Зак, муж Рут, не сразу сообразил, кто сидит в закрытой части заведения, и еще дольше решал, как быть. Вообще-то он заехал взять у Рут денег, потому что по средам Винс ей платил. Публичная разборка с Салли поставит этот скромный план под угрозу; Зак всерьез подумывал развернуться, шмыгнуть за дверь и дождаться Рут снаружи, ведь рано или поздно она непременно выйдет. Может, он так и сделал бы, если бы точно знал, что его никто не заметит. Зака часто обвиняли в трусости. Знакомые постоянно твердили ему, что не понимают, как он до сих пор не пристрелил Салли или хотя бы не дал ему хорошенько бейсбольной битой. Заку не нравилось, что его называют трусом; он глубоко вздохнул, пытаясь ощутить негодование, которое на самом деле Салли в нем не вызывал.

– Ну надо же! – сказал Зак, подойдя к кабинке Салли. Тот по-прежнему сидел спиной к Заку. – Вы только посмотрите, кто у нас тут. Салли собственной персоной.

– Закари, – произнес Салли и махнул на пустующий диванчик напротив.

Зак задумался над этим доброжелательным приглашением. Он ничего не имел против Салли, если не брать в расчет упорные сплетни о нем и Рут. Веских доказательств, что Салли и Рут любовники, у него не было (сам Зак не любил Рут, и ему в голову не пришло бы, что ее может любить кто-то другой), и отсутствие улик мешало ему как следует проникнуться праведным гневом. Сколько он ни пытался (обычно по чужому наущению), всегда оказывался в дураках. Салли ухитрялся победить его в предварительном словесном поединке, и когда Салли наносил ему мощный удар, Зак неизменно считал до восьми^[12], силясь придумать ответ. Иногда, так ничего и не придумав, бросал на ринг полотенце.

Тяжелее всего Заку далась последняя стычка, состоявшаяся этим летом, она еще была свежа в его памяти. Зак с кузеном Поли поехали искать Салли в “Лошади”. Кто-то позвонил и сказал, что видел его там с Рут, но когда они вошли, Салли сидел за барной стойкой один. По настоянию Поли они уселись на свободные табуреты рядом с ним.

– Видишь этого чувака? – громким шепотом спросил Зак кузена. – Он считает себя настоящим любимцем дам.

Салли повернулся на табурете и посмотрел на Зака так спокойно и равнодушно, что уверенность Зака сперва дала трещину, а потом и вовсе рассыпалась в прах.

– Так и есть, особенно по сравнению с некоторыми, – наконец произнес Салли; он не подтвердил и не опроверг слова Зака, и тот не знал, как себя вести.

– Настоящий любимец дам, – вяло повторил Зак и решил пустить в ход завуалированное обвинение. – Некоторые говорят, что Салли нравится моя жена, но он сам это отрицает.

Салли вновь повернулся к нему и задумчиво почесал щетинистый подбородок.

– Я не говорил, что мне не нравится твоя жена, Зак, – ответил он. – По-моему, она замечательная. Возможно, мне она нравится больше, чем тебе.

Салли примолк, явно уверенный, что Зак не сразу осмыслит его слова, проанализирует и примет решение. Зак и сам знал, что он тугодум, а потому иногда наедине с собой устраивал словесные поединки с Салли, пытался предугадать, куда повернет разговор, готовил язвительные ответы. Но разговор неизменно поворачивал не туда, куда он думал, так было и в этот раз. Зак уже проникался отчаянием. Он собирался повторить в третий раз фразу “ишь какой любимец дам”, но Салли нанес ему сокрушительный удар.

– Я не говорил, что мне не нравится твоя жена, Зак. Я говорил, что не сплю с твоей женой.

– В этом вы с ним похожи, – вставил кто-то с другого конца стойки, и зал поплыл у Зака перед глазами.

Пришлось кузену Поли вывести его на улицу, и там, при ярком свете дня, он сказал Заку: хватит уже бормотать “ишь какой любимец дам”. Когда в голове наконец прояснилось, Зак принял решение. Достаточно разговоров. В следующий раз он или вообще не полезет к Салли, или сразу ему врежет, чтобы прогнать мандраж.

