почиталин.

– А ты есаулов да полковников поспрашивай. Списки с указов сделали?

– Да вот, сержантик пишет, да все никак не закончит.

– Бери Немчинова, – я ткнул пальцем в секретаря, – пущай помогает.

Надо всех к делу пристроить. Даже Харлову.

– Татьяна Григорьевна! – я встаю, делаю несколько шагов навстречу к девушке.

Сегодня вдова пришла в компании вихрастого, конопатого мальчика с грозным выражением лица. Сама Харлова явно плакала – глаза и губы припухли, виден даже некоторый маскирующий макияж в виде пудры.

– Убийца! – вдруг выкрикивает мальчик. – Душегуб!

– Коля!! – вдова хватает пацана, пытается его оттащить назад.

Я присаживаюсь на один из стульев, оставленных полковниками, достаю пистолет. Харлова бледнеет, ее брат замолкает, смотрит на меня огромными голубыми глазами. Я начинаю чистить ствол шомполом. Мы все молчим. Вжик-вжик…

– Успокоился? – я киваю на стулья рядом с собой. – Садитесь, поговорим…

Брат с сестрой переглядываются, выбирают самые дальние от меня стулья.

– Жить пока будем здесь. На тебе, Татьяна Григорьевна, дом. Надо нанять кухарку, прачку, слуг. Закупить еду на рынке. Деньги я выдам.

– Право дело, я… – Харлова кусает губы. – Я не готова… Может быть, вы… ты… все-таки отпустите нас в Казань? Умоляю!

– Никак невозможно, Татьяна Григорьевна… – я качаю головой. – Там вас допросят, узнают все про наше войско.

– Я все равно сбегу! – кричит мальчик, вскакивая. – И сам всем расскажу! Меня и в полк возьмут! Убивать вас, истреблять нещ-щадно! Как диких зверей!!

– Николай! – теперь уже Харлова начинает умолять брата: – Пожалуйста! Ты же обещал мне…

– Снидать будем вместе. Обед, ужин… – я проигнорировал вопли мальчика. – Чтобы Коленьке не пришло в голову бухнуть мне что-нибудь в суп.

– Как ты можешь подумать такое?! – вдова в гневе сама не заметила, как перешла со мной на «ты». – Это низко!

– Низко запарывать крепостных до смерти, – тут уже завелся я, – продавать их словно лошадей. Отбирать девочек у матерей и сбывать их султанам в гаремы!!

– Ложь! Это запрещено! – Харлова покраснела. Даже сквозь пудру стало видно, как заалели ее щеки. – Матушка-императрица запретила торговать крестьян без земли и вывозить к нехристям.

– И все на этот запрет плюют… – я убрал пистолет за пояс, встал. – Подмазал стряпчего и делай что хошь. Любую гнусность, любое паскудство. Рассказать тебе про Салтычиху, Коленька? – я обернулся к парню: – Про барыньку из Москвы? Про настоящих зверей?!

Вдова опустила голову, тихо произнесла:

– Умоляю, Петр Федорович, остановись!

Коля лишь вертел в удивлении головой. Его боевой настрой явно прошел.

– Идите, устраивайтесь, – также тихо ответил я. – Постарайтесь приготовить что-нибудь к ужину.

* * *

К моему удивлению, Татьяна оказалась вполне расторопной хозяйкой. В отсутствие слуг сама разыскала кухню, ледник и приготовила нам вполне достойный даже не ужин, а поздний обед. Жаркое с соусом, что-то вроде салата с редькой и морковью, разнообразные пироги. Испекла хлеб. Я был поражен.

– Жизнь в Нижнеозерной не была легкой, – Харлова без слов поняла мой вопрос. – Многое приходилось делать самой. У нас всего одна крепостная была, Глаша. Муж постоянно по службе. Я сама шила, готовила…

Эх, как же картошки не хватает! Овощ уже завезен в Россию (еще Петром I), но пока не получил должного распространения.

Обедали мы за огромным дубовым столом в шикарной гостиной Рейнсдорпа. Фарфоровая посуда, хрустальные бокалы…

– Прямо удивительно… – Харлова покачала головой. – У вас появились манеры. Вы умеете пользоваться ножом! То, что я видела раньше…

Коля нахмурился, уставился мрачно в тарелку.