Мельтиар сжимал мою руку все крепче, все больнее, и мое имя звенело в этой боли. Я смотрела в его глаза, в темноту, и теперь точно знала: что бы он ни сказал сейчас и что бы ни сделал, он не сердится по-настоящему. Если мы виноваты, мы сможем все исправить. Так и будет.

– Арца, – повторил Мельтиар и наклонился ко мне. – Вас было четверо, а он один, и вы ничего не смогли сделать? Сколько будет всадников, когда начнется война? Сколько будет врагов на каждого из вас? Что вы будете делать тогда?

Мельтиар выпустил мою ладонь и обвел нас взглядом.

– Мы все исправим! – сказал Лаэнар. Его голос звенел, а слова повторяли мои мысли. – Мы вылетим прямо сейчас! Мы сделаем все что угодно, мы готовы умереть!

– Умирать не надо, – возразил Мельтиар. – У вас другое задание.

Мы хорошо знали задание и тренировались так долго – но вот уже второй раз возвращались ни с чем. Мы должны были держать захватчиков в страхе, мы стали ночными демонами, появляющимися из ниоткуда, несущими разрушения и кровь. Но вторую ночь подряд селения чужаков спали спокойно.

Мы отступили дважды – из-за одного-единственного человека.

Я зажмурилась на миг, попыталась справиться с чувствами. В груди что-то царапалось, горело, стыд и чувство вины отравляли душу. Мне сейчас хотелось лишь просить о прощении, но я знала: Мельтиару это не понравится.

– И лететь прямо сейчас тоже не надо, – продолжил он. – Идите спать и вылетайте по расписанию.

– Я могла бы улучшить машину, – тихо проговорила Амира. – Пока все будут спать. Я не успею сделать много, но хотя бы кое-что, и тогда…

– Запрещаю, – сказал Мельтиар и провел пальцем по ее щеке, будто стирал слезу. Должно быть, Амира и правда плакала. – Иди спать.

Она кивнула и пошла к двери. Мне хотелось задержаться, подождать – может быть, он назовет мое имя? Но Мельтиар промолчал, не позвал никого, и все четверо мы вышли в коридор.

Снаружи, за стенами и сводами города, солнце уже перешло полдень. Все говорило об этом: и лампы, сияющие на полную мощность, и привкус дневного воздуха в искусственном ветре. В коридоре было людно: кто-то приветствовал нас на ходу, другие молча расступались, давали дорогу.

Я запрокинула голову, взглянула на потолок, на светильники и решетки вентиляции. Меня совсем не клонило в сон, я хотела вырваться стрелой из колодца, черной молнией разрезать синеву неба. Я давно не видела дневного света, тренировки и вылеты начинались с закатом. Как будто мы и правда превратились в ночных демонов.

Скоро все изменится, скоро мы сразимся с врагами открыто. Мельтиар будет с нами, и мир станет нашим.

– Не знаю, – сказал Рэгиль, хмурясь. – Мне кажется, мы должны были объяснить ему, рассказать больше. И дело не в том, сильный или слабый этот всадник… Дело в том, что он нас увидел. Это недопустимо.

Никто не должен видеть, откуда мы прилетаем, никто не должен видеть нашу машину. Мы тайна, мы страх, мы внезапный удар. Рэгиль был прав.

– Но ты промолчал, – ответил Лаэнар, и я услышала вызов в его словах. – Если ты считаешь, что Мельтиар всего этого не знает, почему молчал?

Коридор полнился звуками – шагами, голосами, шелестом механизмов, – но между нами застыла тишина. Я думала, что Рэгиль не ответит, но он объяснил:

– Обычно говоришь ты. Или Арца. Вы нападающие – и в разговоре, и в битве.

Я хотела возразить: да, мы нападающие, а вы с Амирой пилоты, но все мы предвестники Мельтиара, и мы равны. Только Рэгиль не стал ждать ответа. Он обнял Амиру и повел прочь.

– Не беспокойся. – Лаэнар держал меня за руку и говорил уверенно и легко. – Мы рождены, чтобы победить врагов, какими бы они ни были.

Какими бы они ни были.

Иногда мне кажется, что мы знаем о врагах так же мало, как и они о нас.

