В конце концов, наш детский дом был неплохим. И те, кто попадал в него извне, из других приютов, рассказывали… в общем, чего только не рассказывали.

– Страшно? – спросила тогда Ольга Валерьевна.

А я кивнула.

Никто никогда не спрашивал там, страшно ли нам или весело, или еще как. Их всех скорее волновало наше здоровье, успехи в учебе. Или не успехи. Спортивные достижения. Что-то еще такое, что можно измерить и записать в отчетность, но никак не то, что мы чувствуем.

– Это нормально, – она сняла очки и оказалось, что лицо у нее вовсе не некрасивое. Наоборот. Черты тонкие изящные. – Перемены всегда пугают. Особенно тех, кто до того не видел перемен к лучшему.

И глаза яркие, синие.

– Но это твой шанс, девочка. И неплохой. Что тебя ждет дальше? Не думала?

Я не ответила. Не знала что. Точнее знала, что выбор у нас не такой и большой. Недаром у Ольги Валерьевны был заключен договор с местной суконно-прядильной фабрикой. И уже класса с седьмого наши на ней практику проходили.

Имелись еще молочная ферма неподалеку, мебельная фабрика и для особо отличившихся – училище, где можно было получить профессию маляра либо плиточника. А, еще повара, но чтобы попасть туда следовало постараться. В общем теперь-то я понимаю, что выбор этот в целом был очень даже неплохим.

И стоил он Ольге Валерьевне немало.

Но тогда…

Хотя вру. Тогда я еще не сильно думала о будущем. Оно казалось чем-то далеким, скорее уж я, как и все, слушала разговоры старших девочек. И их обиду, раздражение.

Зависть.

К тем, городским, у кого есть родители. И мечты, что тоже родители найдутся, а если не они, то родственники, всенепременно богатые, которые заберут, увезут, устроят…

– Я стараюсь, – Ольга Валерьевна разминала пальцами виски. – И даю столько, сколько получается. У всех выпускников будет профессия, которая позволит им прокормиться. И угол.

Комната в общаге.

Впрочем… да, теперь я знаю, что порой и её не получалось выбить.

– Но ты можешь добиться большего. Ведьмы… нас не так и много.

Их?

Почему-то тогда, много лет тому, эта оговорка прошла мимо меня. А теперь вот выплыла. Боль и бред сделали воспоминания яркими.

– И не скажу, чтобы это было на пользу ведьмам… впрочем, не важно. Дар твой слабый. Первое поколение как-никак. Лучше будет, если ты примешь это как данность. Понимаешь?

Я не понимала. Но кивнула.

– Впрочем, твое упорство говорит о многом… итак, у тебя будет несколько вариантов. Первый и очевидный – целительство. Почет. Уважение. И деньги, несомненно. Если кто-то будет говорить, что деньги не имеют значения, не верь. Имеют.

Это я уже знала.

Девочки постарше порой убегали в город. Думаю, Ольга Валерьевна знала о побегах, как и о том, что предотвратить их почти невозможно, а потому закрывала глаза, требуя лишь соблюдения приличий.

Но я не о приличиях. Из города девочки возвращались, порой принося с собой удивительные вещи. Вот цепочки. Или браслеты. Или просто купюры, которые прятались под подушкой. Да, у нас не крали. За воровство Ольга Валерьевна наказывала жестко.

– Однако я бы не советовала.

– Почему?

– В целительство как правило идут урожденные ведьмы. Те, за которыми стоит семья. Ты пока не понимаешь, но просто поверь. Семья дает многое. В первую очередь – силу. Дар ведьмы отличен от магического и в первую очередь тем, что старая ведьма передает свою силу молодым. Родственницам ли, ученицам… чаще все же родственницам. А те преумножают и снова передают. И чем старше род, тем…

– Больше силы?

– Именно. Добавим, что заклятья исцеления как правило весьма затратны. И ты, если и потянешь, то лишь самые простые. Те же заговоры, травы. А это – уровень деревенской знахарки. Их же время ушло. Современная медицина вполне справляется и без знахарок.

– Тогда… что?

Помню, что обидно стало. Я ведь… хотела лечить. И ради этого тренировалась. Чтобы справиться, чтобы… спасти, пусть не маму, но кого-то.

