– Когда я пролетал над городом, насчитал с дюжину костров и еще больше повозок с лошадьми. Какие-то странные существа вели их: на голове оленьи рога, лица деревянные, туловища из соломы, но руки и ноги человеческие… Это разве не они? Или же у вас тут поселилась хтонь?

Сильтан недоуменно склонил голову набок, и из-под золотисто-белых волос, скользящих по линии его челюсти, выглянула новенькая серьга. Я ничуть не удивилась тому, что Сильтан так быстро изменил своей ракушке-латиаксис, но все равно испытала досаду: Маттиоле и Гектору потребовалось столько усилий, чтобы ее достать! Впрочем, новая серьга шла Сильтану даже больше: из чистого золота, по форме она напоминала крыло бабочки, а по воздушной резьбе – полупрозрачный ажур на моем платье. Словно чешуйка, снятая с Сильтана в первородном обличье – идеальное его отражение.

– Это никакие не сиды. Ты видел ряженых. Горожане всегда одеваются так, когда готовятся к летнему Эсбату, – пояснила я, и Сильтан сощурился еще сильнее, так, что глаза его превратились в две узкие щелки. Судя по всему, он был совсем не сведущ в человеческих праздниках, ведь если и проводил на континенте время, то явно не ради наших знаний и культуры. – До летнего Эсбата осталось меньше недели. Это один из четырех сезонных праздников Круга. Он длится девять дней, в течение которых в городах и деревнях проходят ярмарки, пиры и разного рода игрища…

– Сходим? – взбудоражился Сильтан сразу. – Я бы присмотрел себе пару безделушек, да и игрища тоже люблю. Развлеклись бы на пару! Ты из-за моего брата небось уже и забыла, каково это. Люди живут так ничтожно мало, а забот на себя вечно взваливают так много, будто бессмертны. – И он шутливо щелкнул пальцем по диадеме на моей голове.

«Будь я хоть трижды бессмертна, ничто не спасет меня от Соляриса, если он прознает об этом», – подумала я, но вслух лишь вежливо отказала:

– Боюсь, дел и впрямь невпроворот. Возьми лучше Мелихор, ей будет полезно приобщиться к человеческому обществу. Неделю назад она съела букет лилий на глазах у хирдмана, который пришел к ней свататься.

– Куда же ты тогда идешь? – не вынося отказов, Сильтан быстро нагнал меня на повороте, за которым я надеялась от него скрыться. Двигался он лениво и вальяжно, но в то же время так плавно, что, казалось, его ноги не касаются пола. – Снова смотреть на отцовский трон до захода солнца? Надеешься, что тот однажды на нем появится?

Сильтан никогда не кусал, как дракон – вместо этого он жалил, как пчела. Со злым умыслом сказанное или без, но это заставило меня передернуться и замереть посреди каменного туннеля, соединяющего южное крыло с северным. Однако вовсе не обида пригвоздила меня к месту, а изумление: будучи почетным гостем при дворе, Сильтан имел право ходить везде, где ему вздумается. Но с каких пор он ходил следом за мной? Или же Солярис нечаянно проговорился?

– Я иду в зал Совета, – сухо ответила я, и на этом наш разговор был окончен. Для меня так точно.

«Я пришел подарить тебе новый трон, не запятнанный кровью и ошибками прошлых правителей, изготовленный по твоему образу и подобию, как изготавливается трон каждого потомка Дейрдре». Эти слова отца я запомнила навек, как и поистине прекрасный трон из витражных стекол и самоцветов, что он вручил мне на мое Вознесение. Однако этот трон так и остался стоять в кузнице, где Гектор на пару с опытным мастером корпели над ним более года – вместо него в замке по-прежнему стоял трон отца. И даже сейчас, проходя мимо, я остановилась, чтобы посмотреть на него в сто тысячный раз.

Холодный и цельный черный камень с матовыми прожилками, угловатый и острый. Я ни разу не садилась на него – только боязливо дотрагивалась кончиками пальцев, гладила, будто пыталась вобрать в себя его твердость. Никогда прежде не думала, что захочу быть похожей на отца, но все изменилось, когда городской колокол пробил четыре раза, извещая о смерти, что пришла в королевский дом, а четыре советника во главе с освобожденным Мидиром опустились передо мной на колени. С тех пор я приходила сюда так часто, что в конце концов перестала обращать внимание на пятна старой крови, въевшейся в молочные плиты зала. Отдать приказ снести отцовский трон и поставить новый, мой собственный, казалось кощунством.

