Горячее лето 42-го (страница 13)
– К штабу моего авиационного корпуса вышла дивизия Песочина. Они помогли отбить атаку моторизованной группы немцев, которая внезапно на нас налетела. По дивизии ходили рассказы о вашей работе, мои особисты за голову схватились, считая это массовым гипнозом. А я поверил, лейтенант, поверил, поговорил с комдивом Песочиным и поверил. У меня сын в самолете горел, ноги ему ампутировали и кисть руки. Я отдал приказ штабу корпуса эвакуироваться, а сам взял транспортный самолет и полетел в Сталинград, там в госпитале у меня сын лежал. Я не мог взять его одного и забрал всех увечных, сколько смог, даже экипаж пришлось оставить, сам за штурвал сел, машина с перегрузом летела. Где ты находишься, я узнал, когда к нам перелетел У-2, и сразу отправился сюда. Я прошу, помоги. Помоги также, как парням Песочина. Сын у меня один.
– Сделаем, товарищ генерал. Нужно парней в танке устроить, там все и пройдет.
Генерал чиниться не стал, а вполне помогал, переносил раненых с нами. Подбежал и часовой, что с Корнеем был, он в стороне с СВТ прикрывал начальство, да и остальные скоро набежали. Корней знал, что делать, нож свой имел, наносил раны, и дальше большая аптечка срабатывала. В общем, десять минут, и тридцать шесть бывших покалеченных воинов Советского Союза были излечены. Мужики, зная, как после излечения на жор пробивает, принесли еды, сало, хлеба, квасу, разносолы разные. Так что излеченные парни, все в больничных пижамах, жадно ели. Надо сказать, генерал меня поразил, так среагировать на информацию о возможности излечения и моментом все провернуть, это дорогого стоит. Я же уточнил у генерала. Фамилия у него Лазарев, командир авиационного корпуса:
– Товарищ генерал, как у вас с топливом?
Тот общался с сыном, крепким парнем, старшим лейтенантом, на ЛаГГе воевал (теперь их нужно вернуть в госпиталь, чтобы признали годными и вернули в строй, это они и обсуждали), когда я подошел. Он обернулся и, подумав, сообщил:
– Плохо с топливом, мы бы смогли долететь до аэродрома, где мой истребительный полк дислоцировался, но они уже сменили место стоянки. Да и что там полк, сгорел в боях, семь машин осталось, латаных-перелатаных.
– У меня есть топливо, в канистрах авиационный бензин для танков. Он вам подойдет?
– Не совсем то, что нужно, но если мешать с тем, что в баках, то думаю – хватит.
– Отлично. Сколько нужно?
– А сколько есть?
– Сколько попросите, столько и дам.
– Давай двенадцать канистр, – что-то мысленно подсчитав, велел тот.
Вскочил на танк, внутри пахло свежей кровью, это нормально, вон, после излечения бойцов четыреста одиннадцатой стрелковой дивизии внутри танков все было забрызгано кровью, лужи плескались на дне, сгустки подсохших потеков. В общем, мрак. Я стал покупать канистры с бензином и ставить на корме, пока там не оказалось двенадцать. Генерал кликнул излеченных, несколько поднялось на крылья, им подавали канистры, и они заливали бензин в баки. Как я понял, летчиков среди привезенных генералом ранбольных было не так и много, семеро. Остальные танкисты и командиры разных родов войск, а вот бойцов не было, ниже младшего лейтенанта никого. Значит, генералу все же пришлось делать выбор. Сомневаюсь, что в госпитале были одни только командиры увечные. С другой стороны, я его понимал и уважал, это его выбор, он его сделал и исполнил, и получил то, что хотел. Живого и целого сына. Остальные для него бонус, приятно, но не более. Все ради сына. А пока шла заправка, я попросил генерала отойти, и мы стали прогуливаться в стороне: