– А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, взлетевши в небо хоть ненадолго.

Сказал и – сделал. В кольцо свернувшись, он прянул в воздух и узкой лентой блеснул на солнце.

Рожденный ползать – летать не может!.. Забыв об этом, он пал на камни, но не убился, а рассмеялся…

– Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она – в паденье!.. Смешные птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем, чтоб ею прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность для дела жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи! Я сам все знаю! Я – видел небо… Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, что землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье – землей живу я.

И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою.

Блестело море, все в ярком свете, и грозно волны о берег бились.

В их львином реве гремела песня о гордой птице, дрожали скалы от их ударов, дрожало небо от грозной песни:

«Безумству храбрых поем мы славу!

Безумство храбрых – вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время – и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!

Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!

Безумству храбрых поем мы песню!..»

1895

Прощай!

Прощай! Я поднял паруса
И встал со вздохом у руля,
И резвых чаек голоса
Да белой пены полоса —
Всё, чем прощается земля
        Со мной… Прощай!
Мне даль пути грозит бедой,
И червь тоски мне сердце гложет,
И машет гривой вал седой…
Но – море всей своей водой
Тебя из сердца смыть не может!..
        О нет!.. Прощай!
Не замедляй последний час,
Который я с тобой вдвоем
Переживал уже не раз!
Нет, больше он не сблизит нас,
Напрасно мы чего-то ждем…
        Прощай!
Зачем тебя я одевал
Роскошной мантией мечты?
Любя тебя, я сознавал,
Что я себе красиво лгал
И что мечта моя – не ты!
        Зачем? Прощай!
Любовь – всегда немножко ложь,
И правда вечно в ссоре с ней;
Любви достойных долго ждешь,
А их всё нет… И создаешь
Из мяса в тряпках – нежных фей…
        Прощай!
Прощай! Я поднял паруса
И встал со вздохом у руля,
И резвых чаек голоса
Да белой пены полоса —
Всё, чем прощается земля
Со мной… Прощай!

1895

В Черноморье

Знойно. Тихо… Чудный вид!
Там, далеко – море спит.
С берегов же в волны пали
Тени тонких миндалей,
И чинары в них купали
Зелень пышную ветвей;
И в прибрежной белой пене,
Как улыбка – эти тени, —
Как улыбка старых гор,
Чьи угрюмые вершины
Вознеслись туда, в пустынный,
Голубой небес простор,
Где суровый их гранит
От земли туманом скрыт.

Важно, молча и сурово
В бархат неба голубого
Смотрят главы старых гор,
Сизой дымкою объяты.
И пугают мысль и взор
Их крутые к морю скаты.
Им в дали небес не слышны
Вздохи волн и пены пышной —
Этот стройный плеск и шум,
Полный нежной, сладкой ложью,
Шум, притекший к их подножью,
Чтоб нарушить мир их дум.
Но, безмолвны и угрюмы,
Схоронили скалы думы
Глубоко в гранит сырой.
И, одеты облаками,
Так стоят они веками,
Тешась шумной волн игрой.
В мягком пухе нежной пены
Волны скалам, как сирены,
Что-то нежно так поют,
Но в ответ на их набеги
Тайн суровые ковчеги
Ничего им не дают:
Ни намека, ни полслова,
Ничего из тайн былого…

Между камней выползали
Полусонные кусты
Роз, жасминов и азалий,
И кадили их цветы
Душной, сочною истомой
Небесам, объятым дремой,
Морю, серым грудам скал,
На которых чинно в ряд
Сели чайки и следят:
Не дарит ли их тот вал,
Что пришел из дали зыбкой,
Золотистой, вкусной рыбкой?

Но седой, на эти груды
Набегая, им дарил
Только брызги-изумруды
И о чем-то говорил…
И, взмахнувши гребнем белым,
Вновь бросал движеньем смелым
Разноцветных брызг каскад.
А ему с вершины горной
Лысый гриф свой крик задорный
Вниз кидал… И вал назад
Уходил, кипя сердито,
О твердыни скал разбитый.

Моря даль покрыта сонной
Дымкой нежного опала.
Глубиной своей бездонной
В волны небо там упало
И смешалось с ними странно.
Мягко эти два титана,
Оба полны южным зноем,
Грудь на грудь друг другу пали,
Обнялись, слились – и спали.
И не видным глазу роем
Там, по светлой синей выси,
Надо мной в ту даль неслися
        Грез гирлянды…
        В чудном сне
Сам я жил – казалось мне…

1895

Баллада о графине Эллен де Курси, украшенная различными сентенциями, среди которых есть весьма забавные

Известно ли вам, о мой друг, в Бретани
        Нет лучше – хоть камни спроси!
        Нет лучше средь божьих созданий
        Графини Эллен де Курси?

        Всё, что творится в мире,
        Мы видеть и слышать должны,
        Для этого нам добрым богом
        Глаза и уши даны.

Из замка она выплывает, как лебедь,
        К подъемному мосту идет.
        Солнце смеется в небе.
        Нищий стоит у ворот.

        Но если случится – излишне
        Остер и зорок глаз,
        Тогда это значит – всевышний
        Хочет помучить нас.

