(По моему почерку видно, что стемнело, но сейчас я зажег лампу.) Однажды днем я был у дяди Стрикера, и меня там угощали хютспотом^[47], и тогда же мне пришла в голову мысль сделать ту выдержку из Мотли, я покажу ее тебе на Рождество. Здесь, в городе, я повидал и истоптал очень много каменных порогов, церковных полов и крылец домов, и потому я задумал нарисовать те карты скалистой Шотландии, и пока я их раскрашивал (в зеленый и оранжевый цвета), вспомнил те соленья, которые любит дядя, а теперь и я тоже. Душа человека – это особая, странная вещь, и я полагаю, что хорошо иметь такую, как карта Англии, выполненную с заботой и содержащую как можно больше той любви, которая священна и которая все покрывает, и всему верит, и всего надеется, и все переносит, и никогда не перестает. Эта Любовь – свет мира, истинная жизнь – свет человеков. Знание языков – это хороший навык, и я стремлюсь к нему в надежде овладеть им.

Когда у человека из еды есть только корка черного ржаного хлеба, правильно будет вспомнить слова: «Tunc justi fulgebunt ut sol in regnum Patris sui» («Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их») – как и тогда, когда на нем грязные сапоги или мокрая черная одежда. Да войдем мы все однажды в то царство, что не от мира сего, где не женятся и не выходят замуж, где не будет уже солнце служить тебе светом дневным и сияние луны светить тебе, но Господь будет тебе вечным светом, и Бог твой – славою твоею, где не зайдет уже солнце и луна не скроется, ибо Господь будет вечным светом, и окончатся дни сетования твоего, и отрет Бог всякую слезу с очей. И мы также можем быть заквашены малой закваской – «нас огорчают, а мы всегда радуемся», – быть тем, кто мы есть Божьей милостью, храня в потаенных уголках нашего сердца слова: «Я никогда не отчаиваюсь», потому что у нас есть вера в Бога. «Держу лицо мое, как кремень» – это подходящие слова во многих случаях, а также: «Будь как железный столб или как старый дуб». Кроме того, любить растения с шипами, как и колючие изгороди вокруг Английской церкви или розы на кладбище, которые так красивы в эти дни, – это правильно; да, хорошо было бы сплести себе венец из терна жизни, не для людей, а чтобы Господь увидел.

Тебе известна гравюра на дереве Свайна, он толковый малый, его мастерская находится в очень симпатичном районе Лондона, недалеко от той части улицы Странд, где расположены редакции иллюстрированных газет («Ill. Lond. News»^[48], «Graphic», «Seeley» и т. д.), неподалеку от Книжных рядов, наполненных всевозможными книжными киосками и лавками, где можно увидеть все, что угодно: от гравюр Рембрандта до «Household edition»^[49] Диккенса и книг из серии «Chandos Classics»; там все в зеленых тонах (особенно в пасмурную осеннюю погоду или в мрачные предрождественские дни), и это место невольно напоминает Эфес, такой, каким он описан в Деяниях, своеобразно и просто. (Книжные магазины в Париже также очень интересны, в том числе в Сен-Жерменском предместье.)

Мальчик мой, как же я буду невыразимо счастлив, когда сдам экзамены; если я преодолею препятствия, это будет сделано в простоте сердца, а также с молитвой к Богу на устах, ибо я очень часто с жаром молюсь Ему о мудрости, которая мне необходима, и о том, чтобы Он однажды позволил мне написать и прочитать много проповедей, которые бы напоминали проповеди нашего отца, и о том, чтобы в течение всей моей жизни я довел до совершенства работу и все бы мне содействовало ко благу.

В понедельник вечером я навестил дядю Кора, а также повидал тетю и все семейство, все они передают тебе сердечный привет. Я провел там довольно много времени, потому что давно не видел тетю: ведь человека можно нечаянно оскорбить, если ему покажется, что ты относишься к нему невнимательно и пренебрежительно. Еще у дяди я пролистал книгу «Гравюры Ш. Добиньи». Оттуда я отправился к дяде Стрикеру: дяди дома не оказалось, но у него гостил сын преподобного Мейбоома (брат Маргреет), морской офицер, его подруга, а также юноша Мидделбек, который сколько-то времени провел в Лондоне и собирался туда вернуться.

