Игорь Зырянов, появившейся в открытой двери, хватает обмякшего Суходоева и вытаскивает его из машины. Через минуту открывается и моё узилище. Пока ребята перетаскивают в автобус стражей порядка, я вынимаю из кармана перчатки и забираю свой чемоданчик, потом закрываю все дверцы в уазике и бегу в пазик.

Там на полу связанные и огрёбшие тумаков, уже лежат наши неудачливые крышеватели.

– Брагин, теперь ты точно покойник, – надувает розовые пузыри Суходоев. – Нападение на сотрудников при исполнении в составе группы лиц.

– Дурак ты, Суходоев, я ведь тебе уже давал на сладкое, а ты вот снова. Может, тебе нравится?

Автобус трогается и мы отъезжаем с места стоянки.

– Э! Стоять! Куда вы нас везёте?! – возмущается старлей.

– Как куда? – удивляюсь я. – Вывезем за город, затащим в лес, перережем горло и закопаем.

– Тебе конец! – шипит он.

– Мне? – смеюсь я. – Думаю, ты не до конца понимаешь ситуацию. Сейчас попробую объяснить.

Я кладу чемоданчик на пол и открываю крышку.

– Замечаешь, что я в перчатках? – спрашиваю я. – Для чего это, как думаешь? Не знаешь? Я тебе скажу. Для того, чтобы не оставить свои отпечатки поверх твоих жирных пальчиков, которые теперь по всему чемоданчику наляпаны. А почему? А вот почему.

Я поддеваю фальшивое дно и достаю оттуда небольшую коробочку, с тянущимся от неё проводом к стенке «дипломата». Это «Лилипут», миниатюрный проволочный магнитофон, полученный мной от Куренкова, вернее, не прямо от него, а от того палача, что устраивал мне пытки в «конторе», от Михал Михалыча.

Я извлекаю из магнитофона маленькую кассету. После этого беру с сиденья проигрыватель «Лилипут-Б», размером чуть больше моей «Соньки» и вставляю кассету в него. Раздаются чарующие звуки голоса Суходоева.

Продемонстрировав аудио-протокол нашего диалога, я беру большой двадцатилитровый полиэтиленовый мешок с химкомбината и кладу в него «дипломат» вместе с деньгами.

– Это, – говорю я, – вещдоки с твоими отпечатками пальцев. – А это звукозапись нашего разговора. Ну, ты понял, да? Понял, плохой лейтенант?

Я чуть подпинываю его носком ботинка.

Он сопит и долго ничего не отвечает, но помолчав, всё-таки говорит:

– Понял-понял. Чего ты хочешь?

– Чего я действительно хочу, так это запинать тебя до полусмерти, а потом бросить в муравейник к термитам или в речку с пираньями или ужасными кандиру. Но в силу врождённого гуманизма, я этого сделать не могу. К сожалению. Поэтому вы два дебила станете моими цепными псами. Чуть что не так, я буду вас пинать по рёбрам. При малейшем неподчинении вы будете харкать кровью и погружаться во тьму и скрежет зубов. Ясно, шавки?

Они молчат и мне приходится легонько пнуть Суходоева, демонстрируя, что к моим словам стоит относиться серьёзнее.

– Ясно, всё ясно, – неохотно подтверждает он.

– А тебе, дебила кусок? – склоняюсь я над Зариповым и отвешиваю ему оплеуху.

– Ясно, – коротко подтверждает он.

– Хорошо. Теперь, Суходоев, жду первого отчёта. От кого ты получил информацию о передаче денег?

Он молчит.

– Не слышу, – хмурюсь я. – Ты хочешь испытать свой болевой порог или степень моей жестокости? Игорь.

Игорь Зырянов, не говоря ни слова пинает Суходоева в живот. Тот хрипит и скрючивается на полу пазика.

– Погоди, я скажу-скажу. – стонет он. – От Оксанки…

– Что за Оксанка? – уточняю я. – Кто такая, где работает, как связан, адрес, телефон. Поскорее, пожалуйста. Не заставляй тратить силы, причиняя тебе страдания.

– Невеста моя.

– Опять невеста. Ты реально сраный ловелас и альфонс. Она откуда знает? Как фамилия у неё?

Он молчит.

– Игорь, – снова киваю я Зырянову.

– Не надо, не надо! Она дочка вашего технолога, Оксана Казанцева. Она с матерью живёт, та ей и сливает всё просто ради поболтать.

Вот же недержание. Придётся увольнять Ольгу Фёдоровну. Жалко, полезный кадр был, ненадёжный правда…

Автобус съезжает с шоссе и поворачивает на грунтовую дорожку, ведущую в берёзовую рощу, и едет минут десять, а потом останавливается. Ребята вытаскивают пленников наружу.

