– Утюги, – сказала я. – Большие тяжелые чугунные утюги. Если их бросать с размаху, я думаю, будет как раз такой звук.

– Но на чердаке не было никаких утюгов, – возразил Ваня.

– Вот именно. А когда я поднималась туда в первый раз – были. Я об этом потом вспомнила, когда засыпала, и снова забыла, потому что появился этот… в капюшоне. До сих пор не могу поверить, что это был Серый. Мне показалось, что он растворился в воздухе.

– Просто ты была очень испугана, – сказал Ваня.

– Так, значит, хохотал тоже он? – спросила Белка.

– Это как раз самое легкое, – отмахнулся от нее Борис. – Для такого эффекта можно использовать самый обыкновенный диктофон. Просто записать какой-нибудь жуткий смех из фильма ужасов.

– Значит, это он меня душил, – слова застревали у меня в горле.

– Он хотел только напугать тебя, – сказала Белка.

– Так же как эту Юлю?

Все замолчали, и это молчание было плотным и тяжелым, как густой туман.

– Но зачем ему понадобилось вырывать страницы из книги, обливать их клубничным вареньем и прятать в кустах? – в голосе Белки звучало неподдельно удивление.

На этот вопрос никто из нас не смог вразумительно ответить.

– Наверное, он просто слетел с катушек, – предположил Антон.

– Нет, – Борис покачал головой. – Наверняка в этом есть какой-то смысл. И потом, Серый вовсе не выглядит ненормальным.

– Драгоценные камни имеют влияние на сознание и поведение людей, это давно известно, – сказал Орлиный Глаз.

– Вы хотите сказать, что все дело в драгоценных камнях? – спросила я.

Мы наконец-то дождались Степана Пантелеевича. Он приехал в четыре часа, хотя мы очень активно ждали его с двенадцати, меряя шагами гостиную.

– В каком-то смысле это так, – кивнул он. – Юлия Панкратова увидела фотографию и узнала, что существует вторая сережка… Она сразу поняла, какие это открывает возможности. Вы слышали, что говорил Павел Юрьевич.

– Это он ее узнал?

– Да, он. У него хорошая память на лица.

– А Серый?

– Он был влюблен в нее. Мечтал, что они продадут сережку и заживут сказочной жизнью. Только когда он увидел, как ее руки сомкнулись на вашем горле, он испугался и понял, чем может обернуться вся эта история. Он рассказывал, что еле оттащил ее, так она увлеклась.

– Так, значит, это она меня душила…

– Да. У нее длинные волнистые волосы.

Точно! Я же видела фотографию.

– Я не могу поверить, что Серый … мог убить ее. Чтобы он стащил что-нибудь, что плохо лежит, я вполне могу представить, но убийство…

– Конечно, он вовсе не кровожаден. Это было непредумышленное убийство. Они вернулись домой, спорили, она кричала на него, обвиняла в неспособности к решительным действиям, призналась, что он ей нужен только, чтобы найти сережку, попыталась ударить… Он оттолкнул ее, сильнее, чем следовало, она не удержалась на ногах и упала, ударившись головой об угол стола. Смерть была мгновенной.

– А потом он испугался, решил, что его обвинят…

– Да. Спрятать тело было легче, чем все объяснить. Тем более, что ее никто в деревне не видел.

– То есть она была не задушена, а… – дошло до меня.

– А кто вам сказал, что она задушена? – спросил Степан Пантелеевич.

– Серый, – пролепетала я и замолчала. – А что с ним теперь будет? – спросила я через некоторое время.

– Учитывая явку с повинной и то, что это было непредумышленно… я уверен, он легко отделается. Скорее всего, условным сроком.

– Мы тут вчера думали, – начал Борис.

– Как интересно, – вскинул голову Степан Пантелеевич.

– И решили некоторые загадки, – добавил Ваня. – Но с одной так и не смогли разобраться.

– Продолжайте, – подбодрил его Орлиный Глаз.

– Эпизод, первый по значению, – произнес Ваня.

– А, это! – радостно улыбнулся Степан Пантелеевич. – Это же вообще не имеет отношения к делу. Поэтому и первый по значению.

– А если не имеет, то… как? и почему? – Опять он говорит загадками, это Орлиный Глаз.

