***

Небо над нашими головами все еще было затянуто облаками, но иногда в просветах мелькало солнце. Когда его луч впервые за много дней упал на землю, всадники радостно закричали.

Я смотрела на них круглыми от изумления глазами. Так соскучились по солнечному свету? Серьезно? В моем мире есть места, в которых его нет по полгода!

Заметив мою реакцию, Кхаад впервые за время нашего путешествия весело засмеялся, прижал раскрытую ладонь ко лбу, потом кулак к сердцу и обратился ко мне:

– Avalés im zült amár, mõrí!

Его смех подхватили остальные всадники и принялись повторять эту фразу вместе с нехитрым ритуалом. Я взглянула на разорванные солнечным светом облака и прошептала:

– Авале́с им зюльт ама́р… Похоже на приветствие…

Ехавший рядом Аик кивнул на небо и соединил пальцы обеих рук в круг.

– Mar mõrí, salé im zült!

Я медленно кивнула.

Понятно, им зюльт – это солнце. Теперь в их приветствии упоминается солнце. А еще васахтю́ им зюльт… Выходит, они интересуются, видела ли я солнце…

Какое-то особое у них отношение к нему, это очевидно.

Поставив зарубку в памяти понаблюдать за тем, какое приветствие всадники используют в разное время суток, я предалась разглядыванию природы.

В первые дни, когда земля начала оживать, стряхнув с себя снег, меня не отпускало разочарование. Мои спутники были настолько необычными, что окружающий мир на их фоне казался банальным. Уж слишком он был похож на мой.

Я, конечно, не ждала, что трава будет синего цвета или будет светиться, как глаза мужчин. Но, увидев торчащие из земли зеленые ростки, равнодушно отвернулась.

Вот только мое нелепое разочарование было недолгим.

Кайдахары уже стали почти родными и за шок не считались. Когда я впервые увидела их, меня вообще все поражало. А первый ОСМЫСЛЕННЫЙ шок от представителей местной фауны я испытала, когда трое всадников во главе с Гардахом уехали на несколько часов, а вернулись с тушей. Убитое ими животное мордой напоминало оленя. И всем остальным напоминало бы тоже, если бы его тело не было усеяно острыми шипами с палец длиной, а живот не был закрыт тонкими костяными пластинами. Его название я не выяснила, но мясо у «оленя» оказалось вкусным.

Первый урок не лезть к местной флоре я получила, когда мы остановились на ночлег через несколько дней пути по весеннему миру. К тому моменту черная голая земля сменилась лугами с невысокой травой, но я перестала поражаться резким сменам климатических поясов – какой смысл, если здесь это норма?

Гардах обходил поляну по периметру и что-то выдирал из земли, пока остальные всадники разбивали лагерь. Заметив мой любопытствующий взгляд, он поманил меня пальцем и показал цветы. На длинных стеблях покачивались небольшие бутоны красивого персикового цвета, лепестки которых казались нежными и бархатистыми.

Я машинально потянулась к цветам, но Гардах остановил меня резким:

– Mar nin, mõrí!²⁰

А потом поднес палец к бутону. Растение тут же пришло в движение, а в следующую секунду Гардах отдернул руку. Букет задымился, и всадник бросил его на землю. Кто-то тоненько завыл от боли.

Я испуганно отпрянула и врезалась спиной в Кхаада. Он поймал меня за плечи, не позволив упасть, и кивнул на Гардаха. Я повернулась к всаднику и ахнула. Он демонстрировал мне окровавленный палец, а в его глазах, отбрасывая отсветы на широкие скулы, кипело расплавленное золото.

– Sarí argadá, mõrí, jü argáh.²¹

Я сглотнула и прошептала:

– Аргада́. Арга́х.

Эти слова значили – опасны, опасность.

Я опустила взгляд на цветы и подавилась изумленным возгласом – это они воют!

Кхаад тронул меня за плечо.

– Dal, mõrí, кasaráh a sün.²²

Я уставилась на него в недоумении. Какой сюн? Тут кровожадное растение воет от боли!

