Тоня аж поперхнулась, сумку выронила, куда, спрашивает, дядьку девали? Хочет крикнуть, а в горле ком. И не то чтобы дядьку она так пожалела, просто уж больно противно все. Ну, тот крикнул что-то на своем языке, похоже на «Мириам», что ли, и тут же выбежала из кухни женщина. Вроде молодая, только лицо какое-то несвежее, как будто молью траченное. Зуб золотой торчит, улыбка от этого неприятная, фальшивая. Руками всплеснула, якобы обрадовалась, а как заметила Тонин чемодан, так посмурнела лицом. В комнате скрылась, и тотчас оттуда дядька вышел. Небритый какой-то, неаккуратный, потертый. Лицо помятое, желтое, одет неряшливо. У тети Лины не такой был – сытый, гладкий, чистый весь, аж лоснился.

Ни «здрассти» не сказал, ни еще какого привета. Только уставился на чемодан и сумку как баран на новые ворота.

– Эт-та чего? – наконец спросил и пальцем ткнул, а голос хриплый, как будто с похмелья.

Да это так и есть, поняла Тоня, когда дядька подошел ближе, он же с жуткого похмелья. И вообще он пьет. Вот уж чего не водилось раньше, при тете Лине.

– Эт-та чего? – повторил дядька и пнул Тонин чемодан.

– Вещи мои, – Тоня решила держаться тверже, – а это кто такие? – Она махнула рукой в сторону коридора, где стояли теперь трое – женщина и двое мужчин, один тот, усатый, другой худой, небритый, щеки впалые, глаза ввалились.

– Эт-та? Жена моя, Мариночка… – сказал дядька, – и братья ее Аслан и Махмуд.

– Ты женился? – удивилась Тоня. – Еще со смерти тетки года не прошло!

– А твое какое дело? – вызверился на нее дядька. – Ты мне будешь указывать?

Тут эта его женушка всплеснула руками и скрылась на минуту в комнате, а после принесла корочки. И показала их Тоне из своих рук. Все правда, свидетельство о браке, дядькина фамилия черным по белому, и эта Мириам, что ли, или Малика, на «М» в общем.

– Да мне, в общем, все равно, – Тоня отступила, поскольку от дядьки жутко разило перегаром, а от его женушки – бараньим салом, – у тебя своя жизнь, у меня – своя.

И подхватила чемодан, намереваясь войти в дальнюю комнату, которая раньше была ее.

– Куда это? – прошипел дядька. – Там занято!

А тот, усатый, широко распахнул перед Тоней дверь. Она хотела войти, но встала на пороге как вкопанная. Ее комната под завязку была набита мешками, тюками и коробками. Еще какие-то вещи лежали просто так, на полу.

– Видала? – злорадно усмехнулся дядька. – Нет у тебя здесь комнаты, я ее сдал. Ты меня, инвалида-пенсионера, бросила без средств к существованию, должен я на что-то жить? Пенсии-то на лекарства не хватает.

– Ага, и на выпивку тоже, – разозлилась Тоня.

– Ты меня не трогай! – заорал дядька дурным голосом. – Чужие люди приласкали, накормили, обогрели! А племянница родная бросила как собаку бездомную!

Тут он икнул и закашлялся. Если бы дядька был в голосе, то Тоня бы отступила, потому что на его крик она реагировала всегда одинаково – застывала в полном ступоре и не могла ничего с собой сделать. Но сегодня дядька был не в лучшей форме, а у Тони просто не было выхода – жить-то негде.

– Половина квартиры моя по закону, – сказала она, – так что освобождайте комнату. Или я пока в другой поживу.

– В другой мы живем, – с ужасным акцентом сказал усатый, – тут тебе места нету…

– Вот так вот прямо? – Тоня очень рассердилась. – А если я в полицию пойду? У вас документы в порядке?

– Какая полиция, какая полиция? – затараторила бабенка визгливым ненатуральным голосом. – У нас документы в порядке, у нас с полицией никаких конфликтов нету, в нашем отделении брат мой двоюродный работает.

– Ты туда и не суйся, – прохрипел дядька, – у них там все схвачено. Уходи по-хорошему, если неприятностей не хочешь. А то напишу на тебя заявление, что ты наркоманка, так еще и загребут.

– Ах ты, скотина! И так столько крови мне попортил! – Тоня была на грани отчаяния. – Думаете, в вашем паршивом отделении вся власть? Ишь что выдумал – всю квартиру захапать! Тебе это так просто не сойдет, и этим тоже!