3

Почти всю дорогу мы молчали. Лодка мчалась, рассекая небо, и ветер уносил дыхание и слова. Изредка я пел, чтобы добавить ей сил, и земля под нами сливалась в неразличимую пелену. Рулевое весло было теплым и слушалось без труда, но я уже чувствовал, как ноют руки, – мы впервые летели так далеко.

Впереди возвышались горы, темной грядой поднимаясь над равниной. Солнце наливалось красным, готово было скрыться за острыми вершинами. Успеем ли мы прилететь до темноты?

Я потянул весло, и лодка развернулась; солнце качнулось за левым бортом.

– Зачем? – обернувшись, крикнул Рилэн. Встречный поток трепал его светлые волосы. – Мы шли правильно, Форт там!

– Нужно быть осторожней! – прокричал я в ответ. – Вдруг это ловушка! Высадимся рядом!

Рилэн кивнул, передвинул рычаги, и ветер перестал так яростно хлестать в лицо. Мы уже не мчались, а плыли.

Я перевесился через борт. Земля под нами была серой, с тускло-зелеными и желтыми пятнами – должно быть, выгоревшей на солнце травой. Пустынная, ни на что не годная земля, но по ней змеилась дорога. Даже с высоты я различал движение и клубящуюся пыль: наверняка военный отряд – торговые караваны не скачут так быстро.

Кто бы это ни был, они двигались в сторону гор, туда, где виднелись крохотные домики, такие же серые и невзрачные, как и все вокруг. Селение или пограничный пост – сейчас это было неважно.

– Туда! – сказал я Рилэну. – И скорее!

Мы устремились к земле – самый прекрасный миг! Не парили, а падали, неслись вниз. Небо стало бездной, а лодка – ястребом, ринувшимся на добычу. Я сжимал весло, земля мчалась на нас – и лишь в самое последнее мгновение мы выровнялись и, словно скользя по невидимому склону, приземлились.

Сколько себя помню, я всегда мечтал летать.

От поднявшейся пыли я закашлялся и едва расслышал, как ругается Джерри. Пыль была безвкусной, но жгла глаза. Казалось, она никогда не осядет. Я на ощупь отыскал оружие, застегнул перевязь и выбрался из лодки.

– И как здесь люди живут?.. – пробормотал Джерри.

Мы приземлились возле дороги. Немощеной – сейчас она дымилась от пыли, а как пойдут дожди, превратится в грязь. Но это была настоящая широкая дорога, и заканчивалась она возле двух высоких столбов – только ни ворот, ни ограды не было. Отряд, который мы видели с высоты, уже въехал за эту невидимую черту, оттуда доносились голоса и конское ржание. Пыль оседала, и я начал различать краски и силуэты: кто-то верхом, кто-то спешился, ружья в руках и за спиной, цветные нашивки на одежде. Человек десять или пятнадцать, трудно сказать точнее.

– Пограничный отряд, – проронил Рилэн.

По их торопливым движениям, по неразличимым выкрикам было ясно: они готовы сразиться с нами. Я не мог их винить – лодки плавают по морю, а не летают по небу.

– Уберите оружие, – сказал я.

– Ты же говорил, может быть ловушка, – возразил Джерри, но, даже не оборачиваясь, я знал, что он послушался.

Я взмахнул рукой, отдавая салют. В ответ мне что-то прокричали, но я не понял – приветствие или угрозу. Я вытащил из кармана конверт и поднял над головой. Издалека вряд ли были видны королевские печати, но все же люди разошлись, освободили путь между двух столбов, словно это и правда были ворота.

Настоящих солдат здесь оказалось мало, лишь четверо в желтоватой приграничной форме. Остальные – обычные ополченцы, вряд ли выбиравшиеся дальше родных мест. Но я знал, с ними должен быть хотя бы один офицер, командир отряда.

– А я давно говорю, что в гвардию пора брать женщин, – засмеялся Джерри.

Мы подошли ближе, и я понял, о чем он. Позади расступившихся ополченцев стояла девушка – высокая, с черными косами и красной офицерской лентой, завязанной на шее, как платок.

Я чувствовал взгляды со всех сторон, настороженные, колючие. Мы словно внезапно стали чужаками и шли сквозь вражеский строй. Одно неосторожное движение или слово – и зазвучат выстрелы. И я не знал, кто выстрелит первым.

Но земля была безжизненной и тусклой, воздух наполняли только пыль, перестук копыт и голоса людей. Я не чувствовал следов магии, ни одной сияющей струны, ни одной песни – только серебристый отзвук лодки, оставшейся у нас за спиной.