К несчастью, теперешние обстоятельства были против него. Врезать Салли как следует у жены на работе Зак не мог. Да и побаивался, чего уж там. Пусть Салли и старый пердун, но в молодости был крепкий орешек, и Зак, никогда не бывавший крепким орешком, опасался, что и сейчас, в шестьдесят, у Салли остались козыри в рукаве, а Заку вовсе не улыбалось, чтобы ему навалял пожилой калека. С другой стороны, и не обращать внимания на присутствие Салли в пиццерии тоже вроде как нельзя, тем более что сидит он в неосвещенной части (это почему-то казалось Заку важным). Словом, Зак, как обычно, оказался между двух огней. Пришлось ему заговорить с Салли.

– И что ты здесь делаешь? Хотя и так ясно.

Тарелки уже унесли, и единственным доказательством ужина Салли служила лишь чашка кофе да крошечный кубик лука на столешнице из формайки. И венерка, створки ее были сжаты все так же крепко. Салли надеялся, что муж Рут заметит все это и сделает правильный вывод, но особо на это не рассчитывал. За последнюю минуту или около того Зак уже сделал один вывод и до второго созреет не скоро.

– Да вот сижу думаю, может ли стать еще хуже, – сообщил ему Салли.

– А, – сказал Зак, чувствуя, что опять пропустил удар. Как обычно, он этого не предвидел.

– Я, наверное, громко думал, – продолжал Салли, – потому что вот он ты.

Его не особо пугало, что когда человек, загородивший проход, наконец наберется решимости и ударит его, то Салли не сумеет увернуться в тесной кабинке. Пока Салли поднимется на ноги, Зак успеет раз пять как следует ему врезать. А если Зак даст ему по больному колену, Салли останется только сесть и рыдать. Салли понимал, что если бы Зак собирался затеять драку, он уже это сделал бы. Однако, судя по выражению лица Зака, тот решил замять дело.

– Садись, в ногах правды нет, – вновь предложил Салли. – Твоя жена скоро выйдет. Отвезешь ее домой. Она совсем умоталась.

Зак не спешил садиться.

– Не очень-то мне приятно прийти и застать тебя здесь, – посетовал он.

Салли пожал плечами:

– Даже не знаю, что тебе сказать. В городе всего три заведения. – Он щелчком отправил луковый кубик в горшок с фикусом.

– Почему ты сидишь здесь в темноте?

– Сам не знаю, Закари. – Салли вздохнул. – Разве нужен повод? Разве я хожу за тобой по пятам и спрашиваю, почему ты сидишь тут, а не там?

Зак не нашел что ответить.

– Странное дело, сидишь здесь один в темноте, – наконец сообразил Зак, хотя явно утратил задор. Он невольно подумал, что надо бы так или иначе загнать соперника в угол, Салли, черт бы его побрал, должен многое объяснить. Вместо этого они мило беседуют о том, имеет ли Салли право сидеть здесь один в темноте, если ему этого хочется. И Зак вынужден был признать, что имеет.

Рут вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. Впилась взглядом в Зака, тот виновато поежился.

– В чем дело? – спросила она. – Не можешь начать драку?

– Что он здесь делает?

– Домой поехали, ухарь, – ответила Рут. – Я сама с тобой подерусь.

Судя по лицу Зака, он охотнее подрался бы с Салли и жалел, что упустил такую возможность.

Рут повернулась к Салли.

– Я хотела бы сегодня попасть домой, – сказала она. – Ты оставишь мне чаевые или как?

– Да я уж боюсь, – ответил Салли. – Вдруг кое-кто не очень умный неправильно поймет.

– Ну и пусть, – сказала Рут. – Должен же кто-то в этой семье зарабатывать на жизнь.

Под взглядом Зака его жена взяла доллар с мелочью, которые Салли выложил на стол.

– Не те чаевые, чтобы вызвать подозрения, да? – Рут сунула деньги в карман мужней рубашки. – Ты можешь две минуты вести себя как взрослый человек, пока я схожу за пальто?

– Конечно. – Зак пожал плечами, не отрывая взгляда от пола.

Когда Рут ушла, Салли вновь указал на диванчик напротив, и на этот раз Зак со вздохом уселся. Вид у него был такой несчастный и жалкий, что Салли едва не рассказал ему правду и не пообещал исправиться.

– Я ничего не понимаю, Закари, – вместо этого признался он.

Зак разглядывал свои ногти.

– Пожалуй, я тоже, – ответил он.

Салли рассмеялся.

Зак робко ухмыльнулся:

– Я вообще не знаю, из-за чего беспокоюсь. Я уже дедушка, а она бабушка, черт побери.

