Ракета пронеслась между нами и ушла вверх. Вторая не отставала. Переворот и я резко снизился на предельно-малую высоту.

Я добавил обороты и лавировал среди неровностей рельефа местности.

– Ещё пуск слева! – кричу я в эфир.

Ручку управления отклоняю на себя и тут же делаю несколько «бочек». Снова ракета ушла в сторону.

– 110й, под обстрелом с земли. Три пуска по себе обнаружил в районе Каама. Как приняли?

– 110й, поняли вас. Возврат на аэродром, – сказал офицер боевого управления.

Сирена в кабине прекратила выть, но волнение ещё не ушло. Чуть отдышался и запросил своего напарника.

– 112й на связь.

– Ответил 110й, – слышу я недовольный голос Марика. – Я над тобой и справа. Высота 3000.

Я бросил взгляд наверх и увидел самолёт Марика с большим белым шлейфом.

– Бак пробило? – запросил я.

– Мне кажется, вообще всю топливную систему. До аэродрома не дотяну, – ответил Марик.

Я выровнялся со своим ведомым и ещё раз осмотрел самолёт. Кажется, что кроме утечки топлива, повреждений у самолёта нет.

И опять история повторяется. Я рядом и Марику нужно будет прыгать. Благо в этих краях пока что нет войск противника.

– Видишь долину между двумя горными хребтами? Прямо по курсу.

– Да, вижу, – недовольно ответил Барсов.

– Выводи самолёт туда, подвески сбрасывай на «невзрыв» и прыгай.

– Ну, уж нет! – громко сказал Марик. – Я уже прыгал и мне не понравилось. Сам как-нибудь.

Чего этот дурачок задумал?

Глава 7

Не самое удачное время выбрал Марк для того, чтобы качать свои права. В воздухе вообще не стоит много разговаривать. Лучше делать и принимать верное решение.

А такое сейчас было только одно – катапультироваться.

– Лампочка скоро загорится, – доложил Марик.

У него сейчас уже аварийный остаток скоро будет на борту. С таким темпом ухода топлива из баков он плюхнется до Лубанго километров за 70. Подбирать его не придётся слишком долго.

– 112й, давай ещё протянем. Когда будет минимальный остаток топлива, катапультируйся.

– Не буду. Далеко, – ворчал в эфир Марк, делая шумный вдох.

– Тогда выводи самолёт в зону, которую я тебе указал. Сбросишь подвески, возьмёшься за поручни и тяни. До аэродрома всё равно не долетишь.

Барсов молчал, а я продолжал смотреть на белый шлейф исходящий от его самолёта. Под нами сейчас была дорога, соединяющая Кааму и Лубанго. Слева и справа от дороги высокие холмы, а наиболее крупный населённый пункт – Шианже – остался слева. Местность идеальная, чтобы прыгнуть. И опасных диких зверей нет.

– 112й, катапультируйся! Приказ слышал? – громко вышел в эфир Штыков с командного пункта. – Поисковая группа уже на борту.

– 112й, нет. Катапультироваться не могу. Эм… кресло не срабатывает, – соврал Марик.

Вот балбес! Ещё и врёт, что не сработала система аварийного покидания. Сто процентов, даже не тянул за «держки». Похоже, что мой ведомый решил погеройствовать.

– Буду садиться на грунт, – громко сказал в эфир Марик.

– 112й запретил. 110й, в паре кто у вас ведущий – вы или он? – вопил в эфире Валентин Иванович.

– Понял вас, – ответил я, но сделать тут уже ничего нельзя.

Раз Марик решил садиться на грунт, буду с ним до конца в этом деле. А потом убью его, когда увижу, если сам не убьётся!

– 112й, переход на стартовый канал, – сказал я, положив руку на переключатель канала, на пульте связи.

– Перехожу.

Бубко, как человек из нашего полка, всегда знает, что один из каналов на самолётной станции нужно всегда делать для переговоров экипажей между собой. В Осмоне это всегда 12й канал.

– 112й, – вызвал я Марика.

– На приёме.

– Остаток аварийный?

– Подтвердил. Лампочка горит, но… площадки никакой не вижу, – занервничал Марик.

– Тогда стоит прыгнуть. Я тебе уже отдал такой приказ.

– Нет. Лучше сдохну! – громко ответил Барсов.