– Ah assthá haadahír? ²³

Я повернулась к подошедшему к нам Драха и ткнула пальцем в тлеющие на земле растения. Он понимающе улыбнулся, но его взгляд стал печальным.

– Sahassõs. Sarí argadá.²⁴

Я неуверенно повторила, продолжая указывать на цветы:

– Сахассьо́с?

Драха кивнул. Его брови надломились, искажая красивое лицо му́кой.

Так я узнала название первого живого организма, к которому приближаться не стоит ни при каких условиях. Убитый всадниками «олень» показался милейшей зверушкой, кайдахары – радужными пони, а окружающий мир перестал быть скучным.

Как может быть скучным мир, в котором тебя могут сожрать цветы?!

***

На пятнадцатый день после моего появления в этом мире Кхар Джахар внезапно оборвал наш урок на полуслове, ненадолго уставившись в одну точку, потом повернулся к ехавшему рядом Гардаху и что-то сказал. В быстрой речи я разобрала одно слово: мьаривта́с. И лишь потому, что оно отличалось от знакомого мне мьарив только окончанием.

Гардах восторженно улыбнулся и передал услышанное остальным. Всадники радостно забормотали. По их лицам разлилось воодушевление. Даже кайдахары сбросили привычное оцепенение, вскинули морды и зашевелили ушами, пытаясь понять, что так взбудоражило их наездников.

Спустя час мы разбили лагерь у подножия заросшего травой холма. Кхар Джахар сразу уехал, прихватив с собой Гардаха и Кхаада. Видимо, за очередным «оленем». Пару раз в пути я замечала небольшие группы этих животных на равнинах.

Я осматривала невысокие заросли возле шатра, когда меня окликнул Маритас:

– Ah mõrí?

Он вопросительно взглянул на мои испачканные землей руки, и я пояснила:

– Ахра́ сюр… Нин. Сура́хт… сахассьо́с.²⁵

Вот она, разница в произношении всего одного звука. Сюр – улыбаться, сур – искать.

Всадник понимающе хмыкнул и протянул мне сверток черной ткани. Я забрала его, развернула и недоуменно уставилась на мужчину.

Он дал мне рубашку. Такую же, какую носил сам.

Противный голосок в голове зашептал: тебя к чему-то готовят. К жертвоприношению, видимо… Сейчас переоденут…

Маритас словно прочитал мои мысли и засмеялся, протягивая руку. Я неуверенно взялась за шершавую ладонь и последовала за мужчиной на холм. Пока мы шли, я внимательно разглядывала обилие мелких цветочков под ногами, боясь наступить на что-то, что попытается меня цапнуть. А на вершине всадник сказал:

– Mar mõrí! Salé im valt.

Я посмотрела туда, куда он указывал, и закричала от восторга, прижимая рубашку к груди. Даже несколько раз подпрыгнула на месте под звонкий смех мужчины.

Так вот чему мои спутники и их животные так обрадовались!

Вид на весеннюю равнину был изумительным. Перед нами раскинулось море насыщенно-зеленой травы, над которым местами возвышались вытянутые каменные глыбы-«волнорезы». Но радовалась я как ненормальная по другой причине.

С другой стороны холма раскинулось большое озеро. На берегу в нескольких местах «развалились» огромные камни, силуэтами напоминавшие прилегших отдохнуть людей.

К водоему неспешно брели расседланные кайдахары, и я удивилась – неужели всадники совсем не боятся, что они разбегутся? Нет, я и до этого не замечала, чтобы скакунов привязывали… Да просто не заморачивалась на эту тему.

Вода в озере была настолько чистой, что было отчетливо видно дно. Я успела расстроиться, увидев плывущую тень – неужели там водится кто-то опасный, и я не смогу искупаться? – а в следующее мгновение засмеялась от облегчения. Над водой показался вынырнувший Аик. Он заметил нас, махнул рукой и что-то крикнул. Маритас ухмыльнулся и показал ему… средний палец! И судя по задорному блеску его глаз и ответному хохоту Аика ЭТОТ жест здесь значил то же, что и в моем мире.

