– Сама виновата! – Она хлопнула себя по лбу и рассмеялась. – Один наш горячий жеребец не хочет рысить и постоянно переходит на галоп. Я лонжировала его вчера, и он пришел в ярость, мотал головой, срезал круг. – Она погрызла заусенец. – Вольная душа, вот и все. Его зовут Колыбелька.

– Колыбелька? – переспросил я недоверчиво.

Она усмехнулась:

– В лошадином мире с Колыбельками, Спокойками или Мериносами как раз и надо держать ухо востро.

– Не уверен, что поставил бы на лошадь, которую зовут как матрас.

– И был бы неправ. – Она лукаво улыбнулась.

Мы смотрели друг на друга не отрываясь, и между нами явно пробегали искры. Благодаря отцу я знал кое-что об электричестве, он назвал бы это «полезным» током.

– Вижу, ты не изменился, – сказала она, а окинув взглядом мой костюм, сдержала смех, – почти.

– Я – нет, а вот ты – да.

Я оглядел ее с головы до ног, и не сказать чтобы одобрительно.

– Да ладно, давай выпьем, я чувствую себя голой без выпивки. – Она вздохнула и пошла к пирамиде уже налитого шампанского, а я взял себе «Кровавую Мэри».

– Гимнофобия – так называется боязнь голого тела. Бен, о котором я тебе рассказывал, изучает психологию. Каждый страх, который только можно представить, даже самый дикий, имеет название.

– Больше всего я боюсь падения. Мне снится, что я падаю с лестницы, перил нет, не за что ухватиться, и тогда резко просыпаюсь. Я не боюсь упасть с лошади, это и так все время происходит. Другое дело – упасть с крыла аэроплана или с мачты, меня трясет, стоит только представить.

– Обычная боязнь высоты, ничего такого. Если хочешь знать, есть по-настоящему странные страхи: некоторые боятся бороды, я не шучу. Может, это потому, что из-за бороды человек может выглядеть как дикий зверь. Это называется погонофобией.

– А ты? – Ее глаза сузились, когда она чокнулась со мной бокалами. – Расскажи, чего ты боишься больше всего? – Мы встретились взглядами. Она так смотрела на меня, будто хотела заглянуть в душу.

В этот момент к нам подошел высокий (188 сантиметров) элегантный мужчина, который, как я подумал, был отцом Эмбер. К моему ужасу, у него была, что бы вы думали, – борода! Пусть седая и аккуратная, но все же борода, – надо же было мне так опростоволоситься! Он посмотрел на меня скорее с любопытством, затем обнял Эмбер за голые плечи, словно показывая, кому все это принадлежит: в том, как он это сделал, было что-то неправильное, слишком уж медленным, нарочитым получилось прикосновение, и я понял, что этот мужчина – не ее отец, хотя по возрасту мог быть не то что отцом, а дедом. Мне потребовалась пара секунд, чтобы скрыть слишком очевидное потрясение… В уголке ее рта появилась ямочка, будто ей жаль, если я не одобряю его для нее, но она не собирается что-либо скрывать. Зачем она вообще позвала меня? Как свидетеля, посмотреть, что она делает с собой? Или как героя, который бросится ее спасать? Просто как друга?

– Стюарт, Итан. Итан, Стюарт. – Она показала сначала на него, потом на меня. – Итан писатель, – добавила она гордо.

– Вроде того, – поправил я. – Сценарист, начинающий, еще студент.

Стюарт взял мою руку в свои, приветствуя тепло, по-отцовски. Потом повернулся к Эмбер и тихо сказал:

– Я волнуюсь. Таня уже должна быть здесь. – У него определенно был британский акцент.

– Ваша жена? – спросил я.

Эмбер бросила на меня взгляд, который говорил «молчи», а потом мягко сказала:

– Таня – дочь Стюарта.

Я глотнул коктейля, пытаясь все это осознать. Одно с другим не клеилось: наше общение, как мы всегда разговаривали по телефону и смеялись, а теперь она с ним, этим «престарелым мальчиком», наверняка он окончил шикарную закрытую школу. Я прикинул – родился между войнами. И я сейчас не о Корее или Вьетнаме говорю, а о Первой и Второй мировых!