Вот что ты с ним будешь сейчас делать?! Хоть вместе с ним прыгай.

Я бросил взгляд вперёд и сравнил с картой. Сейчас дорога начинает сильно петлять. Участок асфальтированный, но по рассказам кубинцев весь в дырках. На машинах и то быстро не поедешь. Приземлять самолёт на такой асфальт опасно.

Скорость на касании почти 280 км/ч и любая кочка или неровность приведут к клевку носом и сильному удару. Шансов будет немного на выживание. Значит, только на грунт. И кто его знает, где этот грунт здесь достаточной плотности!

– Снижаемся. Будем искать площадку, – дал я команду Марику.

Высота 500, но никакого более-менее подходящего участка не видно. Дорога вечно петляет. Параллельно ей идёт лес и песчаники. Пролетели деревню под названием Чибемба.

– Вижу участок! – громко сказал Марик, но он уже не успеет сесть с ходу.

– Не успеешь. Тебе участка этого не хватит, – говорю я в эфир.

Ещё один изгиб. Впереди небольшая холмистая местность, участок дороги без изгибов, но справа-леса, слева – хребет с вершиной в 1352 метра. Слишком узко.

– Серёга, остаток 200, – настойчиво сказал Марик.

Другого места можем уже не успеть найти.

– Наблюдаешь прямой участок?

– Так точно.

– Снижайся. Выпуск шасси, закрылки 25°, – сказал я ему, и мы вместе начали снижаться.

Марк сбросил все свои ракеты и подвесной бак над лесом. Главное, чтобы не на голову каким-нибудь местным жителям.

Иду с ним рядом, чтобы контролировать выпуск взлётно-посадочных устройств. Все три стойки вышли и встали на замки.

– Шасси наблюдаю, закрылки вышли, – подсказал я Марику. – Начинаем гасить скорость.

Указатель скорости показывает 370 км/ч. Снижение продолжаем.

Во рту сильно пересохло. Мой ведомый сейчас рискует очень сильно. Да, можно посадить, но стоит ли это того. Вряд ли самолёт потом будет пригоден для полётов.

– 350, скорость 340. Продолжаем, – краем глаза посматривал я на Марка, а сам контролировал обстановку впереди себя.

Мне нужно будет выполнить проход раньше, чем он сядет в этот прогал между кронами деревьев. В левом глазу защипало, когда одна из капель пота скатилась со лба.

– Высота 300. Перед землёй загаси скорость до 260, – сказал я, назвав Марику величину слегка меньшую, чем написано в инструкции.

– Понял.

Асфальтовая дорога сменилась грунтовой. С этой высоты неровности заметить невозможно. Главное, чтобы он быстро выполнил все действия на выравнивании.

– Примерно в метре выпусти тормозной и выключи двигатель. Так уменьшишь пробег до минимального.

– Понял. Готов к посадке.

Самолёт Марка продолжал планировать вниз.

– 100, скорость 300, – сказал я в эфир.

Есть ещё запас по высоте. Пока мне ещё рано переводить самолёт в набор. Рука уже готова перевести рычаг управления двигателем на максимал.

– 50, скорость 280, – продолжаю я снижаться.

На следующей отметке мне нужно будет перевести самолёт в горизонт, иначе я разобьюсь.

– 30, 270, – произнёс я в эфир.

Обороты вывел на максимал. Выровнял самолёт по горизонту прямо у самых крон деревьев и ушёл вверх с набором высоты.

Шасси убрал, закрылки вернул в нужное положение и пошёл разворачиваться вправо. Внизу столб пыли и ничего не видно, что с самолётом.

– Лубанго, я 110й, – перешёл я на канал управления, продолжая высматривать самолёт Марка внизу.

Пыль рассеивается. Возникает знакомый силуэт нашей любимой «баллалайки», мирно стоящей на земле с наполненным куполом тормозного парашюта.

– 110й, отвечает Лубанго. Что у вас там?

– 112й произвёл вынужденную посадку. Местоположение – восточнее несколько километров от отметки 1352. Участок дороги между Мпапа и Ндонге.

– Понял вас. Вертолёты пошли. Вам возврат на аэродром, – ответили мне с командного пункта.

Я сделал пару проходов над самолётом. Фонарь был уже открыт, а из кабины показался и сам Марк. Главное, что живой. Я отвернул в сторону Лубанго, набрал 3000 метров по команде ОБУшника и продолжил свой полёт.