– Ну что? – спрашиваю я, осматривая окрестности. – Не хочется помирать? Вон красота какая кругом. Вдохните. Воздух какой чистый, напоённый запахами лета. Почувствуйте его сладость и радость жизни. Давай.

Я поворачиваюсь к Круглову и он протягивает мне здоровенную финку.

– Егор, – глаза Суходоева распахиваются. – Не надо, зачем? Мы же всё поняли. У тебя ведь на нас…

– Да заткнись ты, – говорю я и подхожу к нему ближе.

– Я с Оксанкой всё, я с ней не встречусь больше, правда. Мы же договорились, Егор, ну…

Я взмахиваю клинком и разрезаю верёвку на его руках, а потом подхожу к Зарипову и делаю то же самое.

– Ноги сами развяжете, – бросаю я. – Это дорога на Берёзово, вон там неподалёку аэропорт. Доберётесь. А пока будете идти, думайте, если сможете. Поймите, вы же дебилы, и я всегда буду на шаг впереди, ясно? Так-то. Давайте, не пропадайте, оревуар.

После операции я еду к Платонычу, он ждёт дома. Поднимаюсь и рассказываю, как всё прошло. После этого мы выходим и садимся в его машину. Едем к Казанцевой домой. Сзади летит олень – серая молния, двадцать первая «Волга» с Кругловым и Зыряновым.

Вернись, лесной олень, по моему хотенью!

Умчи меня олень, в свою страну оленью,

Где сосны рвутся в небо, где быль живёт и небыль,

Умчи меня туда, лесной олень!

– Какого хера, Ольга Фёдоровна, язык ваш – враг ваш!

Она хлопает глазами, пытаясь выстроить логические связи, но мысль явно пробуксовывает.

– Где Оксана? – спрашиваю я.

– Не знаю, – качает головой, – с работы ещё не вернулась. А что случилось, зачем вам она?

– Затем, что полюбовничек её мент хитрожопый.

Я взбешён, я очень сильно взбешён. Из-за этой языкастой дуры, хоть и хорошо разбирающейся в процессах, мы чуть не погорели. Нужно развивать службу безопасности. Нужен какой-то серьёзный чел, который мог бы взять это всё под контроль.

– Чего? – хлопает глазами Ольга. – Скажите толком, пожалуйста.

– Оля, бл*дь, – говорю я. – Ты зачем дочери сказала, что мы сегодня бабки передаём за сырьё? Ты вообще всё рассказываешь? У тебя мозги есть?

– А? Я? Я вообще не говорила, – испуганно мотает она головой.

– Серьёзно? Правда? Уверена? Ты думаешь, мы просто прикалываемся, в КВН играем? Так ты думаешь? Дочь твоя такая же пробка безмозглая, как и ты. Ты ведь села бы вместе с нами. Не врубаешься? Она же всё менту своему сливала.

– Нет… – закрывает Ольга рот рукой

– Нет?

– Я же ей говорила язык на замке держать…

На глазах у Казанцевой наворачиваются слёзы. Детский сад, честное слово, взрослый человек, называется.

– Так и Юрий Платонович тебе говорил язык на замке держать. Подзабыла ты? Короче, Оля. Из проекта ты выходишь. С ЛВЗ тебя пока увольнять не будем, но если, ты слышишь? Если хоть когда-нибудь, Оля, ты откроешь рот и брякнешь хоть что-нибудь даже наедине с собой, я приду и лично, ты меня слышишь? Это не фигура речи, я отрежу твой болтливый язык, и твой, и дочкин, и зашью вам рты суровыми нитками. Алё, ты меня поняла?

Она стоит ни жива, ни мертва, с выпученными глазами и открытым ртом.

– Не слышу, поняла?

– Да, – Казанцева начинает часто-часто кивать и по щекам её разливаются потоки слёз. – Простите меня, пожалуйста…

– Мы тебя прощаем, именно поэтому мы с тобой разговариваем, а не рубим на куски и не фасуем по мешкам. Ты понимаешь это? Оля, заткни рот, очисти память и никогда больше в своей жизни не разговаривай о работе ни с одной живой душой. Это и дочки твоей касается. Подумай о ней, если свою жизнь не ценишь.

– Пожалуйста… Егор Андреевич… Юрий Платонович, не увольняйте…

– Это всё, Оля. Если ты нам понадобишься, мы подумаем, как тебя привлечь, но на текущий момент ты на нас не работаешь. Ты уволена. Благодари судьбу, что всё закончилось без жертв.