– Сергей вернулся, чтобы найти рыболовный крючок в вашей ванной, – сжалился Степан Пантелеевич. – Влез в окно и случайно опрокинул варенье на книгу. Он не хотел, чтобы вы догадались, что кто-то влезал в окно, поэтому вырвал страницу и заменил книгу.

– Он думал, я не замечу, что книга другая?

– Конечно, нет. Он думал, что это вас запутает и отвлечет от мыслей об окне. А, может, и напугает немного, заодно.

– Никогда бы не подумала, – медленно проговорила я, – что у этого случая такое простое объяснение.

– Мы отвлекаемся от главного, – неожиданно произнес Орлиный Глаз.

– Да, – поддержал его Борис.

Интересно, о чем это они? Я в недоумении посмотрела на Ваню.

– Сокровище, – прошептал он одними губами.

– Точно! – воскликнула я. – Я совсем забыла о сокровище. То есть о сережке.

– Я вижу, вы напряженно думали, – обратился Глаз к Борису.

Интересно, как он это видит? Сквозь череп Бориса или по морщинам на его лбу?

– И у вас есть какая-то идея, – продолжил Глаз.

– Фотография, – произнес Борис медленно и замолчал.

По его виду легко можно было догадаться, что его гложет какая-то мысль, которую он считает гениальной.

– Ну, не томи! – накинулась я на него. – Что – фотография? Какая фотография?

– На столе, вот здесь, – он указал пальцем, – стояла фотография в рамке. Прислоненная к кувшину. Помнишь?

Я попыталась сосредоточиться. Да, что-то такое мелькало где-то на задворках моей памяти. Кувшин, васильки, фотография… Когда я пыталась рассмотреть это смутное воспоминание более пристально, оно теряло краски, расплывалось и вообще исчезало.

– Кажется, помню… но не могу понять, что именно.

– Эта фотография сейчас висит на стене в твоей комнате. Дома, в городе.

– Да! – воскликнула я. – Я поняла. Но я не помню, чтобы она стояла на столе. Мне кажется, она лежала в альбоме…

– Может, когда-то и лежала. Но, когда мы приехали сюда после смерти бабушки, она стояла на столе. Я это точно помню.

– Странно, – растеряно произнесла я. – Думаешь, это что-то значит?

Я посмотрела на Ваню. Он был спокоен и неподвижен, но что-то мне подсказывало, что его, как и меня охватило волнение. Потом я перевела взгляд на Степана Пантелеевича. Он встретился со мной взглядом и сразу низко наклонил голову, но я успела заметить его улыбку. Или усмешку.

– Черт побери, – неожиданно проговорил Орлиный Глаз. Слова словно сами сорвались с его губ.

– Так что было на этой фотографии? – спросил Ваня почти безразличным тоном.

– Я, – ответила я.

– И все?

– Из одушевленных предметов – все. Еще был стол, кувшин и… васильки, – закончила я почему-то шепотом.

– Кате на той фотографии лет восемь или девять, – решил прояснить Борис. – Она сидит вот на этом самом столе. Рядом с ней кувшин. В кувшине – васильки. Она обнимает его одной рукой. Правой, – добавил он, мгновение подумав. – А второй рукой опирается о стол. На ней платье… то ли с зайчиками, то ли с мишками. А на голове бабушкина соломенная шляпа.

– С мишками, – зачем-то сказала я. – С мишками и с мячиками.

Мы все уставились на кувшин, который стоял на столе. Первым из состояния оцепенения вышел Борис. Он подошел к столу и взял кувшин в руки.

– Тяжелый, – сказал он.

– Еще бы, – хмыкнула я. – Он же железный.

– Медный, – поправил меня Борис.

– Какая разница.

– Этому кувшину лет сто, – сказал Борис.

– Вряд ли, – сказал Орлиный Глаз. – Максимум – пятьдесят. Но скорее всего – сорок.

– А откуда вы знаете? – спросила я.

– Ваш дедушка привез его из Индии, куда ездил после аспирантуры.

Я подошла к Борису и взяла из его рук кувшин. Он действительно был очень тяжелым. Но это я и так знала. Я повертела кувшин в руках, заглянула вовнутрь, посмотрела на его дно… и снова вернула Борису. Потом кувшин оказался в руках Вани, который тоже очень тщательно его осмотрел. Степан Пантелеевич сидел молча и не пытался принять участия в наших исследованиях.