– Не так-то и много. Сельское хозяйство, – она посмотрела на меня и поморщилось. – Впрочем, тут от тебя тоже особо пользы не будет. Силенок маловато. Сарай от крыс ты заговоришь, а вот на амбар не хватит… пара коровенок? Но в колхозах сотни голов, да и опять же, большею частью ветеринары со скотиной справляются.

Она вздохнула.

– В участковые иди.

– Это как?

– Обыкновенно. Вон, выделят тебе кабинет где-нибудь в опорном пункте. Будешь сидеть, людей принимать. Там… кому квартиру почистить, кому порчу снять. И далее по списку. Обходы территории. Замеры энергии. Ничего сложного, хотя да, работа нудноватая. Но зарплата неплохая. Жилье положено служебное. Премии. Со временем и выслуга пойдет. Надбавки за вредность… в общем, для тебя – вариант идеальный.

Ольга Валерьевна поглядела с… сочувствием?

– Ты умная девочка. И что куда важнее, старательная. Просто помни, что в этой жизни тебе надеяться не на кого…

Права она была.

Как же права…

А я, как уехала, даже письма не написала. Сперва потому что боязно было. Да и порядки в специнтернате были такие, что привыкала я к ним долго. Потом как-то и недосуг.

Но я училась.

Дар колобродил. Дар прорастал в меня, заставляя вспоминать, вытаскивая всю мою никчемушную жизнь день за днем.

…я училась.

Старалась. И дар слабый, но там, в специнтернате, все такие, или первое поколение, или второе, уже чуть посильнее, но еще не настолько, чтобы от учебы отказаться. Это только родовитые домашнего обучения держались.

Я же…

Я впервые начала понимать, насколько слаба.

– На от, – рот мне открывают силой и льют в горло горький травяной отвар. Я глотаю, чтобы не захлебнуться, ненадолго выбираясь в реальность или почти в реальность. – Что ж ты, девка-то так…

Афанасьев стягивает и юбку, и колготы.

И растирает ноги едкой мазью, вонь от которой заставляет меня морщиться и хныкать.

– Давай, давай, не отлынивай. Старайся. Ты тоже силу принять должна, а не только она тебя.

Он натягивает на ноги носки из толстой колючей шерсти. У меня таких не было. А на плечи падает одеяло.

– Ничего, авось, не помрешь…

Сомнения в его голосе вполне явные. Но я не собираюсь умирать. Я… живу.

И снова прошлое.

Специнтернат. Подруги… не случилось подруг. Были приятельницы, которые держались рядом, потому что, странное дело, теория давалась мне легко. Любая.

Матмоделирование.

Черчение. Двухмерное и трехмерное. Последнее шло факультативом, потому как на заклятья этого уровня требовалась сила, которой не было даже у Алечки, ведьмы в третьем поколении, весьма этим обстоятельством гордившейся. Что уж обо мне говорить-то?

Я просто…

Просто увлеклась. Да и все одно заняться, кроме учебы, там было нечем. Вот и вышло, что к выпуску у меня имелся неплохой запас теории, золотая медаль и та же капля сил.

– Не знаю даже… – нынешняя директриса походила на Ольгу Валерьевну и повадками, и статью. – С одной стороны, у тебя явно талант. С другой…

Силы.

Силы, которых нет. Или почти нет. А потому толку от этого таланта?

– Но рекомендации я все-таки дам… жизнь – сложная штука. Всякое получится может. А ты гляди, дар не растрать… и да, на целительский тебе соваться смысла нет.

– Знаю, – спокойно ответила я. – Я в участковые пойду…

Я бы уже могла. Диплом специнтерната позволял работать, пусть и с некоторыми ограничениями. Но… если шанс выпадает в университет пойти, то почему бы не воспользовалась?

– Вот и умница.

Глава 3

Поступление…

Запомнилось плохо, как и первый курс. В отличие от целительского, факультет общей ведовской практики популярностью не отличался. На нас смотрели свысока, да и мы, как это принято говорить, знали свое место. Я… училась.

Пусть две трети заговоров и заклятий оставались доступны мне исключительно в виде чертежей, но я все равно училась.

С непонятным себе самой упорством.