В десять часов вернулся дядя, промокший насквозь, потому что в тот вечер шел сильный дождь, и у меня случился долгий разговор с ним и тетей, потому что за пару дней до этого их навестил Мендес (не стоит часто бросаться словом «гений», даже если веришь, что на свете их больше, чем многие предполагают, но Мендес действительно совершенно замечательный человек, и я рад и благодарен, что мне довелось с ним соприкоснуться) и, к счастью, не отозвался плохо [обо мне], однако дядя принялся меня расспрашивать, не сложно ли мне, и я признался, что очень сложно и что я делаю все возможное, чтобы быть стойким и готовым ко всему. Тем не менее он воодушевил меня. Но остаются эти ужасные алгебра с геометрией; ладно, посмотрим, после Рождества я буду брать уроки по этому предмету – иначе никак.

Я держусь за церковь и книжные магазины; если у меня получается придумать себе там дело, то я этим пользуюсь, так, например, вчера я побывал в лавках у Схалекампа и у К. Л. Бринкмана на улице Хартестраат (магазин Схалекампа действительно интересен) и купил там пару карт Преподавательского общества, которых существует всего около ста, по стюйверу^[50] штука, в том числе карту Нидерландов во всех возможных исторических эпохах. (В прошлом визиты в книжный магазин очень часто поднимали мне настроение и напоминали, что в мире есть приятные вещи.)

В воскресенье я был на утренней службе и после этого – во Французской церкви, где я прослушал великолепную проповедь преподобного Гагнебина «Дом в Вифании». «Une seule chose est nécessaire & Marie a choisi la bonne part»^[51]. У этого преподобного Гагнебина приятная внешность и достойная голова, и в его лице есть что-то от мира Божьего, который превыше всякого ума. Мне думается, в нем есть что-то от священника с картины «Последние жертвы террора» или от скромного и верного слуги с гравюры «Подруги в пансионе».

Та картина Израэльса, которую ты описываешь, должно быть, великолепна, я вполне могу представить ее себе по твоему ясному рассказу. Видел маленькую картину его кисти у К. М., а также картину Мауве, красивую: «Пастух с отарой овец в дюнах».

Кроме того – хорошее, жизнерадостное письмо из дому: похоже, что дела в Принсенхаге, к счастью, идут на поправку. Я очень жду Рождества, привези с собой всякой всячины как можно больше, это будет полезно нам всем. Не торопись с отправкой табака, у меня еще есть запас, это хорошее и необходимое подспорье в учебе.

Написал длинное письмо Гарри Гледуэлу, которое ушло сегодня, кланялся ему от тебя. Если у тебя будет возможность, подумай о Мишле, ты в курсе, о чем я, и о Ж. Бретоне, но ты знаешь, для чего это и что это не к спеху, и в крайнем случае это может подождать до Рождества. Теперь мне нужно приступать к работе, и к тому же на бумаге почти не осталось места. Будь здоров, напиши, если будет возможность; приложенную к твоему письму расписку я передал дяде. Он, дядя и тетя Стрикеры кланяются тебе. Поприветствуй от меня тех, с кем ты делишь крышу над головой, и, если представится возможность, Мауве и его жену, Терстехов, ван Стокумов (как у нее дела?), Хаанебеков и Борхерса, если встретишь. Да будут благословенны все дела твои, сил и бодрости в эти осенние дни, и пусть поскорее наступит Рождество и придет час, когда мы вновь будем вместе, прощай, мысленно жму руку, и верь мне, остаюсь навсегда

Видел две репродукции [картин] Габриэля Макса: «Воскрешение дочери Иаира» и «Монашку в монастырском саду», мне очень понравилось, особенно первая.

Ты знаешь гравюру по картине Ландсира, – по-моему, она называется «Горец»? На вершине горы, во время метели – шотландский горец с орлом в руке, которого он недавно подстрелил.

137 (116). Тео Ван Гогу. Амстердам, воскресенье, 9 декабря 1877

Амстердам, 9 декабря 1877

Дорогой Тео,

мне не хотелось долго ждать, чтобы написать тебе, в первую очередь потому, что я должен поблагодарить тебя за три вещи. Во-первых, за твое прекрасное письмо на четырех страницах: этим ты доставил мне наивысшее удовольствие, потому что приятно чувствовать, что где-то живет и ходит по миру твой брат; когда думаешь о многом и многое предстоит осуществить, иногда испытываешь такое чувство: где я, что я делаю, куда я направляюсь? Начинает кружиться голова, и тогда так хорошо знакомый голос или, вернее, почерк делает так, что ты вновь чувствуешь твердую почву под ногами.