– Но что-то же должно быть! – воскликнула я в отчаянии. – Не может же быть, чтобы эта фотография оказалась там случайно?

Я с надеждой посмотрела на Степана Пантелеевича.

– Я бы не стал утверждать, что это совсем уж невероятно, – улыбнулся он. – Но в данном случае я склонен с вами согласиться.

– То есть вы думаете…

– Я думаю, что этот кувшин – и есть ключ к разгадке вашей тайны.

– Но… как?

– Точно пока не знаю. Но у меня есть одно предположение…

Он протянул руку, и кувшин в ту же секунду оказался у него в руках. Орлиный Глаз пристально осмотрел кувшин, медленно поворачивая его вокруг своей оси. Потом поднес его к лицу, потом перевернул. Он пробормотал что-то невнятное, и мне показалось, что он разговаривает с кувшином, и кувшин сейчас ему ответит… Мы застыли и затаили дыхание, наблюдая за его манипуляциями.

Вот он встал, подошел к окну, где было больше света, взялся одной рукой за горлышка кувшина, другой – за его дно… через мгновение мы увидели, что дно осталось у него в левой руке, а весь остальной кувшин – в правой. Дружно охнув, мы бросились к Степану Пантелеевичу и уставились на нижнюю часть кувшина, которая сейчас выглядела как медное блюдце. На дне этого блюдца лежал сложенный вчетверо листок бумаги. И больше ничего. Я протянула к листку дрожащую руку.

Это было письмо от бабушки. Я сразу узнала ее каллиграфический почерк с характерными подчеркиваниями. Сначала буквы расплывались у меня перед глазами, и я на мгновение отвела от них взгляд, прижав письмо к груди и заворожено уставившись на Степана Пантелеевича, который выглядел чрезвычайно довольным, но, почему-то немного уставшим…

«Здравствуй, Катя. Надеюсь, тебе доставило удовольствие это маленькое расследование, – так начиналось послание. – Тебе всегда нравились тайны, а желание найти сокровища в определенный момент стало просто наваждением. Конечно, сейчас ты уже взрослая и у тебя другие интересы, но что-то мне подсказывает, что твоя тяга к приключением с возрастом не ослабеет. Так что даю тебе последнюю подсказку: вспомни мой шестьдесят пятый день рождения. То, что, ты найдешь в тайнике – не просто драгоценная безделушка. Она передается в нашем роду из поколения в поколение по женской линии. У этой штучки есть одно волшебное свойство – она приносит своей обладательнице счастливую любовь и благополучную семейную жизнь. Это проверено не только мной, но и всеми нашими прапрабабушками». Внизу стояла подпись «Бабушка Катя».

Я была в смятении. Мои чувства так переплелись и перепутались, что я ничего не понимала. Неужели это правда письмо от бабушки? Неужели оно действительно пролежало столько лет в этом кувшине? Когда я его читала, у меня было ясное ощущение, что я слышу бабушкин голос и чувствую ее взгляд… Как это на нее похоже! Она ни слова не написала о себе, о своем сне и своих опасениях. А ведь она понимала, что, если я найду и прочитаю это письмо, значит, ее уже не будет в живых. Мне было ужасно грустно… Оттого, что бабушки больше нет, оттого, что меня тоже когда-нибудь не будет, оттого, что наше приключение закончилось… Закончилось? Но ведь мы еще не нашли сапфировую сережку! И, кстати, бабушка ни словом не говорит о том, что это именно сережка.

– Шестьдесят пятый день рождения, – произнесла я.

– Мы были здесь, – сказал Борис.

– Что-то я не могу вспомнить, – пожаловалась я. – Сколько мне было лет?

– Двенадцать.

Я изо всех сил наморщила лоб, но это не помогло. Я ничего не вспомнила.

– В тот день ты впервые в жизни самостоятельно испекла торт. Полдня никого не пускала на кухню, – пытался оживить мои воспоминания Борис.

– Торт? – Какое это очень смутное и нечеткое воспоминание зашевелилось в моей голове.

– Кажется, он был из опилок, – с ухмылкой продолжал Борис. – Во всяком случае, на вкус очень напоминал кусок фанеры.

– Неправда! – возмутилась я. – Торт был вкусный. Всем понравился.