Говорят, магию врагов невозможно почувствовать, но я никогда не верил в это. Любое волшебство сияет и звенит, если к нему прикоснуться.

Здесь не было магии.

Подойдя, я еще раз отсалютовал и протянул черноволосой девушке конверт.

Она взглянула на печати, потом по очереди на каждого из нас. Долгий, изучающий взгляд. Все мы были старше ее по званию, и все же она смотрела на нас как на новобранцев, впервые взявших в руки оружие. Я часто ловил такие взгляды; мне всегда было трудно сдерживаться и молчать в ответ, но сейчас пришлось.

Это граница, сказал я себе. Мы не в Атанге. Здесь другие опасности и другие порядки.

Я трижды мысленно повторил это, пока девушка вскрывала конверт и разворачивала письмо. Бумага хрустела, запах свежих чернил еще не выветрился, чувствовался даже в здешней пыли.

Мы не в Атанге. Я повторил это еще несколько раз, пока она читала.

Атанг или граница – мы в одной стране, и у нас одни законы. Я не знал, сколько еще смогу молчать.

Наконец она вернула мне бумаги и коротко отсалютовала.

– Аник, – сказала она. – Командир пограничного отряда, четвертый пост.

– Отличные укрепления, – радостно сообщил Джерри.

Аник не взглянула на него.

Укреплений здесь не было. Четвертый пограничный пост с земли выглядел еще невзрачней, чем с воздуха: низкие бараки, пыль, запустение, отряд из ополченцев и женщина-командир.

По уставу она должна была дождаться моего ответа. Но, видимо, за пределами Атанга про устав мало кто слышал.

– Мы просили прислать подкрепление.

Я уже видел, как снова отдаю ей конверт, слышал, как говорю: «Перечитай. Если сложно, я прочту вслух, здесь все написано». Эти слова были так близко, почти на выдохе – наверное, Аник ощутила их.

– Я так понимаю, прислали только вас? – сказала она. Ее уверенность и строгость поблекли, превратились в усталость. – Больше нам никого не ждать?

– Да, – кивнул я. – Но вам прислали больше, чем вы просили.

«Вы втроем стоите двух отрядов» – так нам сказали перед отлетом. Я не собирался это объяснять.

Аник вновь оглядела нас и проговорила:

– Я должна доложить вам обстановку. Пойдемте.

Пока мы шли, напряжение вокруг исчезало: ополченцы вернулись к своим делам, расседлывали лошадей, разговаривали. Враждебность таяла с каждым шагом, и так же таяла, затихала позади серебристая песня – мое волшебство уходило в глубь земли, лодка засыпала.

Джерри щелкнул зажигалкой на ходу, протянул мне, но я отмахнулся. Куда бы я ни прилетал, это суеверие было повсюду – а я меньше всего хотел сейчас услышать, что волшебники не должны курить.

Горы уже поглотили солнце, и сумрак сгущался. Сигарета Джерри вспыхивала, как искра костра, и горьковатый дым доносился сквозь запах пустошей. Я уже готов был наплевать на чужие суеверия и закурить, но тут мы пришли.

Аник распахнула дверь и сняла газовый фонарь со стены. Пламя зашипело, разгораясь, метнулось за стеклом, и комната наполнилась тенями и светом.

– Знакомо выглядит, – сказал Джерри и затянулся.

Двухъярусные кровати вдоль стен, пол, посыпанный стружкой, – обычная казарма, но почти заброшенная, нежилая.

– Поговорим там. – Аник кивнула на дверь в дальнем конце комнаты и, не дожидаясь ответа, прошла вперед.

Я был уверен: там маленькая тесная комнатка, превращенная в штаб. Стол, заваленный картами, кресло и шкаф, набитый никому не нужными бумагами, – и конверт с королевскими печатями отправится туда же.

Но за дверью оказалась веранда – широкая и, наверное, светлая днем. Отблески огня отразились в высоких окнах. На полках громоздились горшки и банки, на столе стояли позабытые кружки. Аник кивком указала на скамьи. Мы сели, а она наполнила четыре стакана темным напитком. Я сразу узнал этот терпкий, но легкий вкус – можжевеловое вино, такое же как в Атанге.

На самом деле не так сильно здесь все и отличалось.