Можно было бы предположить, что за последние годы политические убеждения развели их еще больше: Жан-Луи числился среди сторонников полицейского режима, а Эрве упивался чтением «Капитала» Карла Маркса. Однако это различие было чисто внешним и, в сущности, ошибочным. Мерш, с его социалистическими убеждениями, вбитыми в голову, как гвоздь – в башмак, был политизирован куда больше младшего брата, который, в отличие от него, боролся с режимом чисто по-дилетантски.

Жан-Луи был холост, и друзей у него насчитывалось не больше, чем пуль в револьвере; скоро он взял парнишку под свое крыло. Собственно говоря, это была его единственная родня. Встречаясь, они избегали скользких тем – о своих неизвестных отцах, о ненормальной матери, о таком разном детстве (жизнь в пансионе для старшего, любовь и забота бабушки для младшего) – да и вообще, как правило, обходились без бесед…

Для начала Мерш оккупировал в кафе телефонную кабину, чтобы оповестить о событии свою бригаду. Закончив разговор, он заказал два кофе и сам принес их к столику, где сидел Эрве. Братья одинаковым жестом взяли чашки и осушили их залпом.

– Ну ладно, – сказал Мерш. – Жаль, что ты все это видел, но что было, то было, придется тебе жить с этим дальше.

– Больше ты ничем не можешь меня утешить?

– Утешение – дело кюре или психиатров. А у нас на это нет времени. Сейчас все наши силы должны быть брошены на розыски убийцы.

– Наши силы?

Мерш вздохнул и сделал знак хозяину бистро: еще два кофе, да покрепче!

– Повторяю: я предпочел бы оставить тебя в покое – отправить к твоей бабушке и посоветовать забыть все это…

– Это и твоя бабушка тоже.

Мерш отмахнулся так раздраженно, словно отгонял муху.

– С завтрашнего дня мы с тобой начнем обходить друзей Сюзанны; нужно вытянуть хоть что-нибудь из этих болванов, которые так не любят полицию.

– Да они и разговаривать с тобой не станут.

– Вот потому ты мне и нужен.

– Но тогда все узнают о смерти Сюзанны!

– Не узнают. В квартале сейчас такой бардак, что исчезновение какой-то девчонки пройдет незамеченным; по крайней мере, два-три дня у нас точно есть.

– А ее родители?

– Этим я займусь сам. Пока мы с тобой словно в темном туннеле, Эрве. Какой-то безумный маньяк совершил ритуальное убийство Сюзанны, уж не знаю зачем, но есть у меня предчувствие, что на этом подвиге он не остановится.

– А как быть с прессой? – неожиданно спросил Эрве.

– У газетчиков сейчас и так информации через край. Так что добавлять им ее незачем.

Хозяин принес заказанный кофе.

Сахар, ложка, пей до дна…

Жан-Луи наклонился к Эрве и перешел на шепот – ему нравилась таинственная атмосфера заговора:

– Слушай меня внимательно. Условия расследования гораздо хуже, чем ты думаешь, но в то же время нынешний всеобщий хаос позволит нам двоим действовать без лишнего шума.

– А разве у тебя нет своей бригады, коллег?

– Ну, несколько надежных ребят нам подсобят, но сейчас таких раз-два и обчелся. Полицейские тоже завалены работой по самое некуда. Вообще-то, я рассчитываю на одного парня, он точно поможет.

Эрве выглянул в окно. Мерш подумал: как здорово его братишка вписывается в этот декор. Чашки кофе… Дискуссии… Умные мысли…

Однако сейчас Эрве предстояло следовать за старшим братом и переходить к действию. И Жан-Луи представлял его иначе, чем один-два булыжника, брошенные наугад, как мысли без последствий.

– А я тебе действительно нужен, чтобы разговаривать с Сесиль и Николь? – настойчиво спросил Эрве.

Жан-Луи улыбнулся и потрепал брата по волосам:

– Хочешь скрыть от них, что твой братец – сыщик?

– Да нет, я не об этом…

Мерш испустил преувеличенно тяжкий вздох:

– О’кей, сейчас я пойду один. Но на завтрашний день я тебя мобилизую, старина. Так что о баррикадах можешь забыть!

20

В ожидании подкрепления Мерш обыскал убогую квартирку Сюзанны. Увы, ничего примечательного, если не считать библиотечки пылкой юной революционерки и кучи барахла непонятного назначения – палочек ладана, склянок с маслами, коробочек пудры.

Скорее всего, этот хлам имел отношение к восточным религиям, очень популярным в нынешнее время. Но на всякий случай он попросит коллег провести их анализ – мало ли что…

Проведя этот не давший никаких результатов обыск, он снова спустился в бистро и позвонил своему шефу комиссару Вилье, который дал ему разрешение начать следствие по форме «особо тяжкое преступление». Как Мерш и предвидел, начальнику, по горло занятому наведением порядка в районе улицы Бюси и школы изящных искусств, было сейчас не до него.

Около семнадцати часов прибыли служащие похоронного бюро, чтобы забрать тело. Одновременно сюда же явился фотограф из отдела идентификации личности, а за ним чуть ли не рота полицейских – «для охраны места происшествия». Квартирку Сюзанны Жирардон заполнили голубые мундиры, белые халаты и черные костюмы.

Мерш раздавал приказы так уверенно, словно никогда и не покидал свою контору, – времена одиночных рейдов с гранатой в кармане, казалось ему, канули в далекое прошлое. Фотограф снимал все подряд, то и дело ослепляя людей вспышками и так усердно, словно решил навеки запечатлеть на пленке каждую минуту этой сцены.

– Когда будут готовы снимки? – спросил Мерш.

– Сегодня вечером, часам к десяти.

– О’кей. Принесешь их мне в тридцать шестое отделение. Или нет, лучше в Божон.

– В Божон?

– Да, я расположился там.

Наконец прибыл помощник прокурора.

– Простите за опоздание, у нас там проблемы из-за забастовки.

– У кого это у вас?

– У чиновников. А вы думаете, у нас нет своих требований?

Мерш так и застыл с разинутым ртом. Решительно, борьба за права распространялась, как заразная болезнь!

– Надеюсь, хоть вы-то не начнете бастовать?

Он шутил, но помощник прокурора ответил вполне серьезно:

– Не исключено.

Мерш решил не углубляться в эту тему. В нескольких словах он ознакомил чиновника с ситуацией, и тот отреагировал с видимым неудовольствием: молча и торопливо подмахнул протокол и исчез.

– Ну, как дела, котик?

Мерш обернулся и увидел Берто, своего любимого помощника, единственного парня, на которого он мог всецело положиться в таком деле. На первый взгляд сыщика можно было принять за «мыслящего пролетария». При нем всегда были багет, берет и «литр красного». Свой грузный торс он облекал в водолазки из стопроцентного акрила, который с треском разбрасывал искры по всему помещению. Поверх этих водолазок – красных, желтых, зеленых – Берто надевал клетчатый пиджак, который считал «шикарным прикидом». Особенно ему нравились кожаные заплатки на локтях, придававшие, по его мнению, всему этому ансамблю благородный «британский» оттенок. Широкое лицо в красных прожилках выглядело невозмутимым, и только маленькие глазки шныряли во все стороны, точно шарики на переменке в школьном дворе. Мощная челюсть невозмутимо покоилась на двойном подбородке… Короче говоря, увидев своего помощника, Мерш сразу успокоился. О таком Будде можно было только мечтать.

Они снова расположились в бистро, ставшем теперь генеральным штабом Мерша. Хозяин только изумленно таращился при виде всей этой суматохи и забывал брать с клиентов плату. В бистро то и дело заглядывали зеваки, но быстренько уходили, наверняка объясняя появление легавых охотой за студентами.

– Где тебя носило в последнее время? – спросил Берто вместо приветствия.

– То там, то тут… Ну а тебя?

– Да меня тоже.

И оба усмехнулись. В этом бурном мае почти все полицейские занимались самыми что ни на есть непривычными делами: внедрением в ряды восставших, участием в тяжелых уличных боях, недозволенной слежкой, допросами «по-американски» (с рукоприкладством)… В борьбе с этими оголтелыми повстанцами все средства были хороши.

Мерш сразу приступил к делу:

– Ты уже видел труп. Ну и что ты об этом думаешь?