Тут вперед выскочил тот худой со впалыми щеками. Неожиданно сильной жилистой рукой он толкнул Тоню в узкий тупичок перед ванной и прижал к стене. Тоня содрогнулась, увидев совсем рядом его глубоко посаженные глаза, желтые, как у кошки, которые горели сейчас диким безумным огнем.

– Никуда не ходи, – прошипел он, и она с ужасом почувствовала прикосновение чего-то страшного и холодного к своей шее, – пойдешь – прирежу, как куренка. Тогда вся квартира наша будет. А тебя кто хватится, кому ты нужна?

Тоня почувствовала, что ноги стали ватными и сползла бы по стенке вниз, если бы страшный тип не держал ее.

– Поняла? – прошипел он. – Вали отсюда и сиди тихо, тогда будешь жива!

Еще раз тряхнул ее и ушел. Тут прибежала Мириам или как там ее, снова всплеснула руками, залопотала по-своему, затормошила Тоню, протащила по длинному пустому коридору и вытолкала на лестницу, выбросив следом ее вещи.

Опомнилась Тоня уже на улице и заторопилась уйти как можно дальше от этого дома, уж очень страшным было лицо одного из братьев, Махмуда кажется, и жутким прикосновение ножа к ее шее.

Она сняла комнату у тетки на вокзале, думала, что временно, а осталась там надолго. Сунулась было к юристу насчет квартиры, но тот ничем ее не обнадежил. В суд, конечно, подать можно, сказал он, но дело это долгое, муторное, дядька не будет на заседания являться, отговариваясь болезнью, кучу справок принесет. А этих его новых родственников выкурить из квартиры никак не получится, раз у них вся местная полиция подмазана.

Так и бросила Тоня это дело – против лома, как известно, нет приема. Не очень даже она и удивилась такому повороту событий – ясно же, что полная она неудачница, раз уж с замужеством не получилось, то и квартиру оттяпали. Насчет дядьки она никогда не сомневалась, что сволочь он первостатейная.

Понемногу отходила она от своей, с позволения сказать, семейной жизни. Выбросила Вику из головы, такое лучше вообще забыть навсегда. Что она и сделала. Поменяла в очередной раз работу, купила кое-какие вещи в хозяйство. Тетка, что квартиру сдавала, оказалась редкостная выжига, у нее на кухне мебель вся ломаная да пара кастрюль закопченных и вилки гнутые.

Подала Тоня на развод с Викой, чтобы уж совсем мосты за собой сжечь. Он, правда, звонил пару раз, предлагал помириться, да Тоня послала его подальше, вспомнив кое-какие слова из дядькиного лексикона. Не знаешь, когда пригодится!

Развели их без проволочек – ни детей нет, ни имущества общего. А через некоторое время звонит та самая соседка да и рассказывает, что попал Вика в аварию на новой своей машине, ударился головой, кости кое-какие переломал.

В общем, прогноз неблагоприятный, если и не останется инвалидом, то долго будет в себя приходить. Удивилась тогда Тоня – неужели это Лиза ему отомстила? Да нет, скорее судьба вмешалась, чтобы этот маньяк следующую дурочку не охмурил и мучить не начал. Так или иначе, к Тоне у полиции претензий не было – они к тому времени в разводе с Викой были.

Понемногу жизнь налаживалась. Тоня хоть успокоилась, спать стала лучше. Квартира съемная была двухкомнатная, и во вторую комнату привела как-то хозяйка жильца. Там комнатка была крошечная, мебели вообще никакой, только раскладушка да стол кухонный, с помойки хозяйкой принесенный. Никто там жить не хотел за ту цену, что тетка требовала, она жадная была до неприличия.

А тут один согласился. Как посмотрела на него Тоня, так сразу все поняла: алкаш самый настоящий, такому уже ничего не поможет, сопьется вскорости совсем, дело решенное. А пока Мишка этот, женой давно выгнанный, пристроился где-то дежурить два через два дня.

Пока нет его, Тоня старалась все дела хозяйственные переделать, чтобы на кухне не сталкиваться. Хотя мужик оказался не вредный, после работы напьется да и спит до полудня. Как глаза продерет, так, конечно, смотреть на него страшно – глаза мутные, рожа синяя, грязный весь, перегаром несет. Говорить даже не может, только подбородком трясет и заикается. Тоня поначалу боялась и на кухню выйти, потом привыкла, даже пива бутылку в холодильнике держала. Мишка пива выпьет, глаза продерет, а потом снова спать. А на следующий день уж только поест. Только Тоня его не кормила, еще чего не хватало.

