Есть то, что я обязан поведать тебе, от тебя у меня нет секретов. В жизни дяди Яна, дяди Кора, дяди Винсента много-много добра и благочестия, но все же чего-то не хватает. Тебе не кажется, что когда первые двое вечером сидят и разговаривают, как часто случается, здесь, в этой красивой и скромной комнате, известной тебе, – разве эта картина не радует сердце, в особенности если на них смотреть с любовью, как это делаю я? И все же в рембрандтовских «Паломниках в Эммаусе» еще больше красоты, и они могли бы быть такими, а сейчас они почти такие, но не полностью. В папе есть то, чего им недостает: хорошо быть христианином, и частично, и полностью, потому что это – вечная жизнь; а теперь я пойду еще дальше и скажу, что этого в них нет – это отсутствует в их доме и в них самих; и тогда ты скажешь или, по крайней мере, подумаешь о том, кто увидел сучок в глазу брата своего, а бревна в своем собственном глазе не почувствовал, и тогда я отвечу на это, что, возможно, так и есть, но, по крайней мере, справедливы слова: «хорошо быть христианином, и частично, и полностью».

Несколько дней назад я провел вечер в кабинете преподобного Йеремии Мейерса, не старого проповедника, а того, о котором я упоминал ранее и который мне очень понравился.

Это был приятный вечер, он задавал разные вопросы о Лондоне. Я смог многое рассказать, а он поведал мне о своей работе и о благословении, которое явно присутствует в его жизни. В той комнате висел очень хороший рисунок углем с изображением богослужения, которое он зимними вечерами обычно проводит у себя дома, очень добротный, Израэльсу он бы очень понравился, в общине состоят рабочие и их жены, в книге Доре о Лондоне тоже встречаются подобные сюжеты. Он провел 14 дней в Лондоне. У него большая семья, шесть или семь детей, в его жене есть что-то неописуемое – нечто от мамы или, например, от жены преподобного Джонса. Одним словом, это христианская семья в полноте силы и расцвета, временами на усталом лице этого человека отражается великое счастье, и, попадая в этот дом, чувствуешь что-то вроде: «Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая».

Еще один вечер я провел у Стрикера, а в прошлое воскресенье слушал, как дядя читал проповедь на тему 1-е Кор. III: 14 «У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду». Мне часто кажется, будто я уже чувствую, как в моей жизни появляются благословение и перемены. Как бы мне хотелось показать тебе здесь всевозможные вещи. В еврейском квартале и в других местах я часто думаю о де Гру: там есть мастерские лесорубов, плотников, бакалейные лавки, аптеки, кузницы и т. д., от которых он был бы без ума. Например, сегодня утром я увидел открытым большой темный винный погреб и склад, мне в душу мгновенно закрался пугающий образ (ты знаешь, о чем я): в темном подвале бродили люди с лампами – то, что сейчас можно увидеть каждый день, но бывают минуты, когда обычные, повседневные вещи производят необычное впечатление и кажется, что они много значат в иной обстановке. Де Гру очень хорошо сумел отобразить это в своих картинах и особенно в литографиях.

Пока я сидел и писал тебе, пришло твое письмо. Благодарю за это. Папа уже написал, что он тебя навестил, но больше всего меня удивило то, что Гледуэл в Гааге. Передавай ему мой сердечный привет, и, ах, как бы мне хотелось, чтобы он когда-нибудь приехал сюда; я только что написал ему открытку, умоляя его сделать все возможное, чтобы приехать в Амстердам, ты тоже постарайся его уговорить. Он сам знает, как интересно для чужеземца увидеть этот город, верфь, а также окрестности, и я с удовольствием водил бы его настолько долго, насколько у меня хватило бы сил. Я скучаю по его карим глазам, которые так блестели, когда мы рассматривали картины Мишеля и прочих или разговаривали о many things^[42]. Да, будет недурно, если он приедет и даже останется как можно дольше; полагаю, мы наверняка ощутим, что в нашей прежней дружбе было нечто по-настоящему искреннее и что она не была чем-то пустячным; с течением времени не всегда чувствуется, что она жива, что она не умерла, но спит, и, чтобы она вновь пробудилась и ожила, славно было бы увидеть друг друга вновь.

Прилагаю пару строк для него, мне думается, что он не покинет Нидерланды, не увидев Триппенхёйс и ван дер Хоопа, приложи все усилия к тому, чтобы он это сделал, по крайней мере если такое возможно и он не будет делать это против своей воли. Сегодня вечером мне предстоит работать до тех пор, пока я смогу держать глаза открытыми, и поэтому я заканчиваю; если будет время, испишу весь лист до конца.

Если ваше с Гледуэлом знакомство окажется прочным и выльется в нечто стоящее, мне будет очень приятно – прошло уже много времени с тех пор, как я его видел.

Прощай, мысленно жму руку и от всего сердца поздравляю тебя с днем рождения мамы, но в тот день я, может быть, напишу опять. Вот, я наболтал на целое письмо и не знаю, хорошо ли оно, и отсылаю его таким, каково оно есть. Будь здоров, жми руку Гледуэлу от моего имени и верь мне, остаюсь навсегда

Лонгфелло написал книгу о жизни во Христе, в ней встречается в том числе это:

Придите ко Мне^[43],Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные,
И Я успокою вас – Придите ко Мне,
Ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим.

Видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой,
И ты воды Мне на ноги не дал,
А она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей
Отерла! Ты целования Мне не дал,
А она, с тех пор как Я пришел,
Не перестает целовать у Меня ноги! Ты головы Мне маслом
Не помазал, а она миром помазала
Мне ноги. А потому сказываю тебе:
Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много.

