В свете растущего мессианизма – ожидания неизбежного прихода спасителя в конце времен – на протяжении десятилетий нарастало скрытое сопротивление римскому господству. Оно чуть не вспыхнуло открыто, когда император Калигула – в ответ на то, что евреи разрушили его статую в провинции, – приказал правителю Сирии поставить статую императора в Иерусалимском храме. Только стойкое сопротивление Публия Петрония, не желавшего спровоцировать войну, и убийство императора в Риме предотвратили эскалацию на этот раз^[91]. Но даже период послаблений при императоре Клавдии, который, например, увещевал александрийских граждан «не втаптывать в грязь ни один из их [еврейских] обрядов поклонения их Богу»^[92], не смог предотвратить окончательную конфронтацию в Палестине. Провокационные инциденты вокруг Храма участились, римские солдаты демонстративно обнажали свои интимные части тела или разрывали свиток Торы^[93]. С убийства римского гарнизонного отряда в 66 году нашей эры началось открытое восстание евреев против Рима. Оно закончилось их полным поражением, взятием Иерусалима, разрушением Храма и полным присоединением Иудеи к Римской империи в качестве провинции. Это поражение было предопределено не в последнюю очередь внутренней разобщенностью евреев. В качестве особого религиозного унижения римские победители постановили, что ежегодный храмовый налог по-прежнему должны платить все евреи, но теперь в пользу языческого бога, особо охранявшего столицу Рима, – Юпитера Капитолийского. Это привело к новым восстаниям. По словам историка Диона Кассия, последний и величайший акт еврейского сопротивления, восстание Бар-Кохбы в 132–135 годах нашей эры, было вызвано желанием императора Адриана воздвигнуть на месте разрушенного Храма святилище Юпитера. Божьи воины провозглашенного мессией Бар-Кохбы, готовые умереть, оказали упорное сопротивление. В соответствии с пророчеством в Числах 24: 17, его имя могло быть переведено как «сын звезды», однако в позднейшей раввинистической традиции утвердилась трактовка «сын лжи», т. е. ложный мессия. В конце концов восставшие евреи были полностью уничтожены. История Иудеи как замкнутой территории и центра еврейского народа закончилась с преобразованием Иерусалима в римскую колонию Элия Капитолина. Унижение тех или иных святынь в течение длительного времени сопровождало взлеты и падения еврейской государственности.

Культ властителя

Иудаизм, сосредоточенный на едином Боге Яхве, возможно, в древности долгое время стоял особняком. Но еще до возникновения христианства в римском мире существовала объединяющая религиозная скрепа, которая удерживала вместе раздробленный мир региональных и групповых культов: культ правителя. Уже македонский царь Александр Великий познакомился с такими культами во время завоевания Азии. Однако особенно распространенным это явление стало на позднем этапе Римской республики при переходе к единовластию^[94]. Безусловно, сыграло свою роль то, что Цезарь и его римляне познакомились с культом фараонов в Египте, «классической стране царей-богов»^[95]. Изначально там и в других восточных частях империи фараон почитался как бог. Цезарь и большинство императоров были возведены в статус «государственных богов» (divus). Как правило, после смерти императора сначала возводили в ранг богов решением Сената, а затем окончательно обожествляли в акте посвящения его преемника, который одновременно тем самым приобретал свою собственную легитимность^[96]. Их изображения были особо защищены от унижения. Согласно указу Тиберия, под страхом смертной казни запрещалось заменять голову статуи Августа на другую, как это было принято с обычными изображениями. Также не разрешалось показываться обнаженным перед такой статуей или носить портрет императора на монете или кольце при посещении общественного отхожего места или публичного дома^[97].

