Иудаизм

Единый ревностный Бог, который отчаянно хотел, чтобы его унижение было отмщено, а израильтяне были ему верны, – это был нормативный идеал, а не историческая реальность^[75]. Вера в Яхве отнюдь не исключала признания других богов и прагматичного отношения к ним в течение долгого времени. Согласно Ветхому Завету, поклонение израильтян золотому тельцу в отсутствие пророка Моисея стало символом незаконного идолопоклонства (Исх. 32: 1 сл.). В Северном Израильском царстве культ Ваала процветал при царе Ахаве (ок. 871–852 гг. до н. э.), не в последнюю очередь благодаря его жене, финикийской царевне Иезавели (см. главу 1)^[76]. Узурпатор Ииуй, убивший Иезавель, черпал свою легитимность, среди прочего, в борьбе за Яхве и против Ваала. Он приказал жестоко убить его последователей, разрушить храм Ваала в столице и построить на его месте уборную (4Цар. 10: 27). Здесь видна наболее типичная черта еврейской истории: попытка объединить народ под знаменем исключительной веры в Яхве. Легендарный исход из Египта под предводительством Моисея, несмотря на то, что его преследовали войска фараона (Исх 15: 21), послужил поразительным основополагающим повествованием, доказывающим чудесное всемогущество Божьей силы. Позже сформировалась память о великой империи царей Давида и Соломона, ведомых Яхве, которая была мифически преувеличена именно из-за своей недолговечности.

Когда молодой правитель Южного Иудейского царства, царь Иосия (640–609 гг. до н. э.), захотел покончить с многолетней зависимостью от могущественной империи Ассирии, он сделал это – наперекор проникшим в Иудею ассирийским культам – с помощью широкомасштабной программы восстановления религии, центром которой должен был стать Иерусалимский храм^[77]. Отныне Яхве нужно было поклоняться безраздельно, и этому Богу должны были поклоняться только в одном месте. Были не только разрушены конкурирующие места поклонения, убиты жрецы и храмовые проститутки, но и уничтожены святилища Яхве за пределами Иерусалима. В краткосрочной перспективе политика Иосии привела к поражению, даже падению Южного Иудейского царства, к вавилонскому завоеванию Иерусалима в 587 году до нашей эры, к разрушению Храма и к депортации населения.

Гибель государства, однако, не означала конец народа, в отличие от Северного Израильского царства, которое уже было ликвидировано ассирийцами в конце VIII века до нашей эры и население которого было рассеяно. Автономные еврейские общины, проживавшие на тот момент компактно в Вавилонской Месопотамии, сумели сохранить и даже отшлифовать свою религиозную идентичность. Даже без жертвенного служения они поклонялись своему Богу и надеялись на восстановление Иерусалимского храма. Словесные нападки пророков на неверность еврейского народа своему Богу были важным катализатором, как и их резкое неприятие традиционных культов^[78]. Надежда на восстановление Храма оправдалась в 538 году до нашей эры, когда по указу персидского царя Кира евреям было разрешено вернуться в Иерусалим из вавилонской диаспоры. Восемьдесят лет спустя, при персидском царе Артаксерксе I, священник и юрист Эзра в ходе второй волны обратной миграции составил обширный комплекс законов. Он кодифицировал культовую службу в Иерусалимском храме и установил Тору в качестве обязательного закона для всех евреев. Эзра взял с народа клятву следовать всем правилам, записанным в кодексе. Они, в частности, предусматривали обособление от язычников и запрещали смешанные браки. В принципе, это заложило «основы для особого еврейского пути в древнем мире. В отличие от окружающих народов Ближнего Востока, евреи поклонялись только одному Богу, которого они понимали как универсального Бога par excellence»^[79].

Этот особый путь маленького народа был подвергнут испытанию противостоянием с превосходящими по силе державами – гегемонами региона. В то же время среди евреев существовала большая напряженность из-за множества внутренних группировок. Другим вызовом стало знакомство с греческой культурой под властью Птолемеев и Селевкидов.

Некоторые представители еврейского народа эллинизировались, некоторые даже отказались от своей религии, что, в свою очередь, привело к радикализации еврейской ортодоксии.

При селевкидском правителе Антиохе IV начиная с 175 года до нашей эры противостояние достигло своего апогея, хотя детали событий неясны, а разграничение между реальными событиями и последующими интерпретациями спорно^[80]. Согласно общепринятой версии, ориентированная на эллинизм светская аристократия решила, что Иерусалим должен был стать греческим полисом. Среди прочего, планировалось создать гимназию, место для физических тренировок – обнаженные атлеты под защитой Геракла и Гермеса занимались борьбой, что должно было стать нестерпимой провокацией для верной Торе части населения! Согласно рассказу Флавия Иосифа в «Иудейских древностях» (XII, 5, 1), эллинистическая партия хотела «отказаться от законов отцов»^[81]. В конце концов, когда первосвященник Менелай посягнул на сокровищницу Иерусалимского храма, чтобы выполнить свои обязательства по выплате дани царю, это спровоцировало восстание. В последовавшей за этим суматохе Антиох IV при поддержке Менелая совершил еще одно религиозное святотатство: он осквернил святилище, войдя в него, чтобы завладеть драгоценной утварью^[82], – классическое культовое преступление, которое в любом греческом или римском храме также считалось бы святотатством.