Поверь Мне,
Что наступает время, когда
И не на горе сей, и не в Иерусалиме
Будете поклоняться Отцу. Но настанет время,
И настало уже, когда истинные поклонники
Будут поклоняться Отцу в духе и истине,
Ибо таких поклонников Отец ищет Себе.
Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему
Должны поклоняться в Духе и истине.

Мытарь же,
Стоя вдали, не смел даже поднять
Глаз на небо; но, ударяя себя в грудь,
Говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику! –
Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой
Более, нежели тот: ибо всякий,
Возвышающий сам себя, унижен будет,
А унижающий себя возвысится.

Пустите детей
И не препятствуйте им приходить ко Мне,
Ибо таковых есть Царство Небесное. И ангелы
Всегда видят лице Отца Моего.

Так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною?
Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть
В искушение: дух бодр,
Плоть же немощна.

Отче! все возможно Тебе!
Если возможно, да минует Меня чаша сия;
Впрочем, не как Я хочу, но как Ты.

133 (112). Тео Ван Гогу. Амстердам, вторник, 30 октября 1877

Амстердам, 30 октября 1877

Дорогой Тео,

спасибо за твое последнее письмо, которое очень меня порадовало. Да, мой мальчик, эта гравюра с картины Жюля Гупиля великолепна, и, если присовокупить все, что с ней связано, она образует прекрасное и славное целое – это хорошая вещь, которую стоит хранить в своем сердце. Я немного завидую тебе, что ты прочел «Французскую революцию» Карлейля, она мне известна, но я не читал ее целиком, лишь встретил отрывки из нее в другой книге, а именно у Тэна.

Пишу выдержку из книги Мотли, в том числе о захвате Брилле и осаде Гарлема, Алкмара и Лейдена, и пририсовал небольшую карту, чтобы получилось единое целое. Закончил также выписку из Беньяна «Путь паломника». Сижу и работаю дни напролет, поэтому кое-что удалось закончить.

В работе я придерживаюсь дисциплины, все направлено на то, чтобы сдать экзамены, я консультируюсь с Мендесом по всем вопросам и строю свои занятия в соответствии с его принципами, которым хочу следовать. История Восьмидесятилетней войны все же замечательна, тот, кто сумеет посвятить свою жизнь подобному доброму подвигу веры, совершит благое дело. Действительно, жизнь – это битва, и следует принять всеоружие^[44] и защититься и строить планы и делать расчеты с бодрым и энергичным настроением, чтобы дойти до конца и преуспеть. По мере того как ты проживаешь жизнь, легче не становится, и справедливо сказано:

Does the road go uphill then all the way?
«Yes to the very end».
And will the journey take all day long?
«From morn till night, my friend»^[45].

Но когда мы преодолеваем трудности на нашем пути, в нашем сердце развивается внутренняя сила, которая совершенствуется в жизненной борьбе (буря делает нас сильнее), если мы все еще стремимся сохранить сердце, из которого проистекают все источники жизни, добрым, простым и богатым в Бога, укрепить его и приумножить, помня при этом слова о том, что мы должны иметь добрую совесть перед Богом и людьми.

Как мы смотрим на других, так и на нас смотрят многие очи. Совесть – лучший дар Бога и доказательство того, что Его око направлено на нас, всевидящее и всезнающее, а также залог того, что Он недалеко от каждого из нас, как наша тень на правой руке нашей, и что Он сохраняет нас от зла; она – источник этого света во тьме жизни и мира. И если мы действительно чувствуем око, смотрящее на нас, то стоит порой обратить взгляд наверх, словно мы видим Его Невидимого.

Та книга о жизни Фридриха Великого с иллюстрациями Менцеля мне известна, это хорошее приобретение, продолжай пополнять коллекцию; мне также знакома гравюра на дереве по картине Жака «Овчарня» – обязательно привези их с собой, когда поедешь домой на Рождество.

Купил у еврея ту самую литографию по мотивам картины Л. Стеффенса, которую ты мне в свое время показывал: пожилой и молодой священник беседуют в саду; это славная вещь. Она напоминает мне картину Жаканда, фотография которой есть в «Cartes de Visite», – если я не ошибаюсь, та называется «Новый викарий» и передает то же самое настроение – или «Неофита» Г. Доре.

Мой мальчик, штудировать латынь и греческий и одновременно учиться сложно, но я все же очень доволен, что занимаюсь делом, о котором мечтал. Мне больше нельзя засиживаться допоздна, дядя строго-настрого запретил мне, и все же, думая о словах под гравюрой Рембрандта «In medio noctis vim suam lux exerit» («Среди ночи свет распространяет свою силу»), я позаботился о том, чтобы у меня все время горел маленький газовый рожок, и я часто лежу и смотрю на него среди ночи, обдумывая план работы на следующий день и то, как мне наилучшим образом построить свою учебу. Надеюсь, что зимой смогу зажигать огонь рано утром (и все-таки иногда оставлять зажженным свет в ночи и во тьме, при этом по большей части соблюдая запрет дяди); в зимнем утре есть нечто особенное, это изобразил Фрер, в том числе в образе рабочего на картине «Бочар» (полагаю, этот офорт висит в твоей комнате).

«Remplis mon âme d’une sainte amertume qui Te soit agreable, et je passerai humblement toutes les annees de ma vie dans ton service, dans l’amertume de mon ame, yea, even in Thy Service, o Man of sorrows and acquainted with grief»^[46]. Это хорошая молитва, и я подумал о ней, когда в простоте сказал тебе, что было бы славно в повседневной жизни с головой уйти в питье кофе.

У нас есть потребности, и нам необходимы сила и поддержка, чтобы работать. И следует довольствоваться тем, что у нас есть, и сражаться тем оружием, которое у нас под рукой, и использовать средства, находящиеся в нашем распоряжении, чтобы преуспеть и получить прибыль.