Эмбер, судя по всему, догадывалась, о чем я думаю. Она не встречалась со мной глазами и совершенно неожиданно показалась слабой и измученной, будто страдала от чего-то, что держала внутри себя. Я тут же смягчился. Может, у нее комплекс Электры? К тому времени стало невозможно не обращать внимания на общее движение к столам, на которых салфетки распушили хвосты, как павлины. Желудок скручивало, хотя из-за произошедшего мясо и овощи казались мне безвкусными. За столом я пытался уследить за разговором соседей, но на деле просто нечленораздельно реагировал на тон голосов. Надеюсь, у меня получалось угадывать: «Да. Здорово. Нет? Ох». Я, должно быть, показался им тем еще недотепой.

Все мои мысли были только о парочке, которая сидела в противоположной части обеденного зала. Время от времени я делал вид, будто осматриваюсь, но смотрел на них. Я еще не знал тогда, что фамилия Стюарта – Ридс. Кто в Окленде не видел рекламных щитов компании Reeds & Anderson Investors! Два умника в несочетающихся галстуках (один в горошек, другой – в полосочку, модный эквивалент «Кинг-Конга против Годзиллы») и что-то там о важности совместной работы. Но я понял это, только когда распорядитель поднялся, чтобы поблагодарить новых спонсоров за их «невероятную щедрость в деле защиты окружающей среды», и выделил Стюарта, который держался скромно и с достоинством, вероятно, потому, что это Эмбер притащила его сюда. В середине обеда между столами бродила пожилая леди, не зная, куда сесть, пока Стюарт не принес ей стул к их столу. Я засомневался, вдруг я все понял неправильно? Может, эта женщина – его жена?

Может, и нет. Все выбирали десерты на обильном шведском столе. Стюарт с Эмбер подошли к нему, и я заметил, как они на миг взялись за руки, думая, что никто не видит. Глядя, как Стюарт передавал Эмбер тарелку и подкладывал ей то, на что она указывала, казалось, что она слишком маленькая, чтобы самостоятельно положить себе то, чего ей хочется. На обратном пути по ее тарелке скользили желе и пирожное «Павлова», она поймала мой взгляд и помахала кончиками пальцев. Если бы она так протирала лобовое стекло, то расчистила бы достаточно, чтобы смотреть одним глазом. Я выдавил ответную улыбку, потом посмотрел вниз на говядину, морковь, горошек и горку картофельного пюре на своей тарелке. Прекрасный натюрморт, но мне ничего из этого не хотелось.

The Gluepot

Середина марта 1979 года

Много дней и ночей после встречи в Альбертоне я думал о Стюарте, стремясь увидеть его глазами увлеченной Эмбер. Его обаяние, авторитет, деньги, щедрость и неподдельную скромность. Успешный человек, тут не поспоришь, и я, неожиданно для себя, завидовал чужой удаче. Он и выглядел неплохо для своих лет. С головы до ног – все в нем говорило об изысканном, но сдержанном вкусе. Как человек из бомонда, он знал нужные магазины беспошлинной торговли в любом пересадочном пункте мира. Элегантная, обтекаемой формы обувь, утонченный блеск часов, приталенный пиджак – все вместе придавало Стюарту величественный вид, такое приходит с внушительными ценниками. Хотя, по-честному, он и сам явно потрудился над тем, как пиджак сидел на нем. Не в смысле, что подгонял костюм, а в смысле, что работал над своей фигурой: ограничения в еде и алкоголе, регулярные и скучные тренировки на беговой дорожке… и, я полагаю, запредельная сила воли, а ведь он мог кинуть в магазинную тележку все, что захочется.