Зарулив на стоянку, я уже заметил, как около самолёта топчется Гусько, Ренатов и Костян. Всем хочется узнать подробности.

– Серёга, ну что за дела?! – воскликнул Гусько, пока я спускался по стремянке. – Ты вспотел как в Афгане после вылета в Панджшер.

– А тут не менее жарко, Савелич, – выдохнул я и взял из рук Вениамина специально оставленную перед вылетом фляжку кипячёной воды.

– Тут все на ушах, – кивал головой Костян, похлопывая меня одобрительно по плечу. – Марик – тот ещё исполнитель, – улыбнулся Бардин.

– Неа, Кость. Думаешь, он специально решил отработать такую посадку на грунт? У него течь топлива была. По нам ракетами с земли отработали.

У собравшихся был небольшой шок, а Савельевич молча достал свою металлическую фляжку с советским гербом.

– Такую новость на сухую нельзя воспринимать, – сказал Гусько, сделав пару глотков, занюхал выпитый напиток. – Серый, глотнёшь? – предложил он мне.

– Савелич, убери, – ответил я. – Его цепануло, а я, как видишь, целый.

– Я бы не был так уверен, Серёга, – сказал Ренатов и указал на киль самолёта.

Повернувшись, я заметил, что тоже получил некоторые повреждения. Несколько дырок и разбитые аэронавигационные и строевые огни, которые не оказали влияния на мой полёт.

– Веня, ну что скажешь? – спросил я у техника, который ковырялся в руле направления.

– Скажу, что не ходите мужики в Африку летать, – ответил Бубко, спрыгивая со стремянки. – В рубашке ты родился, Сергеич.

– Не первый раз уже это замечаю. Спасибо, – ответил я.

Я пересказал мужикам обстоятельства того, как по нам отработали средства ПВО, но для них было удивительно это слышать.

– Однозначно свои отработали. Нету в тех краях повстанцев, а регулярные части ЮАР пока стоят на границе, – предположил Ренатов.

– За Мариком уже полетели? – спросил я.

– Да. Два «Аллуэта» приземлились, забрали Штыкова и ушли на юг, – сказал Савелич, описывая эти вертолёты не самыми лестными словами.

Прошло несколько часов. Вертолёты вернулись на аэродром, но Марика мы так и не дождались. Его увезли сразу в больницу на обследование.

Предварительно наш оперативный дежурный с командного пункта рассказал, что в районе посадки самолёта оставили отряд кубинцев для охраны.

Штыков влетел в класс, словно буря. Он не рычал и не кричал. Его лицо было настолько багровым, будто он с места вынужденной посадки бегом бежал, а не на вертолёте летел.

– Всем выйти, – спокойно сказал он. – Родину остаться.

– А что с Марком? – спросил я. – Думаю, все хотят знать.

– Визуально травм нет. Но у него сильный испуг. Заикается, трясётся, внятно ничего объяснить не может.

– Странно. На Барсова не похоже. Он же наш, Осмонский! Боевой! – сказал Гусько.

– Ещё раз – всем выйти. Мне с Родиным поговорить нужно, – произнёс Валентин Николаевич.

Мужики не спешили вставать со своих мест, но Штыков поторопил их. Как только дверь закрылась, подполковник начал спрашивать.

– А теперь, расскажи мне, что это было? – спросил Валентин Николаевич, дрожащими руками доставая из пачки сигарету.

Что мне ему сейчас сказать? Что мой ведомый принял такое решения, а я на него не повлиял? Так, он и так это знает.

– Валентин Николаевич, давайте сразу к делу и не будем прелюдии устраивать, – ответил я и, судя по успокоившему нервы сигаретой Штыкову, он согласился. – Лётчик жив?

– Вроде того. Трясётся весь, но ничего не повредил себе. Даже не знаю, отчего он так испугался, – ответил мне Штыков.

– Вот видите. Самолёт цел? – спросил я, но уверенности в сохранности МиГ-21 не было.

– Не считая дырки в топливном баке и слегка забитому пылью движку, абсолютно. Он даже летать может не хуже, чем до посадки на грунт.

Вообще супер! Всё сделал как надо Марик. Но от моего «леща» это его не спасёт.