Я поворачиваюсь и выхожу.

– Не слишком ли жёстко? – спрашивает Платоныч, когда мы едем от Казанцевой.

– Может, и слишком, – пожимаю я плечами, – но что делать-то? Сейчас, по крайней мере, есть шанс, что она прикроет свою варежку и будет бояться чесать языком. Ты же понимаешь, что Суходоев мог и не прельститься лёгкими деньгами, а доложить Печёнкину? Это бы очень сильно ослабило наши позиции, мягко говоря. А если бы пошёл прямиком в БХС, нас вообще могли бы прихлопнуть. Нужно с этой минуты гораздо более серьёзно относиться к безопасности.

– Худо без неё будет, она баба-то грамотная, – качает головой Платоныч.

– Посмотрим. У нас же Док есть. Если не будем без неё справляться, возьмём снова. Свиснем и она прибежит. Но это же не дело, согласись. Если она не может рот на замке держать, это проблема. Большая проблема.

После Казанцевой мы едем за вокзал, в шанхай, где частные покосившиеся дома с чёрными от копоти стенами ютятся один на другом.

– А чего здесь? – спрашивает Платоныч.

– Здесь мы с тобой дом будем покупать, – отвечаю я.

– А зачем нам? Я не смогу купить, у меня же квартира имеется.

– Купим не на своё имя, чтобы нельзя было отследить.

– А на чьё?

Я достаю два паспорта и показываю ему:

– Выбирай.

Дом, который мы смотрим, я нашёл по объявлению. Это вросшая в землю халупа с маленькой чёрной баней и полуистлевшим скворечником отхожего места. Пол в доме в некоторых местах провалился. В углу у пола по стене расползается чёрная плесень. Посреди комнаты стоит покосившаяся печь.

– Хм…

Платоныч смотрит вопросительно:

– Хочешь здесь обосноваться?

– А что, – улыбаюсь я. – Довольно миленько, нет?

– Весьма колоритно, – кивает Большак. – И для чего это нам?

– Как думаешь, если кто-то вломится в этот дворец, что он подумает?

– Подумает, то же, что и я, наверное. Это заброшенная хибара, ловить здесь нечего. Как говорится, спасибо этому дому, пойдём к другому.

– По-моему, это то что нужно, как думаешь? Что если сделать здесь тайник, кто-нибудь додумается искать здесь деньги, оружие, виски и джинсы?

– Нет, если те, кто будут рыть здесь бункер, не проболтаются.

– Мы привезём шабашников из Узбекистана. Что думаешь?

– Возможно. Но если ты постоянно будешь сюда нырять на машине, плюс грузовики и всё такое, то кто-то может заинтересоваться и начать искать сермяжную правду.

– Это точно, – киваю я. – Пойдём.

Мы прощаемся с пропитым хозяином, ожидающим снаружи, и идём через небольшой пустырь, заросший клёнами. Здесь полно мусора и царит настоящее запустенье.

– Бомжатник, – хмурится дядя Юра.

– Но в этом и смысл, – говорю я и показываю на добротный высокий забор. – Вот смотри. Этот дом тоже продаётся. Круто, да? Можно его купить на Сачкова, он в общаге сейчас живёт. А можно тоже на бомжа, чтобы не было прямой связи с нами. Купить у бомжа и взять у него в аренду.

– Снять у бомжа?

– Да. Машины будут заезжать сюда, а то, что нужно спрятать, будет перемещено через этот пустырь в ту халупу. Как тебе план? Устроим там крутой бункер. Что думаешь?

– Можно попробовать, – говорит Большак. – Пойдём посмотрим этот дом?

– Пойдём, да.

Домой я подъезжаю на двадцать первой «Волге», как премьер-министр, практически. Первым выходит Игорь Зырянов, сидящий на переднем сиденьи, потом Паша, рулевой обоза, а в конце уже я. Они осматривают местность и, не заметив явной угрозы, позволяют выйти и мне.

Такого ещё ни у кого нет, настоящая феерия. Хорошо, что сейчас уже довольно темно и никто из соседей, я надеюсь, этого не видит, иначе объяснить подобное шоу будет трудно. А если я перееду в общагу, вообще засада, там всегда куча народу.

Возможно, стоит переехать в частный дом, но только не туда, где мы сегодня были. Во-первых, там одни алкаши в округе обитают, а во-вторых, рядом с тайником не стоит светиться.

Мы идём к подъезду и уже практически подходим, когда дверь распахивается, и на пороге появляется чернявый парняга. Из подъезда льётся тусклый свет, так что его лицо не очень хорошо видно.