«Как люди могли создавать божества, так они могли и устранять их. Если божество уже умерло, так что его уже нельзя было убить, то атаковали атрибуты его божественности, его имя и его культ»^[98]. Или выбирали более оскорбительный вариант и разрушали места поклонения умершему богу, как это произошло с Калигулой; в крайних случаях переходили к damnatio memoria, полному уничтожению всех уцелевших свидетельств, что, вероятно, и было целью в случае с Домицианом. Частным эпизодом литературного унижения обожествленного императора является известная сатира на апофеоз (обожествление) покойного императора Клавдия, дошедшая до нас под названием «Отыквление» («Apocolocyntosis»). Контекст ее происхождения настолько же неясен, насколько однозначен ее смысл: недостойному Клавдию отказывают в допуске в сонм богов на небесах, вместо этого он изгоняется в подземный мир, где должен влачить свое будущее существование на равных с рабами-вольноотпущенниками^[99]. Стало быть, после смерти его ждет не обожествление, а подлинное разобожествление.

В целом культ правителя выполнял важную интегрирующую функцию для огромной Римской империи, которая выросла из небольшого города-государства и практически не имела других надрегиональных средств идентификации. Кроме того, повышалась легитимность светского правителя, способного окружить себя божественной аурой.

Однако чем более обязательным становился государственный культ, тем больше он вступал в конфликт с религиями, отстаивавшими монополию на культ и на истину.

Сначала это были иудеи, в Иерусалимском храме которых император Калигула хотел поставить свою статую. Согласно Филону Александрийскому, этот император довольно грубо обошелся с делегацией александрийских евреев из-за их отказа: «Итак, вы – богоненавистники (или богохульники, hoi theomiseis), – безжалостно обратился он к ним, – вы не верите, что я бог, я, который уже признан всеми другими, но вы верите в Бога, который для вас безымянен!»^[100] В связи с такой культовой конкуренцией активное обращение иудеями прозелитов могло показаться римлянам, особенно римским императорам, угрожающим. Многие антиеврейские меры римского императорского периода могли быть продиктованы именно этими соображениями, в особенности запрет на обрезание людей нееврейского происхождения^[101]. Светоний утверждает, что в молодости, во время правления Домициана, он присутствовал при проверке девяностолетнего старика на предмет того, обрезан ли он. Тот же император якобы казнил своего родственника, консула Флавия Клемента, по обвинению в атеизме, а его жену Флавию Домициллу отправил в изгнание, предположительно потому, что они оба склонялись к иудаизму^[102]. Однако становилось все более и более очевидным, что государственному культу бросала гораздо больший вызов другая, новая религия – христианство.

Христианство

Появление и распространение христианства в ранний Римский имперский период говорит о привлекательности веры в Бога, не привязанного к определенному месту^[103]. В этом отношении оно напоминало другие предложения на рынке религий, переживавшем в то время бум, особенно мистериальный культ Митры, тайный элитарный культ, который был популярен в Римской империи начиная с I века до нашей эры. На первых порах христиане оказались в конфликте с другими религиозными общинами. Уже в ранний период возникла конфронтация с иудаизмом, притом что изначально христианство было не чем иным, как одной из ветвей иудаизма наряду с другими. Согласно Деяниям апостолов, иерусалимский диакон Стефан был первым свидетелем веры, принявшим мученическую смерть, побитый камнями за богохульство. Против него перед высшим советом были приведены ложные свидетели, утверждавшие, что они слышали, как Стефан говорил оскорбительные слова (verba blasphemiae) против Моисея и Бога (Деян. 6: 11). В ответ Стефан произнес длинную речь, завершившуюся видением Сына Человеческого на небесах одесную Отца. Именно этим утверждением – верой в Иисуса как в ожидаемого Мессию – Стефан, очевидно, вызвал обвинение против себя: иудеи громко закричали, заткнули уши, вытолкали диакона из города и забили его камнями до смерти (Деян. 7: 57 сл.). Подобная участь позже, в 62 году нашей эры, постигла «брата Господня» Иакова; несколько раз угрожали расправой и Павлу.