Первое впечатление о нем – милосердный, щедрый, ну и все те качества, которые я когда-то в католической школе обводил в филворде. Было в его лице и что-то архаичное, будто он пожилой волхв (тот, что держит золотую тарелку) из иллюстрированной детской Библии. Близко посаженные серо-голубые глаза под седыми бровями придавали лицу задумчивое выражение, высокие скулы, полные губы и выдающийся нос – все, казалось, подчеркивало, что он хорошо осведомлен о мире вокруг него, но не о самом себе или просто не озабочен собой. Он был загорелым, будто много времени проводил на улице, но зубы неестественной белизной подчеркивали, что это стоило дорого.

Если бы Эмбер променяла меня на сверстника, было бы тяжело, но по прошествии времени я бы это переварил. Но предпочесть мне старика? В двадцать один год даже ровесник моего отца (по сравнению со Стюартом, всего лишь сорока семи лет) казался мне пожилым. Можешь представить мои терзания из-за того, что она выбрала человека в паре шагов от пенсии. Серьезно, как она видит себя рядом с ним лет через десять? Что она будет делать? Наслаждаться жизнью на пенсии в деревне? Гулять по полю для гольфа с ним и его старыми друганами в пестрых туфлях с бахромой?

Подобные мысли часто заканчивались гротескными фантазиями, как мы втроем идем поплавать в бассейне (нетрудно угадать, кто из нас попадет на быструю, среднюю и медленную дорожки). Я срываю футболку, и от одного только взгляда на мои накачанные трицепсы и бицепсы Эмбер моргает и медленно приходит в себя, хотя по правде я далеко не Халк. Так как я сам сдал назад, когда она практически просила ее поцеловать, я решил, что сейчас можно самому сделать шаг навстречу. Что ж, первое, что я мог сделать, – это поставить палец на диск набора и осмелиться прокрутить его.

– Алло? – Ее голос звучал тихо.

– Эмбер? – Я был уверен, что теперь-то это она, а не ее мать.

– Итан! – Она сказала с явным облегчением, словно боялась, что я больше никогда не позвоню. С ужина в субботу вечером я уехал не попрощавшись, пока они вовсю танцевали.

Стюарт явно был жертвой уроков танцев, которые, стоит только попытаться перенести их на танцпол, категорически не работают. Его движения выглядели неправильными и анахроничными, он слишком крепко сжимал Эмбер, будто боялся уронить, и слишком далеко отклонял ее спину; в результате платье с разрезами задралось, а волосы, выбившиеся из высокой прически, чуть ли не подметали пол. Я боролся с желанием подойти и велеть ему отцепить от нее руки. Как раз играл хит «More Than a Woman»^[4], который исполняли братья Гибб, – они пели так высоко, что скорее было похоже на сестер Гибб. Больше, чем женщина… Черта с два! Да она едва больше, чем школьница!

– Бедняжка, надеюсь, ты не заскучал тогда?

– Не, все было отлично, – соврал я сквозь зубы.

– Надеюсь, тебе понравился Стюарт?

– Ну, он ничего, судя по тому, что я видел, так-то я ничего не знаю ни о нем, ни о чем… – И самым обыденным тоном спросил: – Как вы познакомились?

– Благодаря Тане. У Стюарта трое взрослых детей, двое из них в Британии. Муж Фионы, старшей дочери, какая-то шишка в банке Barings. У них маленькая дочка и скоро будет еще малыш.

– То есть он уже дедушка, – подколол я, но она легкомысленно ответила: «Я знаю!», будто для нее это было так же невероятно.

– Чарли – средний, он только начал работать в шикарной юридической фирме. И Таня, она моя ровесница. Мы с Таней сблизились, когда она потеряла маму. Ты знал, что Стюарт вдовец?

– Э-э-э, нет, не знал. – Значит, он не так уж плох, как я думал. – Сочувствую ему. Когда это… случилось?

– Почти год назад. Она ехала на машине, а в другой было четверо парней, пьяные. Водитель тоже погиб.

– Ты знала… жену Стюарта?

– И он, и Таня так много о ней рассказывали, что кажется, будто знала, – с чувством сказала она. – И еще я видела ее фотографии. Знаешь, можно многое узнать о человеке по его фотографиям, таким, где он один. Глаза многое выдают. Таня приглашала меня к ним с ночевкой. Фотографии жены Стюарта до сих пор висят.