– Я, господин Гунькин, служу царю, отечеству и роду, а не частному капиталу. Извольте не сравнивать! – сухо отрезал Урусов. – Было сделано все возможное. По приказу господина Меркулова, главы губернского Департамента полиции, прочесан маршрут, по которому двигались варяжские пародраккары и пешие отряды. Осмотрены места нападения, опрошены свидетели, и, наконец, мы неоднократно допрашивали пленных. Те рассказали, что командовавший набегом ярл велел верным людям увести и спрятать драккар с уже захваченным железом. Куда – они не знают.

– А сам ярл? – явно волнуясь, а оттого все больше картавя, вмешался Карпас.

– Зарублен при попытке варягов захватить женскую гимназию.

– Экие у вас тут страсти! – хмыкнул Гунькин.

– Вы правы, господин секретарь правления. – В голосе Урусова звучала насмешка. – Страсти у нас тут действительно нешуточные. Увы, с момента набега минуло больше месяца, а сведений никаких. Два дня назад его высокоблагородие начальник Департамента приказал прекратить поиски, в связи с малыми шансами что-либо обнаружить. Если появятся новые сведения, мы вас оповестим. – Судя по звукам, Урусов попытался подняться.

– Я не затем сюда приехал, чтоб мне сказали, что ничего сделать нельзя! – возмущенно выпалил Гунькин. – Если железо не найдется и мы не получим его вовремя, правительственный заказ на паровозы уйдет в Коломну или в Сормово! Деловые интересы и репутация Путиловского общества пострадают изрядно, а следовательно, мы не можем этого позволить. Ежели вы, господа, не способны выполнить свои обязательства, я имею полномочия встретиться с представителем бельгийских заводов «Шодуар» и «Коккерель». Для Путиловского общества договор с ними мало выгоден: их железо несколько… изрядно дороже. Да и в качестве мы пока не имели возможности убедиться. Но выбора у нас нет и… полагаю, выплаченная вами неустойка скомпенсирует наши потери, не так ли? – В голосе Гунькина была откровенная угроза.

«К бельгийцам? И доход уйдет Лаппо-Данилевским? Да ни за что!» – возмутился за дверью Митя.

– Тише, сударь, не стоит так волноваться, ведь еще ничего не потеряно! – вмешался Карпас. – Ваша светлость! Вы патриот империи, как любой Кровный… – Вместо претензий, отчетливо звучащих в голосе Гунькина, его голос был полон просительной вкрадчивости. – Но смею думать, вы и патриот губернии тоже! Разве можете вы допустить, чтоб заказ ушел иностранцам?

– Видал я вчера бельгийского управляющего, – проворчал старый Альшванг. – Рожа довольная, как у кота, что целую куру стащил!

– Мы не успеем провести плавку, достаточно значительную, чтобы удовлетворить срочные нужды Петербурга, – продолжал Карпас. – Вынуждены будем вернуть задаток и выплатить неустойку столь масштабную, что само существование наших заводов в Екатеринославе встанет под угрозу, в то время как не пострадавшие в недавней бойне бельгийцы окажутся в выигрыше.

– Никто с вашими заводами дела иметь не будет, если их в любой момент ограбить могут! – отрезал Гунькин.

– И останется в губернии один лишь иностранный капитал, доходы которого, как вы сами знаете, в изрядной степени уходят за границу, да и развитию губернии весьма мало способствуют. Ваша светлость, господа Альшванги полагают вас лучшим сыскарем губернии…

– Нюхом его благородие чует! – проскрипел старый портной.

«Конечно, нюхом, он же Симарглыч!» – с неожиданным для самого себя раздражением подумал Митя.

– Потому мы, со всем уважением, хотели просить вас… – подхватил Карпас. – Взяться за специальный розыск… в надежде, что вы спасете репутацию молодой отечественной промышленности.

А у этого господина есть чему поучиться: надо же, как завернул! И сам выглядит борцом за интересы отечества, и Урусов не будет чувствовать, что какие-то купчики его, кровного Симарглыча, нанимают.

– Мы, со своей стороны, конечно, компенсируем… – подхватил Гунькин… и вот это было лишним.

– Увы, ничем не могу помочь. Я несу ответственность за репутацию губернской полиции, а вовсе не промышленности.

Скрипнуло кресло: Урусов встал.

У Мити вырвался невольный вздох: так хотелось посмотреть, какими взглядами одаривают остальные неделикатного петербуржца!