С одной стороны, отчуждение привело к обвинению христианства в «ереси» со стороны светских и религиозных представителей евреев. Они доносили на христиан римским правителям, не в последнюю очередь заботясь о собственных привилегиях; эти евреи ни в коем случае не хотели, чтобы их отождествляли с новым суеверием, с последователями Иисуса из Назарета, смутьяна, который бесславно погиб на кресте^[104]. С другой стороны, христиане быстро освободились от своих еврейских корней, усилили свою миссию среди язычников и шаг за шагом активизировали антииудейскую полемику. Вскоре после середины II века христианский апологет и мученик Юстин первым в своем диалоге с Трифоном сформулировал важные обвинения против иудеев, которые позже были подхвачены Тертуллианом и церковным историком Евсевием: на руках иудеев была кровь не только многих пророков, но и самого Господа Иисуса: «Вы убили Христа и не знаете покаяния»^[105]. Иудейский мятежник Бар-Кохба угрожал христианам самыми суровыми карами, если они не будут «отрекаться и хулить Иисуса Христа»^[106]. Разрушение Иерусалимского храма и окончательное изгнание иудеев из этого места отныне рассматривалось христианскими полемистами как справедливое Божье наказание. Позже обвинение в убийстве Христа было сформулировано Августином около 400 года, что в последующие века имело катастрофические последствия^[107].

Но полемика с язычниками с самых ранних времен также была острой. Рискованная миссионерская деятельность началась еще в апостольские времена. Апостол Павел чуть не принял мученическую смерть в Иконии. После чудесного исцеления местные жители поклонялись ему и его спутнику Варнаве как богам и стали приносить им жертвы. Два миссионера разорвали на себе одежду, подчеркивая свой статус смертных людей и проповедуя против старых языческих богов. Согласно Деяниям апостолов, иудеям тогда удалось поднять народ против Павла. Его побили камнями и выволокли за город, но он пришел в себя (Деян. 14: 8 сл.). В Эфесе Павел снова оказался в опасности (Деян. 19: 23–40) из-за своей проповеди против идолов («Рукотворное – не боги»). Серебряных дел мастер по имени Деметриос взбудоражил своих коллег-ремесленников, которые, как и он, зарабатывали на культовых изображениях Артемиды: «А это нам угрожает тем, что не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и ниспровергнется величие той, которую почитает вся Асия и вселенная». Услышав это, они исполнились гнева и воскликнули: «Велика Артемида Ефесская!» (Деян. 19: 27 сл.). Только с большим трудом удалось отговорить народ от насильственных действий против миссионеров.

Многие приверженцы старых культов считали новую христианскую веру подозрительной, в лучшем случае эксцентричной, а в худшем – преступной. Августин сообщал из своей североафриканской провинции еще около 400 года, что всякий раз, когда язычник встречал христианина, он указывал на него пальцем, смеялся над ним и оскорблял его как глупого и умалишенного^[108].

Инсинуации и насмешки особенно вызывали божественная природа Христа и идея воскресения. В Римской империи часто циркулировали массовые теории заговора против христиан, очень похожие на те, с которыми уже сталкивались евреи. Примерно в 200 году нашей эры христианский апологет Минуций Феликс составил список распространенных клеветнических высказываний против его веры: тайные собрания, сексуальные оргии, поклонение ослиной голове, ритуальное заклание живого ребенка и питье его крови. Кроме того, говорилось о колдовстве и магии, было принято изображать чудотворца Иисуса как колдуна^[109].

В 196/197 году Тертуллиан сообщает, что некий человек, обратившийся из иудаизма, – вероятно, в качестве своего рода оплаченной «живой рекламы» – пронес по улицам Карфагена рисунок, на котором была изображена фигура, одетая в тогу, с ослиными ушами и копытом, держащая в руке свиток. Под картинкой было написано: «DEUS CHRISTIANORUM – ONOKOITES», что дословно означает «Христианский Бог – ослиный ублюдок»^[110].