Продержался Мишка так несколько месяцев, а потом его с работы уволили. Говорит, ни с чего, на работе он не пил, а Тоня подумала, что у него на роже все написано, вот начальство и распорядилось такого алкаша убрать с глаз долой. Запил тогда Мишка по-черному, с Тоней они поругались. И как-то не заметила она, что перестал он из комнаты своей выходить. Ну, ей еще и лучше. Вот приходит как-то она с работы, а он стучит в стенку. Тоня зашла – чуть не задохнулась, до того вонь в комнате стоит. Видит – совсем плохо Мишке, бледный весь, стонет тихо, голоса нет.

Вызвала «Скорую», увезли Мишку, две недели он в больнице провалялся, операцию какую-то сделали. Тоня в больницу не ходила, а тут врач звонит – так и так, выписываем его, так хоть заберите, а то он слабый совсем. Ну, жалко Тоне стало Мишку, все-таки не скотина, забрала она его, привезла на машине домой. Прибралась в комнате, еды какой-то купила, суп сварила. Все выходные с ним провозилась, лекарство по часам давала, чаем поила, воспитательную беседу проводила. В понедельник пошла на работу, а Мишка каждый час ей звонит. Где то, да где это, да когда придешь, да я есть хочу. Разозлилась Тоня да и высказала ему все как есть. Что ты себе выдумал? Я тебя не нянька, сам все найдешь, не младенец грудной! И не смей звонить на работу, еще не хватало, чтобы меня уволили!

Ну, Мишка и отстал. Приходит вечером Тоня, в квартире тихо. Она еще обрадовалась, помылась, ужин приготовила. А потом зашла к Мишке – а он уже холодный. Ремень привязал к трубе да и удавился. И записку оставил: «Совсем один, все плохо, все равно умру, так лучше сразу».

Тоня тогда от стресса сама чуть рядом не свалилась. Но опомнилась, вызвала медиков да полицию. Участковый приличный попался – не кори, говорит, себя, это он, видно, «белочку» поймал. Алкаши часто вешаются. Не переживай, никто его силой не тянул.

Ну, увезли его, Тоня сначала-то вздохнула с облегчением – одной заботой меньше. Хозяйка, выжига, едва начерно прибралась в комнате, даже раскладушку Мишкину выбрасывать не стала. Судачили бабки во дворе, что надо бы батюшку в квартиру пригласить, чтобы он что-то там сделал, покадил, освятил, молитвы прочитал, святой водой окропил. А иначе жить в той комнате нельзя. Ну, дождешься от жадины, как же! Хотела Тоня съехать, да деньги у нее вперед заплачены были за два месяца, а выжига ни за что не отдаст. А у Тони что – деньги лишние, что ли? Тем более что драла баба за комнату непомерно.

Правду люди говорили – не зря батюшку в таких случаях зовут. Потому что Тоня спать вообще перестала. Лежит до утра, прислушивается, все ей кажется, что Мишка в той комнате ходит. Ночью в туалет выйти боится – а вдруг Мишка выскочит. А если увидит она его лицо синее да язык вываленный, так сразу на месте умрет.

Стала Тоня нервная, вздрагивает, вещи роняет. На работе перепутала пару раз документы, заказы не туда послала. Начальник наорал, она, как обычно, в ступор впала. Он ее и уволил по-быстрому. Тоня спорить не стала, собрала вещички, расчет получила да и пошла. А охранник внизу пожалел ее, дал телефон Владимира Борисовича, там, сказал, работа есть с проживанием. Тоня и согласилась. И первый день думала, что ей повезло. Ага, как же, похоже, что и тут все закончится плохо. Такая уж у нее судьба, что ничего хорошего в жизни ей не отпущено.

Тоню разбудил телефонный звонок. Спросонья она долго искала мобильник, а он все заливался и заливался не умолкая. Наконец телефон нашелся под кроватью, бог знает, как он туда завалился, ни кошек в доме нет, ни детей.

– Да! – сказала Тоня. – Слушаю!

В трубке долго молчали, потом послышался какой-то скрип. Номер на дисплее был незнакомый, Тоня недоуменно пожала плечами и хотела уже нажать кнопку отбоя. Ясно же, что не туда попали, как тут прорезался женский голос.

– Это Антонина?

– Ну да…