Влюбленные очи поднять не дерзая,
        За ней юный паж по следам,
        А также собака борза́я,
        Любимица доброй madame.

        Мы знаем – нередко собака
        Любимого друга честней,
        И приятно любить собаку —
        Никто не ревнует к ней!

Скажу вам, что нищий был молод и строен
        И – был он слеп, как поэт.
        Но – разве слепой недостоин
        Внимания дамы, – нет?

        Слепой завидует зрячим.
        О, если б он знал, сколько мы
        В душе нашей тайно прячем
        Тяжелой и страшной тьмы!

Вздрогнуло сердце графини, в котором
        Любовь обитала всегда.
        Бретонка окинула нищего взором:
        «Достоин внимания, да!»

        У всех есть мысли сердца,
        У льва, у тебя, у змеи.
        Но – кто эти мысли знает?
        И – знаешь ли ты свои?

И вот говорит она нищему: «Слушай!
        С тобою – графиня Эллен.
        Мне жаль твою темную душу.
        Чем я облегчу ее плен?»

        Когда ты почувствуешь в сердце
        Избыток меда иль яда,
        Отдай его близким скорее —
        Зачем тебе лишнее надо?

«Madame! – отвечает ей нищий покорно, —
        Моя дорогая madame!
        Все дни моей жизни черной
        За ваш поцелуй я отдам!»

        О правде красивой тоскуя,
        Так жадно душой ее ждешь,
        Что любишь безумно, как правду,
        Тобой же рожденную ложь.

«Мой маленький, ты отвернись немного! —
        Сказала графиня пажу. —
        Для славы доброго бога
        Я скромность мою не щажу!»

        Как всё – и женщина тоже
        Игрушка в божьих руках!
        Подумаем лучше о детях,
        О ласточках, о мотыльках.

Слепой обнимает стан гордой графини,
        Устами прижался к устам,
        Туманится взор ее синий,
        Сгибается тонкий стан.

Друзья! Да здравствует счастье!
        Что ж, пусть его жизнь – только миг!
        Но мудрости в счастье больше,
        Чем в сотне толстых книг.

Тут гордость графини вдруг страсть одолела.
        Румяней вечерней зари,
        Бретонка пажу повелела:
        «Этьен, о дитя, не смотри!»

        Враги наши – черт и случай —
        Всегда побеждают нас,
        И как ты себя ни мучай —
        Греха неизбежен час!

Потом, поднимаясь с земли утомленно,
        «Убей!» – приказала пажу.
И радостно мальчик влюбленный
        Дал волю руке и ножу.

        Кто пьет из единой чаши
        Любовь и ревность вместе, —
        Тот неизбежно выпьет
        Красный напиток мести.

Вот, влажные губы платком отирая,
        Графиня сказала Христу:
        «Тебе, повелитель рая,
        Дала я мою чистоту!»

        О том, куда ветер дует,
        Нам честно былинка скажет;
        Но то, чего женщина хочет, —
        Сам бог не знает даже!

А мальчика нежно и кротко спросила:
        «Не правда ли, как я добра?
        О чем же ты плачешь, милый?
        Идем, нам домой пора!»

        Любовь возникает, как пламя,
        И мы, сгорая в нем,
        Чудесно становимся сами
        Прекрасным и ярким огнем.

Он ей не ответил, он только беретом
        Смахнул капли слез со щек,
        Но тяжкого вздоха при этом
        Этьен удержать не мог.

        Мы щедро жизнь одаряем!
        Ведь каждый в нее принес
        Немножко веселого смеха
        И полное сердце слез.

Нахмурила черные брови бретонка
        И, злые сдержав слова,
        Сбросила с моста ребенка
        В зеленую воду рва.

        Если мы строго осудим
        Всех, кто достоин кары, —
        Мы счастливей не будем,
        Но – опустеет мир старый!

И вновь свои гордые синие очи
        Эллен в небеса подняла:
        «Будь мне судьею, отче,
        Будь добр, как я была!»

        Мы знаем: грехи красоток —
        Не больше как милые шутки.
        А бог – так добр и кроток,
        А он такой мягкий и чуткий!

Ночью графиня, позвав аббата,
        Рассказала грехи свои,
        И были с души ее сняты
        Грехи за пятнадцать луи.

        Всё, что творится в мире,
        Мы видеть и слышать должны,
        Для этого нам добрым богом
        Глаза и уши даны.

Всё это для мира осталось бы тайной,
        Не знал бы об этом свет,
        Но – в лепту попало случайно
        Девять фальшивых монет.

        Но если бывает – излишне
        Остер и зорок глаз,
        Тогда это значит – всевышний
        Хочет помучить нас.

И вот, раздавая их бедным вилланам,
        Монах позлословить рад —
        Нескромность его и дала нам
        Одну из прекрасных баллад.

        Мучительны сердца скорби,
        И часто помочь ему нечем, —
        Тогда мы забавной шуткой
        Боль сердца успешно лечим!

1896

Песня о буревестнике

Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный.

То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и – тучи слышат радость в смелом крике птицы.