– Я тоже, – сказал Салли; колено гудело в тон мелодии, которой внук Шлёпа обучил его сегодня утром. – В смысле, дед.

Зак пожал плечами:

– Пожалуй, мы уже не в том возрасте, чтобы нас задержали за драку в общественном месте.

– Это если нашу возню примут за драку.

Вышла Рут в пальто, встала у двери.

– Ну, – рявкнула она, – поехали, дебил.

Салли с Заком переглянулись.

– По-моему, она имеет в виду тебя, – сказал Салли.

Зак медленно встал. Он и без чужих пояснений знал, кого она имела в виду.

– Ты поведешь, – сказала ему Рут, когда они выходили. – Мне нужно, чтобы обе руки были свободны.

Когда за ними захлопнулась дверь, из кухни вышел Винс и принялся выключать оставшийся свет, напевая “Привет вам, юные влюбленные, где бы вы ни были”^[13]. Винс выдернул из розетки музыкальный автомат, тот возмущенно пискнул и погас.

– Скажи правду, устыди сатану, – произнес он. – Ты танцуешь тустеп с юной миссис Робак? Только не говори, что и для этого слишком устал.

Салли выполз из кабинки.

– Пожалуй, я нашел бы в себе силы, если бы она согласилась, – признался он. Салли никогда всерьез не задумывался над этим вопросом. – Но, по-моему, она любит мужа. Почему – загадка, но явно так и есть.

– С чего ты взял?

Салли не знал, почему он так думает, но именно так он и думал. Может, потому, что Карла любили все молодые женщины Бата.

– Я спрашиваю потому, – пояснил Винс, – что до меня то и дело доходят слухи, будто у нее роман с кем-то из Шуйлера.

– Сомневаюсь, – пожалуй, слишком уж поспешно ответил Салли.

– Да? – Винс ухмыльнулся.

– Да.

– А я нет, – сказал Винс. – И знаешь почему?

– Нет. Почему?

– Потому что смотреть тошно на этого болвана Зака. Вы с Рут двадцать лет наставляете ему рога, а этот слабоумный все никак не может решить, правда это или нет. Лучше подозревать, чем ходить в дураках.

– Да уж, он не слишком-то сообразителен, – не стал возражать Салли.

– Не слишком.

В темноте нашарив ключи, Салли наткнулся на венерку и сунул ее в карман куртки. Как сказал Уэрф, венерка – мелочь, но кто знает, когда она пригодится.

– Где выход, черт побери? – спросил он.

Винс щелкнул зажигалкой, чтобы показать, где выход. Его крупное добродушное лицо напомнило Салли демонического клоуна с рекламного щита за городом.

– Если я по пути ударюсь коленом, – предупредил Салли, – твой брат станет владельцем двух пиццерий.

* * *

На памяти Салли таверна “Белая лошадь” из модного кабака для золотой молодежи Олбани, летнего притона нарядных ньюйоркцев, съезжавшихся в августе на север штата, в Шуйлер-Спрингс, на скачки чистокровных лошадей, превратилась в запущенную забегаловку. Виновато в этом было новенькое шоссе – оно напрямую связало Нью-Йорк и Олбани с Шуйлер-Спрингс, Лейк-Джордж, Лейк-Плесид и Монреалем, изолировав Бат, прежде соперничавший с Шуйлер-Спрингс по части целебных вод. Извилистое старое двухполосное шоссе некогда побуждало пьяных сделать с пято́к остановок и кормило в два раза больше придорожных кафе. В сороковых и пятидесятых субботними вечерами на двадцатипятимильном отрезке меж Олбани и Шуйлер-Спрингс происходило немало аварий, хотя летальные исходы и даже тяжелые травмы были все-таки редкостью. На изгибах темной, усаженной деревьями дороги трудно было развить смертельную скорость, все придорожные кафе находились неподалеку друг от друга и, стоило войти в них, оказывались очень похожими, – словом, гнать было ни к чему. Водителям, столкнувшимся лоб в лоб, случалось выйти из машин и устроить посреди шоссе пьяную драку, выясняя, кто виноват в аварии. Иногда какой-нибудь юный лихач разбивался насмерть, как старший брат Салли, Патрик, но ведь всем известно, что лихие молодые парни рано или поздно убьются. И ни дорога, ни придорожные кафе тут ни при чем.