– Погодите! Ваше светлость, не торопитесь так! – взмолился тот. – Ежели обидел чем – душевно извиняюсь, не со зла, а все от того же волнения! Убытки-то какие, убытки! И в деньгах, и в репутации! Только на вашу помощь и уповаем! Расследовать – это ж ваше прямое дело, можно сказать, Кровное! А мы за потраченное время заплатим, честь по чести, мощной тряхнем – не поскупимся! Самим вам не надобно, так у вас же эта… рыжая красавица!

Гунькина Митя, конечно же, не видел, но был совершенно уверен, что сейчас господин секретарь Урусову подмигнул.

– Еще и болеет, я так понимаю? Вот найдете наше железо и свозите ее на воды, да не в Кисловодск, а в Баден-Баден!

Опять наступило молчание, а потом Урусов ошеломленно переспросил:

– Раиску на воды?

– Ну или ожерелье своей Раисе купите, колечко…

– На хвост?

– Почему на хвост?

– Э-э-э, господин Гунькин… Раиса – это рысь, – смущенно протянул Альшванг.

– Какая еще… рысь?

Митя отпрянул от двери и прикусил кулак, изо всех сил стараясь не расхохотаться в голос…

И поперхнулся, когда вокруг его щиколотки стремительно обвилось что-то скользкое и сильное, как удав.

Глава 8
Повелитель лоз

Митю в один миг перевернуло вверх ногами и вздернуло к потолку.

Туда… Сюда… Мимо в полумраке медленно проплыла деревянная стенная панель, перила лестницы. Затем Митю качнуло обратно.

И в поле его зрения вошли щегольские ботинки.

– Гляжу, вы у нас тут с прошлого раза совсем освоились, чувствуете себя как дома, господин Меркулов-младший? – прошипел тихий, завораживающе прекрасный и одновременно жуткий голос.

Перед Митей присели на корточки, ухватили за волосы и вздернули ему голову. Точеное лицо альва оказалось напротив, и выдающийся, как у всех Альшвангов, нос едва не ткнулся Мите в глаз.

– Или рассчитываете на еще один труп? – На губах альва расцвела прекрасная до боли в сердце и такая же чудовищная улыбка.

Наверное, на островах Туманного Альвиона так улыбаются Те, Кто Приходит Из Тумана, входя в дома, оставшиеся без защиты на Самайн, в ночь Дикой Охоты. В этой улыбке была вся красота мира. И вся его жестокость. От этой улыбки веяло смертью – мучительной и неотвратимой.

То есть чем-то привычным и родным!

Митя стряхнул оцепенение перед очарованием носатого альва и схватил его за плечи.

Оттолкнулся изо всех сил, так что взлетел, как на качелях, – его пронесло над перилами, над провалом первого этажа, качнуло обратно… Митя извернулся, мышцы протестующе взвыли от боли, сквозь зубы вырвался задушенный стон…

Дотянулся до обвившейся вокруг ног лозы и сжал ее в кулаке.

Лоза… умерла. Рассыпалась в прах, лишь пыхнуло облачко серой пыли. Митя плюхнулся на пол приемной, прямиком на оброненный пакет с одеждой – оберточная бумага негромко захрустела.

Альва откровенно передернуло, он крупно сглотнул, будто подавляя тошноту, с губ его сорвалось почти змеиное шипение, и он бросился к Мите.

Длинные, уложенные в продуманном беспорядке волосы взвились вокруг головы серебристым облаком… и потянулись к Мите, на лету вытягиваясь в бледно-серебристые ивовые ветви.

Банг! Альв на мгновение замер, получив свертком с одеждой в физиономию. Сверток стукнул его по носу и ляпнулся на пол. Расширившиеся от изумления глаза тут же злобно сузились – и на Митю ринулся целый пучок ивовых ветвей, переплетающихся на лету.

Митя метнулся в сторону и с разгону врезался в украшающий прихожую декоративный столик. Столик с размаху грохнулся об пол…

Не грохнулся. Мгновенно расцепившиеся ивовые лозы поймали его у самого пола и аккуратно отставили в сторону. Еще одна лоза придержала Митю за плечо, не позволяя с шумом врезаться в стену.

– Тиххххха! – зверским шепотом выдохнул альв.

Изящные заостренные уши его зашевелились, ероша серебристые волосы. Вытянувшись в струнку, альв прислушивался к слабо доносящимся сквозь закрытую дверь голосам.

– Не хотите, чтоб ваши родичи меня тут застукали? – прошептал в ответ Митя.