Я повернулась к Маритасу и почти завопила от восторга:

– Приносите в жертву! Да пожалуйста! Но сначала дайте помыться, умоляю! Господь всемогущий, расцеловала бы тебя, если бы знала, что можно!

Маритас ни слова не понял, но почему-то покраснел. Он указал пальцем на мой шатер, потом на мою куртку, на рубашку в моих руках и на озеро. Я кивнула, без слов поняв, что он хочет сказать.

– Да, сейчас! В смысле, амту́!

– Amtü!²⁶

– Даа́, амтю́, сейчас!

Я помчалась с холма, не разбирая пути, а в спину мне летел трескучий смех.

В шатре я с блаженным стоном избавилась от одежды, оставив только трусики, и натянула на себя черную рубашку, сладко пахнущую травами и дымом. Она села на меня свободно, как платье-миди большого размера. Я подвернула длинные рукава, сунула ноги в ботинки, набросила на плечи черный плащ, подхватила ком грязной, пропахшей по́том одежды и выскочила на улицу. Едва не сбив с ног Маритаса, помчалась к холму.

– Mar mõrí!

Я резко остановилась и развернулась к всаднику. Он протягивал мне большой сверток серой ткани и… кусок мыла!

Ох! Давно я не была так счастлива!

– Как же я тебя люблю, если бы ты только знал! Мюрика́с!²⁷

Я с радостным визгом выхватила из рук Маритаса самые настоящие драгоценности и помчалась к озеру, снова отметив, что всадник покраснел после моих слов.

К Аику присоединился Драха. Мужчины плавали в подобии шорт длиной чуть выше колена. Они ныряли в воду, выныривали, фыркали и мотали головами, отбрасывая волосы с лица, и явно наслаждались времяпровождением. Но когда я подбежала к озеру, уронила грязную одежду на траву и скинула плащ с ботинками, одновременно воскликнули:

– Mar mõrí!

И резко отвернулись.

Я замерла, озадаченная их реакций. А потом задумалась.

Мы столько времени провели рядом, что я привыкла к постоянному присутствию мужчин. Но все еще уходила дальше, чем хотелось бы, когда естественная нужда гнала меня в кусты, и все еще со смятением думала – слышат ли они мой храп по ночам?

Потому что СТЕСНЯЛАСЬ.

Мы ничего не знали друг о друге и, не имея возможности нормально общаться, могли лишь догадываться, где проведены наши границы приличия. И сейчас, стоя перед мужчинами в одной рубашке, я могла лишь догадываться, сильно ли их нравы отличались от нравов моих современников.

Я смутила всадников видом голых ног? Или они решили, что смущают меня, видевшую юбки короче их поясов? Может, публичное появление в подобном виде заслуживает в этом мире посмертной печати путаны? Если судить по тому, что я знаю про средневек…

Я глухо выругалась, осознав – я наиглупейшим образом пытаюсь оценить мировоззрение мужчин эпохой, о которой знала из книг и фильмов да пары лекций в колледже. И лишь потому, что увидела у них мечи, бурдюки вместо бутылок да кубки вместо кружек!

Я не могла прочесть мысли всадников. Не могла узнать, что для них ценно и важно кроме солнца, на которое лично я крайне редко обращала внимание, какие у них нормы приличия и моральные установки. А потому пыталась измерить их хоть чем-то, что было мне понятно и хоть как-то подходило моей новой реальности.

Потому что так устроен наш мозг – любую прореху в картине мира он пытается заполнить хоть чем-нибудь и не всегда верным. И частенько играет с нами злую шутку. И я, попавшая в незнакомый мир, яркий тому пример.

За последние две недели я видела столько чудес! И каждое пыталась объяснить со своей знакомой, а потому безопасной колокольни. Но здесь у оленя все тело в шипах, у лошадей клыки, цветы могут тобой закусить, а люди владеют магией. Закостенелое сознание вопило, что так не бывает, «подставляло» всадников ехидными комментариями, постоянно искало в их действиях подвох, а я позволяла ему обманывать меня.

Прав был Харон, наш мозг ужасно ограничен…

– Ah mõrí?

Я поймала взгляд Драха. Он указал пальцем на берег и спросил: