– На корму, в помещение какое-то большое – там они и лежали все вповалку без признаков жизни, – честно рассказал я.

– Вам это привидеться не могло? – задал он вдруг такой странный вопрос, – ну что они там лежали.

И я понял его намек на лету.

– Вполне могло, мистер Вачовски, – не моргнув глазом ответил я, – во всяком случае под присягой я этот факт утверждать не возьмусь.

– Ок, – еще раз сказал дознаватель, – в общих чертах мне все ясно. Ты будешь находиться в этом госпитале еще день-два, а затем… затем по обстоятельствам – либо передадим тебя советским властям… – и он замолчал.

– А второй вариант какой? – вежливо поинтересовался я.

– Потом узнаешь, – отрезал он, – а сейчас вот что, Питер Балашов – ты вставать уже можешь?

– Не пробовал, – ответил я и сделал попытку подняться – как ни странно, но она прошла довольно гладко, слегка пошатывало меня, но не сильно – Получается, что могу.

– Тогда вот что, у нас на корабле никто толком русского языка не знает, так что предлагаю тебе поработать переводчиком у остальных ваших ребят, которых мы в море подобрали. Я сейчас их опрашивать буду.

– А что мне за это будет? – на автомате вырвалось у меня.

– А что тебе надо? – ответил он вопросом на вопрос.

Я задумался на секунду, а потом выдал:

– Посмотреть новости по телевизору. У вас ведь тут наверняка ловятся какие-то каналы…

– Договорились, – улыбнулся он, – только сначала перевод, а потом новости.

И он поддержал меня за локоть, и мы так вдвоем вышли в длиннейший коридор, теряющийся вдали как справа, так и слева.

– Нам сюда, – показал направление он, и мы переместились вправо примерно на пятьдесят метров и на два десятка дверей.

Навстречу нам попалась странная пара, одетая в военную форму, мужчина в годах и девушка-блондинка. И я с ужасом опознал в мужчине Наумыча, а в девушке Оленьку… при этом Наумыч еще и подмигнул мне. Закрыл глаза, потряс головой, снова открыл… фу, показалось – ничего общего, кроме бороды у мужика и цвета волос у девушки они не имели.

– Ты чего, голова кружится? – поинтересовался Вачовскм.

– Да, было немного, – не стал отпираться я, – но уже прошло. Можно двигаться дальше.

И мы зашли в еще одно помещение с табличкой «Military field hospital №3». А внутри там стояли уже не две койки, как у меня, а целых четыре штуки. И на них лежали и сидели наш капитан… ну бывший, конечно, капитан… Ираклий, мой дружбан Серега и Виталик-радист с золотого прииска. Четвертая койка была свободной.

Срочные дела на Кутузовском

Как вы наверно и сами все догадались, звонила Галина Брежнева и предложила она немедленно подняться сами понимаете к кому на четвертый этаж. Поднялся, причем немедленно… подвергся небольшому обыску на входе и был допущен в сияющие чертоги града на холме.

– Папа хочет с тобой поговорить, – заявила мне с порога Галя, – так что иди давай и говори… только поаккуратнее там, – зачем-то добавила она в конце.

– Значит, это со здоровьем не связано? – уточнил я.

– Нет, не связано, – подтвердила она, – иди уже, а то он ждать не любит.

И я зашёл все в ту же маленькую спальню в самом конце его необъятной квартиры – Ильич лежал там на диване в полосатой фланелевой пижаме в очках и читал газету. Известия, как я разглядел, а не Правду почему-то.

– Аааа, – сказал он, скосив взгляд на меня, – пришел… ну садись, побеседуем.

Я послушался и сел на стул рядом с диваном по стойке смирно, только что под козырек не сделал.

– Добрый вечер, Леонид Ильич, как здоровье? – спросил я, чтобы не молчать.

– Налаживается, – буркнул он, – твоими молитвами в том числе. Я вот что хотел сказать… – и он взял тяжелую мхатовскую паузу, вот честное слово не меньше полминуты.

– Вот ты, как лицо незаинтересованное и далекое от наших кремлевских интриг, скажи – что там в глубинке про нас думают? Про руководство страны и про меня лично?

– Хм… – чуть не подавился я, не ожидал такого вопросика на засыпку, – разное думают, Леонид Ильич…

– Можешь звать меня дядя Лёня, – милостиво разрешил он.

Вот же племянничек отыскался, подумал я, но решил не скрывать фактов:

– Страна у нас большая, проблем и нерешенных вопросов хоть отбавляй, так что иногда поругивают, если честно… анекдоты опять же рассказывают…

– Знаю я про эти анекдоты, – поморщился он, – некоторые совсем похабные.

– Есть и такие, – ответил я, – но если смотреть вглубь, то ведь про непопулярных личностей и персонажей анекдотов не слагают. А про Василия Ивановича, Штирлица, чукчей и про вас слагают, причем сотнями.

– В хорошую компанию я попал, – усмехнулся Брежнев, – Штирлиц, чукчи и я. Ну ладно, хватит про анекдоты – расскажи лучше про себя, давно я не беседовал с людьми из народа.

– Это пожалуйста, – не стал упираться я, – мне 22 года, только что закончил политехнический институт, работаю а Институте прикладных проблем в Нижнереченске…

– Аааа, это куда мы этого неуемного академика сослали, – припомнил он, – вместе с его стервозной бабой.

– Точно, где-то у нас они оба живут, – подтвердил я и продолжил о себе, – так вот, семья у меня неполная, отец умер, когда мне 3 года было…

– От чего? – поинтересовался Ильич.

– Говорили, что простудился на учениях, он у меня военным был, да так и не вылечился… – кратенько высказался я, – так что живу с матерью, она учительница. Вкратце вроде все… как говорят в армии – «доклад закончил».

– Сколько ты там получаешь в этом своем институте? – задал такой неожиданный вопрос Брежнев.

– Ставка 130 рублей, плюс разные надбавки плюс вредность 15% – итого на руки около двухсот выходит. Жить можно.

– А с квартирным вопросом у тебя все хорошо? – продолжил он бомбить меня бытовухой.

– Сейчас мы с мамой живем в однушке… сталинка, потолки высокие, кухня огромная. Пока хватает, но когда женюсь, наверно надо будет что-то предпринимать…

– А откуда у тебя эти способности взялись? – перешел он к более предметным вещам.

– А вам разве не рассказывали? – удивился я, – ну тогда могу ввести в курс дела – у нас в институте есть такой стенд под условным названием «Крот»…

– Крот? – удивился Брежнев, – это который под землей норы роет?

– Да, он самый… почему его так назвали, не знаю, возможно потому что тоже под землей, метров на десять ниже уровня улицы.

– Продолжай, – подогнал он меня.

– Так вот – я был одним из участников экспериментальной программы по этой теме. И вот в один прекрасный день, когда сидел и паял какой-то модуль, что-то на этом «Кроте» пошло не так… сигнализация завыла, лампочки замигали. Нас всех заперли в своих лабораториях и выпустили только через час-полтора. А на следующий день я и обнаружил у себя необычные возможности…

– И как ты это обнаружил?

– Монеты стали к рукам прилипать. А потом мать вылечил, как меня заверил хирург из 40-й больницы.

– От чего ты ее вылечил?

– От онкологии, Леонид… то есть дядя Леня, от нее, родимой. А потом пошло-поехало…

– Интересная история, – задумался Ильич, – а не боишься, что эти способности как пришли к тебе, так и обратно утекут?

– Боюсь, дядя Леня, – честно признался я, – но если смотреть на вещи шире, то ничего ведь страшного со мной не случится, верно? Вернусь в свой родной ИППАН и буду паять модули для научных исследований.

– Ты вот что… – перешел он в сидячее положение, – пока у тебя эти способности на месте, давай-ка полечи меня от чего-нибудь.

И тут мне в голову пришла неожиданная мысль.

– А давайте я вам речь поправлю, Леонид… то есть дядя Леня – вы же государственный человек, речи произносите каждую неделю, совсем же не дело так невнятно бормотать при этом…

– Это застарелая болячка, – признался он, – ну если сможешь, то займись, я не против…

Я с трудом, но припомнил основные версии, почему Ильич так сильно шепелявил и путался в словах. Их, кажется, штук пять было. Главная – это хреновые протезы, которые мало того, что мешали языку, так еще и постоянно норовили слететь. Инсульт, как причину этого затруднения, категорически опроверг тот же Чазов – не было у Брежнева никаких инсультов, один только инфаркт еще в 50-х годах. Далее по убыванию шло ранение в челюсть во времена Малой Земли (очень маловероятная причина), воспаление слизистой из-за чрезмерного курения, излишнее потребление седативных средств и пародонтоз, который генсек так и не удосужился вылечить за все время своего генсекства. Ну что же, сказал я сам себе, назвался груздем – не говори допустим. Для начала диагноз поставим…

– Повернитесь боком, пожалуйста, – попросил я его.

– Так? – он сделал пол-оборота к окну.

– Нормально, – ответил я, – не шевелитесь примерно с полминуты.

Через положенные полминуты я разрешил ему сесть прямо и начал допрос:

– Так когда, говорите, это затруднение возникло?

– Ты знаешь, – задумался он, – лет 10 назад наверно… при Никите у меня все хорошо с речью было и потом на 23 и 24 съездах я доклады спокойно делал… значит после 71-го года.

– Тогда мы так и запишем, – задумался я, – а зубные протезы вам когда поставили?

– Не помню точно… – даже немного растерялся Брежнев, – самые первые еще в 60-х… а самые последние года три назад.

– Я краем уха слышал, что для исправления этого дела даже привлекали Давиташвили, – всплыл такой факт у меня в мозгу.

– Это Джуну что ли? Да, приходила она пару раз, но никаких улучшений после этого не последовало.

– Ладно, – вздохнул я, – попытка, как говорил Лаврентий Палыч, это еще не пытка – попытаюсь сделать что-нибудь чуть лучше Джуны. Ложитесь на спину, дядя Лёня…

Тут в дверь заглянула встревоженная Галина, но Ильич только махнул ей рукой – скройся, мол, тут все идет по плану. Она и исчезла опять. А я сел на стул и снова пораскинул мозгами… а, была – не была, пойдем для начала по пути наименьшего сопротивления, бритву Оккама у нас пока никто не отменял.

––

Через десять минут я закончил процедуру, сказал Ильичу, чтоб расслабился, но сигарету по его просьбе не дал.

– Отвыкайте, дядя Леня, – строго ответил я ему, – вредная это привычка… и глупая. Леденец не пробовали сосать? Вроде помогает в таких случаях…

Тут я заверил, что повторю процедуру завтра или послезавтра, а он ответил, что завтра переезжает на ближнюю дачу в Заречье… ну как-нибудь договоримся, добавил Ильич. Тут уже твердой походкой вошла Галина вместе с дежурной медсестрой, она и заявила, что папе надо отдохнуть. Я намек понял и откланялся.

– Подожди, – нагнала меня Галя в прихожей, – вот тебе подарочек от меня лично.

И сунула мне в руки картонный прямоугольник, на котором синим цветом было крупно написано «Секция №200».

– Знаешь, что это? – спросила она.

– Слышал, – буркнул я, – в ГУМе на первом этаже, если не ошибаюсь.

– Не ошибаешься, – ухмыльнулась она, – пропуск на двух человек, но одноразовый.

– Там ведь надо бы финансы приличные иметь, чтобы впустую заход не получился, – сказал я.

– Не беда, – махнула рукой она, – я позвоню – все покупки на мое имя запишут, а ты отдашь потом, когда раскрутишься.

На этом я окончательно покинул владения генсека и спустился на свой второй этаж.

– А Андрюша уже ушел, – сообщила мне с порога Ниночка, – дела у него, сказал, срочные. Оставил вот подарочек.

И она протянула мне два синеньких билета, я посмотрел на них, подумал, что сегодня какой-то подарочный день, и задал сразу три вопроса:

– В сатиру? На сегодня? Что там дают?

– «Фигаро» дают, – радостно ответила она сразу на все вопросы разом, – третий ряд в центре, места королевские.

– У нас еще есть… – я посмотрел на часы, – еще полтора часа до начала. Предлагаю прогуляться по вечерней Москве.

– Я-то не против, – скромно опустила глаза Нина, – а вот твои новые работодатели против не будут?