Вместо ответа альв толкнул воздух ладонью навстречу Мите. Невесть откуда взявшаяся ивовая ветвь захлестнулась вокруг Митиной шеи и попыталась придушить. Митя вцепился в нее обеими руками, рассыпая в прах.

– Я понял – вы не хотите, чтоб родичи застукали вас!

– Я хочу знать, что вы тут вынюхиваете, сыскарь!

– Я не сыскарь! – оскорбился Митя.

Вот так он и знал – стоит хоть один раз ввязаться в расследование… А если уж и не один…

Новая лоза вынырнула сзади. Метнулась со скоростью атакующей гадюки и впилась, тоже как гадюка! По шее и щеке мазнуло острой болью. Митя перехватил ветку – ладонь точно в кипяток окунули! Влажная и скользкая, будто покрытая маслом, ивовая лоза все равно рассыпалась, но на ладони остался вспухший рубец.

Глаза альва сверкнули торжеством.

– Что… вам… здесь… надо? – Он принялся быстро-быстро толкать воздух ладонями.

Жгучие лозы ринулись на Митю со всех сторон!

Они атаковали прямо, они изгибались, отскакивали от перил и набрасывались сзади, они взлетали вверх, ударялись об потолок и сыпались сверху. Митя заметался – вправо, влево, вправо. Оттолкнулся от перил, подпрыгнул, перескочил через метнувшуюся в ноги ивовую ветвь, вытряхнул спрятанный под манжетой посеребренный нож в ладонь и с размаху полоснул…

Даннг! Лоза туго спружинила, и наточенный против мертвяков нож в ней завяз! И принялся стремительно чернеть! По лозе словно судорога прошлась, она сжалась, как сжимаются кольца змеи, и… хруп! Посеребренный нож переломился пополам и осыпался мелкими осколками.

Альвийская сила, ивовая лоза была… живой! Она была настолько живой, что нож против нежити просто не мог выдержать этого неуемного потока жизни!

– Ага! – азартным шепотом выдохнул альв, и лозы взбесились совсем.

Вжжжж… вжжж… вжжж… Зеленые клейкие тросы принялись стремительно оплетать крохотную площадку, сжимаясь вокруг Мити в тугой кокон.

Боль! Боль облизала шею, полоснула по лбу, прошлась по рукам. Хищные лозы ринулись ему в лицо, как зеленые копья, на самых кончиках набухали капли яда…

Митя метнулся назад и вверх, уворачиваясь от жгучих укусов. Запрыгнул на широкие перила, пропуская лозы под собой, – те ударили в балясины и отпрянули. Митя замер на миг, балансируя… Этого промедления оказалось достаточно – вторая порция хищных лоз развернулась широким веером, целясь выше… Митя изогнулся, пытаясь пропустить их над собой…

Нога поехала по отполированному дубу перил. Митя завертел руками, как мельница, отчаянно пытаясь поймать равновесие… А потом опоры просто не осталось, и он неуклюже, мешком, рухнул в лестничный провал с высоты второго этажа.

«Я сейчас умру! – ясно и отчетливо понял Митя. – Как последний идиот сверну шею, свалившись с лестницы!»

В стремительно несущемся навстречу мраморном полу проступило женское лицо в облаке рыжих волос. Залитые сплошной тьмой провалы глаз жутко сверкнули, а на тонких губах вспыхнула торжествующая улыбка.

Похожая на кружевное полотно сеть из серебряных лоз мгновенно развернулась между ним и полом, и Митя рухнул в нее, как в гамак. Подпрыгнул на пружинистых лозах, упал снова, вновь подпрыгнул…

– Что там за шум? – вдруг громко и отчетливо прозвучал за дверью кабинета раздраженный голос, и дверь начала открываться.

Серебристая сеть стянулась вокруг Мити, будто упаковывая его в мешок. Гибкая, как ивовая ветка, фигура в вихре серебряных волос перемахнула через перила, прижимая к груди сверток с Митиной одеждой, и ринулась прочь. Сеть с завернутым в нее Митей понеслась следом вдоль коридора и нырнула в небольшую дверку. Митю с силой приложило об стену, альв навалился сверху.

На втором этаже толчком распахнутая дверь ударилась об стену, и скрипучий голос старого портного спросил:

– Кто тут шастал? Йоська, ты?

Глава 9
Альвийский портной

Тонкая рука альва с силой зажала Мите рот и нос, перекрывая доступ воздуха.