Однажды я сделаю это… Но уж точно не раньше, чем сочту себя достойной его. А до этого мне, увы, так же далеко, как до Совиного Принца.

– Кристальный пик… Кристальный пик… – В какой-то момент я начала бормотать себе под нос. С тех пор, как я отдала разведчикам приказ заново исследовать Круг, свежие карты прибывали в замок каждую неделю, но у меня почти не было времени заняться ими. Оттого теперь я зарылась в них по самые уши, пытаясь не запутаться и пересмотреть все-все, раз выдалась такая возможность. – «У Аметистовых садов, где гниет любовь богов среди цветов»… Ну что за дурацкая привычка у божеств – говорить загадками?! Где же мне искать тебя, хранитель Востока?

Художники и барды, которых якобы посещал Совиный Принц, неся им вдохновение, любили болтать, что после встречи с ним в голове остается морок, будто ты перебрал на гулянии вина. Смерть же опьяняла и подавно. С пронзенным сердцем, истекая кровью в руках Сола, я оказалась в сиде – и повстречала юношу в золотой маске с птичьим клювом. Все то, что было до и после, я действительно помнила обрывками; зато его напутствие впилось в память цепкими совиными когтями.

«Наполовину умерла, и половину ту забрал себе туман. То был его обман. Туман невинен внешне и словно бы влюблен, но на голод вечный обречен. Не касайся. Вы враги. Увидишь – тотчас же беги! Я буду ждать тебя на Кристальном пике, у Аметистовых садов, где гниет любовь богов среди цветов».

Который раз сверяя города и реки, выточенные прямо в столе Совета много-много лет тому назад, с маршрутами на новых картах, я заметила, что солнце село, только когда стало слишком темно, чтобы читать. Свечной воск плавился и шипел, капая на подоконники, и я перенесла несколько канделябров поближе к бумажным наметкам картографов, которые раскинула на выступе рядом. Приходилось все равно подолгу стоять, опустив голову, разглядывая мелкий шрифт, но я твердо решила изучить континент вдоль и поперек: все селения, леса, холмы и водоемы, даже те, что размером с игольное ушко.

– Дикий!

Я исступленно смяла очередную карту, не жалея дорогого пергамента, и снова постаралась пробудить видение. «Наполовину умерла, и половину ту забрал себе туман. То был его обман» – так звучала часть предупреждения Совиного Принца. Почему-то она врезалось в мою память четче всего, как та боль в грудной клетке, что отправила меня к нему. Но вот Колесо года провернулось уже более чем наполовину, а тумана как не было, так и нет, да и потери своей души я никак не ощущала – все по-прежнему было при мне от сердца до рассудка. Никакого обмана. Никакого злого рока, притаившегося за углом.

Может быть, Солярис был прав тогда?..

– Не закончилось… Не закончилось… Совиный Принц сказал. Нужно… Пик найти… Кристальный…

Сложно сосчитать, сколько раз я повторила это, пока пребывала в бреду. Сразу после того, как драконьи когти проткнули мою грудную клетку, как вспыхнуло солнце на небосводе и тут же померкло и как я вернулась к жизни, мои глаза распахнулись широко-широко… А затем закрылись обратно на целых пятнадцать дней.

Вспышка. Темнота. Вспышка. И снова темнота. Все повторялось по кругу, и тело болело так, будто я продолжала умирать. Лихорадка была мучительной и не ослабевала ни на миг. Даже Ллеу не мог сказать, выживу ли я. Потому иногда где-то рядом слышался звон посуды, грохот падающих вещей и громогласный рык, с которым Солярис притаскивал к моей постели очередную лекарку с требованием осмотреть, помочь, спасти.

Скапливалось много сукровицы, поэтому повязку на груди меняли несколько раз в день: промывали рану теплой водой и покрывали мазями, которыми когда-то лечили язвы моего отца. Иногда это делал сам Солярис. Я хорошо запомнила его прикосновения – тогда даже они казались мне холодными на фоне собственной кожи, охваченной болезненным жаром, – и то, как после он вознаграждал меня за терпение поцелуями в лоб. Сол же менял пропитанные по́том простыни и перекладывал меня с места на место, чтобы не появилось пролежней.