– Жутковатая картина. Напоминает Алжир – взрыв в «Милк-Баре»^[37], когда несколько парней…

– Можешь не продолжать, я тоже там был.

Берто подцепил свою чашку за ручку и поднял ее, словно провозглашая тост в память о старых добрых временах.

– Проблема в том, – сказал Жан-Луи, – что девчонка была студенткой. Ты представляешь, как мы будем расследовать дело в той среде?

Берто усмехнулся, и его жирный подбородок затрясся над воротом водолазки канареечного цвета.

– Тебе придется прочесать квартал, чтобы найти свидетелей, – сказал Мерш. – Учти, что ее убили после возвращения с демонстрации, иначе говоря, во второй половине ночи. Наверняка кто-нибудь должен был хоть что-то заметить.

– Jawohl, Herr General!^[38]

Мерш вопросительно поднял бровь.

– Я следую популярному лозунгу – «Спецназовцы – гестаповцы!», – пояснил Берто, вскинув руку в нацистском приветствии. – И желаю быть на высоте моего нового положения.

– Сейчас не время ерничать, Берто. Мне кажется, ты еще не проникся серьезностью ситуации. В этом деле мы с тобой одни, больше никого не будет. Обстановка такая, что всем плевать на девчонку, разделанную, как свинья, неизвестным психом. Вот если бы ей разнесло голову гранатой…

– И значит?..

– Значит, ты должен найти свидетелей, а я пока займусь родственниками жертвы.

Берто встал; он был не из тех, кто долго рассуждает.

– Где я смогу тебя отыскать?

– Оставляй сообщения в кафе «У Мартена», знаешь такое?

– Знаю.

– И с завтрашнего дня обоснуемся в Божоне.

– Почему в Божоне?

– Обстановочка там подходящая. Ты как сюда добрался?

– На «дофине».

– Это где ж ты добываешь бензин?

– Личные связи…

Мерш протянул руку:

– Давай сюда ключи. Я ее реквизирую.

Берто расхохотался:

– А я на тебя жалобу подам за превышение должностных полномочий!

21

«Дофина» оказалась обыкновенной раздолбанной колымагой.

С первого взгляда создавалось впечатление, будто кто-то взял автомобильный мотор, накрыл его большой консервной банкой и сунул внутрь четыре клеенчатых сиденья. Прекрасный экземпляр! Более того (вернее, менее): ее хлипкий корпус был весь в трещинах. Одно только хорошо: машина была не их черно-белой служебной расцветки.

Мерш оставил возле дома убитой дежурного полицейского, посоветовав ему переодеться в штатское, если он не хочет, чтобы ему запустили в голову булыжник или облили из ведра мочой с верхнего этажа. В этом квартале добрую половину квартир снимали студенты.

Мерш проехал к набережным, опустил ветровое стекло и с удовольствием вдохнул свежий воздух Пятого округа с привкусом сумерек, камня и асфальта. А заодно (почему бы и нет?!) с ароматами всех прошедших веков, коими дышали эти узкие улочки… Именно в их лабиринте он и отыщет своего убийцу – несмотря на события в городе, несмотря на скудость средств, несмотря на атмосферу враждебности…

Он попытался мысленно вернуться к подробностям дела. Нет, не получается. Тогда он сосредоточился на Помпиду и его махинациях с профсоюзами. Тот же нулевой результат.

И наконец, ему пришла на ум SAC – пресловутая Служба гражданского действия. Эта группировка стала жуткой проблемой для де Голля, язвой на теле общества, от которой он никак не мог избавиться… Генерал, несомненно, обладал большими достоинствами (о чем свидетельствовала вся его политическая карьера), но наряду с этим у него были и дурные привычки, в частности стремление решать самые больные проблемы радикальными, совершенно незаконными методами, и притом втихую.

Взять хотя бы эту SAC: вместо мозгов у этих молодчиков куча дерьма, лексикон из какой-нибудь сотни слов, ненависть в чистом виде (впрочем, какая уж тут чистота: продажность, коррупция, страсть к наживе, жажда власти, хронический садизм и т. д.), а главное – да-да, главное! – все это на фоне такой невообразимой глупости, как Общий рынок. Вот что такое эта распрекрасная SAC – подлинная, гнусная…