Далее я должен поблагодарить тебя за издание «Galerie Contemporaine», посвященное Эд. Фреру. Это очень интересно, и я доволен, что оно теперь у меня есть. А также благодарю тебя за 10 почтовых марок, это поистине слишком много – не стоило так много присылать. От всего сердца жму тебе руку за все.

Теперь хочу рассказать кое-что о празднике св. Николая: я получил славное письмо из Эттена, и с ним пришел банковский чек на покупку пары перчаток. Однако они у меня уже имелись, поэтому на эти деньги я купил себе нечто иное: карту Стилера, а именно отдельную карту Шотландии. Сейчас я могу купить их по отдельности у Сейффардта, но такая возможность, пожалуй, будет не всегда. Ту карту я перерисовал, так что она у меня теперь в двойном экземпляре. И так как я хотел сделать подарок на Рождество Гарри Гледуэлу, то я надеюсь послать ему ее через тебя и что ее добавят в ящик, если таковой будет отправлен в Париж. Дом следует строить на камне: Шотландия, Нормандия и Бретань довольно скалисты, посмотри еще раз большую карту Шотландии, когда ее получишь. Если сравнить труд учебы с постройкой дома, а эти месяцы – с фундаментом, то в его основании заложены камни.

Но это все к слову, а теперь вернемся к упомянутому вечеру. От дяди Кора я получил «Надгробные речи» Боссюэ в очень хорошем и довольно удобном издании, очень полном, оно также включает прекрасную проповедь о Павле на тему «Когда я немощен, тогда силен». Это превосходная книга, на Рождество ты ее увидишь, до сегодняшнего дня я с большим удовольствием носил ее с собой в кармане, но пришло время это прекратить, чтобы с ней ничего не случилось. От Мендеса я получил произведения Клаудиуса – тоже хорошая и дельная книга, – послал ему «О подражании Христу» Фомы Кемпийского, надписав книгу в начале: «В Нем нет Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского, но Христос есть все и во всех». От дяди Стрикера – коробку сигар. Знаешь, что я с ними сделал? Роосы всегда так добры ко мне, и я как раз думал, нет ли у меня чего-нибудь, что я мог бы им послать, и тогда эта коробочка сигар меня выручила. А вечером я нашел на своем столе письмо от дяди Яна. Побывал у Фоса и Кее, где опять встретил дядю и тетю Стрикер, однако я не мог там задержаться, потому что с 8:10 у меня были занятия с Тейшейрой^[52]. Дядя Ян был в тот вечер у дяди Кора.

Этим утром побывал на службе у дяди Стрикера, а именно в церкви Эйландскерк, дядя Кор там тоже присутствовал. Проповедь была на тему «Во свете Твоем мы видим свет».

Всегда приятно пройтись в сторону этой Эйландскерк. Сегодня днем я еще раз прогулялся вокруг Английской церкви, у меня при себе были упомянутые карты тех скалистых стран, потому что мне показалось, что между ними и церквушкой есть определенная связь.

«Господня церковь на скале»: это строчка из псалма, который пели сегодня утром, этот сюжет встречается и у Рёйсдаля, а Милле изобразил его на картине, которая находится в Люксембургском дворце.

Это ты хорошо придумал: нанести на карту Бретани названия и т. п. Тебе известно, что я тоже так сделал с той картой, которую зарисовал. Привези ее с собой на Рождество, тогда мы сможем сравнить результаты. Просто сделай это, потому что так будет правильно.

Ты говоришь, чтобы я заехал в Гаагу по пути в Эттен, мне бы этого хотелось. Будет ли возможность остановиться на одну ночь у Рооса? Если да, можешь мне об этом не сообщать, я буду рассчитывать на то, что это возможно в случае необходимости. Я бы с удовольствием вновь увидел твою комнатку и дерево с вьюном, надеюсь, что это случится и что я смогу уехать отсюда достаточно рано.

Не могу описать, с каким нетерпением я жду Рождества. И надеюсь, что папа будет мной доволен.