Он целыми днями оставался возле моей постели, и однажды, когда я в очередной раз очнулась, взял меня за руку и сказал:

– Кочевника с сестрой привели. Они вышли из Рубинового леса, сказали, что сами собой там очутились. Все красным-красно в памяти, ничего не помнят, кроме последних минут перед тем, как туман их забрал. Зато оба в полном порядке. Они в замке – ждут, пока ты поправишься.

– Но туман же… Не закончилось…

– Закончилось, Рубин, закончилось. Все жители деревень тоже возвратились, кто куда – некоторые в лигах от дома, некоторые прямо в свои постели… Все хорошо, Рубин.

– Нет, – прошептала я снова, непроизвольно попытавшись подняться. Солярис встрепенулся и надавил мне на плечи. Повязка снова пошла бледно-розовыми пятнами. – Совиный Принц сказал… Надо идти…

– Да знаю, я знаю, – говорил Солярис будто бы раздраженно, но глаза у него блестели так, как если бы он недавно плакал. – Сон то был, кошмарный и плохой. Не думай сейчас о Принце. Ты людей спасла, меня спасла, а теперь, пожалуйста, спаси и себя тоже. Отдыхай и возвращайся ко мне. Я… скучаю, Руби.

В то время мне действительно стоило думать не о богах и пророчествах, а о том, чтобы выжить. Потому каждый раз Солярис утешал меня, повторял, что видение не могло быть не чем иным, как предсмертной агонией ослабевшего разума. Когда же я выздоровела и заговорила об этом вновь, он молчал, но мнения своего, невольно укрепившегося за недели болезни, вряд ли изменил.

Раз люди вернулись и все улеглось, может, Совиный Принц ошибся? Или то и впрямь была галлюцинация? Вдруг мне вовсе не нужно искать Кристальный пик? А если его не существует и в помине? Иначе он должен быть где-то на одной из этих карт. Так почему же я столько времени не могу найти ничего хоть отдаленно на него похожего?

– Госпоже не до тебя, малявка. Кем ты себя возомнила? Ступай отсюда.

Зарывшись в фолиантах, я бы вряд ли услышала за их шорохом тоненький жалобный голосок, не раздайся следом звон посуды. Четверка хускарлов караулила снаружи зала. Зная, что от их щепетильности иногда больше вреда, чем пользы, я решила лично выглянуть наружу.

– Что ты делаешь здесь одна в такое время, Тесея?

Она стояла перед дверьми Совета и покачивалась из стороны в сторону, едва удерживая в руках тяжелый серебряный поднос, на котором пирамидкой возвышалась гора сдобной выпечки и нарезанных фруктов. Второй точно такой же, но с орехами и сырами, продребезжал чуть раньше – все-таки упал на пол. Из-под верхушки лакомств выглядывали круглые зеленые глаза и две черные косички, прижатые к затылку медным обручем с гравировкой Талиесина, который выковал для нее Гектор в подарок за помощь в конюшне. На поясе же простенького льняного платья болтались прялка, моток пряжи и недоплетенная куколка. Последняя подозрительно напоминала меня – из копны соломенных волос торчало несколько красных нитей.

– Тесея? – снова позвала девочку я, решив, что она не расслышала. Тогда блюдо с выпечкой немного приопустилось, и я увидела, что Тесея беззвучно хлопает ртом.

– Я при…прин-н…не-есла… ужин. Маттиола с-с… В мед-дов…

«Мать подхватила паучью лихорадку, когда носила ее, – поведал нам Кочевник во время застолья после того, как Красный туман выплюнул и его, и всех похищенных людей на границе Рубинового леса, где ранее выбросил и меня. В момент нашего разговора Тесея сидела на краю скамьи и с удовольствием вертела в руках свою новую прялку, настолько увлеченная ею, что ни филиды, ни красоты замка не интересовали ее. – Отец боялся, что Тесея родится мертвой, но она родилась всего лишь с проблемой речи. Просто маленький берсерк! Уже в утробе показала, чего стоит! Тесея такая красивая, умная, храбрая и очень умелая. Просто следите за ее руками – с их помощью она говорит даже лучше, чем мы с вами при помощи языка».