Демаркация и ненависть к евреям

Знаменитые религиозные указы селевкидского правителя считаются кульминацией усилий по эллинизации: всем евреям в Иерусалиме и Иудее было приказано под страхом смерти оставить старые обычаи и традиции, такие как соблюдение субботы, а также заколоть свиней и воздвигнуть жертвенные места для чужеземных богов^[83]. Эти события также оспариваются: последние исследования отрицают систематическое религиозное преследование и интерпретируют соответствующие сообщения как основополагающий миф о восстании Маккавеев. Однако решающим для дальнейшего развития стал религиозно-политический ход Антиоха IV: Селевкид, униженный своим отступлением из Египта, к чему его вынудили римляне, и спровоцированный восстаниями, отреагировал «на падение своей легитимности дальнейшей сакрализацией своего правления». На празднике он изображал «бога, появившегося в кругу всех известных богов и требующего… поклонения ему как богу в рамках городских культов в качестве акта лояльности»^[84]. Живой царь-бог не представлял проблемы в контексте политеистических культов; однако в Иерусалиме это спровоцировало восстание Маккавеев и привело к установлению династии Хасмонеев. В течение последующего столетия Хасмонеи смогли управлять в значительной степени независимым государством, в котором различные фракции (такие как фарисеи, саддукеи или ессеи) ни в коей мере не были дружественны друг другу.

При Хасмонеях неевреи были изгнаны, насильственно обращены в иудаизм и убиты, что оказало длительное негативное влияние на репутацию Хасмонеев среди соседей. Растущая еврейская община все больше и больше дистанцировалась от своего египетского, греческого, а затем и римского окружения^[85]. Именно в это время впервые возникла сильная ненависть к евреям с ее многообразными негативными стереотипами, для обозначения которых позже появятся термины антииудаизм и антисемитизм. Здесь невозможно адекватно объяснить сложные политические, правовые, экономические и религиозные причины ненависти к евреям, но можно сказать, что эта ненависть была результатом процессов взаимного отторжения. Взаимное словесное и символическое унижение подпитывало эту динамику. Кульминацией их стала резня 38 года нашей эры в египетской столице Александрии^[86]. Если следовать рассказу еврейского ученого Филона, современника описываемых событий, то в этом центре еврейской диаспоры обострился спор об александрийском гражданстве между евреями, с одной стороны, и греками и египтянами – с другой. Слабый римский префект также нес значительную часть ответственности. Во-первых, согласно Филону, городской сброд поносил временного правителя Ирода Агриппу I и высмеивал его окружение. Затем синагоги были осквернены возведением изображений императора. В кульминационный момент конфликта еврейские дома были разграблены, а их жители вырезаны самым жестоким образом. Зачинщиков погрома позже наказал римский император.

Такие погромы мобилизовали укоренившиеся стереотипы и образы религиозного врага. Эти образы были воплощены в словах египетским литератором Апионом, который также сыграл роль в александрийской резне. Его утраченный труд можно восстановить по направленной против него речи Иосифа Флавия «Contra Apionem»^[87]. Почему евреи, если они хотят быть гражданами Александрии, не поклоняются тем же богам, что и другие жители, провокационно спрашивал Апион (2: 65)^[88]. В своих храмах, утверждал он в другом месте, иудеи поклонялись ослиной голове (2: 79 сл.). Возможно, самой сильной клеветой была легенда о ритуальном убийстве, связанная со святотатством Селевкида Антиоха IV. Его кощунственное вторжение в иерусалимский храм Апион оправдывал якобы освобождением узника: правитель нашел там пленника-грека, откормленного для ежегодного человеческого жертвоприношения иудеев. Этот каннибалистический обряд всегда завершался клятвой о вечной вражде с греками (2: 89–97). Другим камнем преткновения для Апиона (как и для других антиеврейских полемистов древности) были ритуальные еврейские предписания, такие как запрет есть свинину, соблюдение субботы или обрезание.

При римлянах ненависть к евреям еще больше возросла, в том числе из-за некоторых особых прав по сравнению с греками, которые гарантировал им Рим. Но внутреннее напряжение усилилось, в том числе и потому, что начало римского правления в Палестине в 63 году до нашей эры, с которым одновременно закончилось и автономное самоуправление, благочестивые евреи считали Божьим наказанием. Разве завоеватель Помпей также не осквернил Святая Святых, войдя туда, что сделало его позорный конец в 48 году до нашей эры справедливым божественным приговором?^[89] Нечто подобное можно сказать и о фактически успешном правлении царя Ирода, который был чрезвычайно лоялен к римской оккупационной власти. То, что он пытался требовать от своих подданных клятвы верности Риму и своей собственной персоне, раздражало благочестивых евреев, уклонявшихся от любых клятв^[90].