С твердой уверенностью, что это упорство будет вознаграждено. А может, с пониманием, что кроме учебы у меня ничего-то нет.

Подруги? Семья?

Увлечения?

Дружить я так и не научилась. О семье давно уже не думала, слишком это было больно, а из увлечений была как раз учеба.

И потому, когда однажды ко мне подсел Гришка, я онемела. А он сказал:

– Говорят, ты в матанализе шаришь. Вправду что ли?

Я только и сумела, что кивнуть.

– А у меня вот, не ладится, – он открыл методичку. – Надо третью. Я и так, и этак…

– Покажи, – вид задачника вернул меня на землю. Ну да, что еще может понадобиться красавчику-аристо от простой девчонки.

Он робко подвинул тетрадь с расчетами.

– Ты… извини, пожалуйста. Я бы не полез, но если сегодня не сдам, меня Бизон отчислит. А мне нельзя. Никак.

Гришка учился тремя курсами старше. И задачка была непростой, но интересной. Мы такое еще не проходили, но если взять справочник и подумать, то все не так и страшно. Я справилась. А потом еще долго, муторно объясняла Гришке, как именно она решается, потому как Бизон точно не удовлетворился бы тетрадью. Он любил до сути докапываться.

Так и повелось.

Тем же вечером Гришка постучал в дверь нашей комнаты.

– Привет, – сказал он, улыбнувшись мне. – Погуляем?

И протянул пучок свежевыдранных ромашек.

Я согласилась.

Дура… какая же я дура была… Эта боль была сильнее той, что корежила меня изнутри, и на мгновенье я почти очнулась. Ровно для того, чтобы проглотить очередную порцию зелья.

Афанасьев лжец.

Не знает он… не понимает… зелье-то непростое. И травы собраны правильно, и слово над ними сказано. И стало быть, кто-то их собирал, кто-то готовил, заговаривал… меня трясло мелко-мелко. И кажется, я потела. А он обтирал меня старым полотенцем.

И обтерев, смазывал той же мазью. Воняла она…

Вонь загоняла меня в прошлое. Или я сама спешила в него сбежать?

Роман…

Роман у нас вспыхнул.

Как же мне завидовали. Те, с кем я училась, и те, с кем не училась, тоже. И только Анька, которая пришла со мной, как-то обмолвилась:

– Будь с ним осторожней.

– Чего?

Я решила, что она тоже завидует. Конечно. Ему бы Аньку выбрать. Она красивая. Некрасивых родовых ведьм не бывает, разве что совсем старухи. Уже в поколении втором-третьем сила сказывается. И чем больше её, тем… нет, не красивей ведьма.

Притягательней.

– Он хорошего рода, это да, но обедневшего в край. А потому будет искать правильную невесту. И сперва к ведьмам из целительского все захаживал, выбирал, – пояснила Анька, глядя на меня с жалостью, которой я тогда не поняла. – Но там-то все ученые. Быстренько разобрались. Там… свои женихи.

Я прикусила губу.

Слушать такое было обидно. И больно.

– Ты умная. Ты сама не понимаешь, насколько умная… всегда тебе завидовала. Мне это все дается тяжко. А ты… еще бы силы тебе.

Мы обе вздохнули.

– Если просто погулять, то гуляй, – сказала Анька. – Он красивый. И обходительный, но… если ты думаешь, что это любовь, обожжешься. Больно будет.

И права оказалась.

Анька… Анька сумела поступить в магистратуру. Вот ведь, умная я, а поступила она. И хотелось бы сказать, что дело в силе и в связях, но правда в другом.

Да в силе, но еще и в том, что любовь захлестнула меня с головой. Я жила ею. Я пила её. И не могла напиться. Я… я словно получила то, чего была лишена.

Внимание.

Заботу.

А чем за нее приходилось платить? Помощью. Это же нормально, помогать тому, кого любишь. Проекты. Практические, которых на Гришкином факультете едва ли не больше, чем лекций. А у него сила есть, но с пониманием сложности.

И надо объяснять.

Раз за разом. Терпеливо. Дело не в нем, что он не понимает. Дело во мне. Я объясняю плохо.

Дура… какая же…

А кроме того надо готовить. Убираться и в его комнате, потому что ему некогда и не мужское это дело. Следить… за всем следить.