– Вам наверняка также известно, что ему очень хорошо давалась учеба в школе, так что доктор Уолш посоветовал сделать из него инженера. Сказал, что будет жаль, коли парень, подающий такие надежды, не получит хорошего старта в жизни, и дал мне собственноручно написанное письмо к сэру Джорджу Хеншоу, большому инженеру. Я поехал к нему, чтоб отдать письмо, и он сказал, что возьмет моего парнишку. Еще сказал, что ученье стоит недешево, но что мне не стоит об этом беспокоиться – мол, самому-то ему эти деньги без надобности. Обещался попросить своего компаньона тоже не брать с меня платы. Но тот шибко нуждался в средствах и обучать моего мальца бесплатно отказался. Правда, сказал, что согласен на половину суммы, ежели она будет выплачена наличными. Вот так-то! Обычная плата за обучение составляла пятьсот фунтов. Сэр Джордж от своей половины отказался, так что сумма-то оказалась вполне себе подъемной. Только у меня в кармане и было-то всего несколько фунтов – все, что осталось после осушения земель да посадок. К тому ж я потратился на ограду и школу для парнишки. Да и монахиням в Голуэе, у которых дочка жила, тоже пришлось монет отсыпать. Деньги требовались срочно, и надобно было их непременно отыскать. Уж больно мне не хотелось, чтоб парень лишился шанса из-за своего папаши. Посему я упрятал гордость подальше и попросил в долг у Мердока. Был он со мной такой милый да любезный. Теперь я понимаю почему. Сказал, даст денег сразу же в залог земли. Смеялся и подшучивал. Такой веселый был, что я дурного и не заподозрил. Он сказал, что эти документы – всего лишь формальность, и мне не придется…

Тут его перебил Дэн Мориарти:

– Что ты подписал, Фелим?

– Два документа. В одном говорилось, что Мердок заберет мою землю в обмен на свой участок, коли я не верну ему деньги в означенный срок, а второй – что-то вроде доверенности от судьи, в которой оговаривались сроки. Я-то думал, это безопасно, потому как все надеялся вернуть в срок, а уж коль не смогу наскрести денег, то перезайму у кого до поры. Ведь земля-то стоит вдесятеро дороже того долга. Эх! Что теперича об сделанном сожалеть. Подписал я бумаги. Было это год и неделю назад. Так вот неделю назад оговоренный срок истек. – Джойс подавил рыдания и продолжил: – Всем вам известно, что год выдался неурожайный. Денег хватало лишь на то, чтоб концы с концами свесть. А уж об том, чтоб лишнее скопить, и не речи не шло. Правду сказать, парень мне почти ничего не стоил – сам зарабатывал себе на пропитание, а дочка моя Нора приехала домой и всяко помогала мне в работе. Мы экономили каждое пенни, да что толку! Все равно не могли скопить сколь надобно. А потом еще беда со скотом приключилась. Все три лошади, что я продал в Дублин, поиздохли, прежде чем закончился срок гарантии, что они не хворые.

Тут в разговор вступил Энди:

– Твоя правда! В Дублине тады мор промеж скота случился. Даже мистер доктор Фергюсон не смог дознаться, шо тама да как.

Выслушав его, Джойс продолжил:

– Время шло, и я начал опасаться, что не смогу вернуть долг. А потом ко мне пришел Мердок. Сказал об деньгах не беспокоиться и об шерифе тоже. Мол, он ему записку послал. Еще сказал, что не стал бы на моем месте Норе о долге рассказывать. Мол, женщины больно близко к сердцу принимают, что для мужчин пустяк. И я ему поверил, да простит меня Господь. Ничего не сказал своей детке, даже когда письмо от шерифа получил. Когда же появилось объявление об том, что земля моя на торги выставлена, собственноручно его сорвал, чтоб не пугать бедное дитя. – Голос у Джойса на мгновение сорвался, но он взял себя в руки. – Но все ж на душе у меня было неспокойно. Время торгов приближалось, и тогда я не выдержал и все рассказал Норе. То случилось только вчера, а сегодня гляньте-ка на меня! Нора согласилась со мной, что не стоит доверять гомбину, и отправила меня в банк Голуэя за деньгами. Дочка заверила меня, что как честному человеку и фермеру, владеющему землей, банк не откажется ссудить денег. Так и случилось. Когда я приехал в банк нынче утром, сам коадъютор представил меня управляющему – весьма приятному джентльмену. И тот, хоть и не знал, на что мне понадобились деньги – то была идея Норы, а ее надоумила мать-настоятельница, – сказал, что с меня требуется только расписка. И вот теперь у меня полны карманы банкнот. Они малость промокли в озере, но, слава богу, все на месте. Только я все равно опоздал! – Джойс вновь осекся, но потом все же продолжил: – Не могу я подвести банк. Мне ведь поверили. Верну все до последнего пенни, едва только доберусь до Голуэя. Хоть я и пойду теперь по миру, вором не стану. Бедняжка Нора, помоги ей Господь! Это разобьет ей сердце.

В таверне воцарилась тишина, прерываемая время от времени сочувственными вздохами. Первым нарушил молчание священник:

– Фелим Джойс, некоторое время назад в разгар страсти я говорил тебе, что Господь знает, что делает. У него свои пути. Ты честный человек, Господу это известно, и, поверь мне, не допустит он, чтобы ты страдал. В Библии сказано: «Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба». Пусть эти слова даруют успокоение тебе и бедняжке Норе. Да благословит ее Господь! Она хорошая девочка. Ты должен быть благодарен судьбе за дочь, что дарит тебе утешение, заняв место своей матери, которую можно было по праву считать лучшей из представительниц ее пола. А твой мальчик Юджин непременно обретет почет и уважение и, возможно, прославится на всю Англию. Поблагодари Господа за его милосердие, Фелим, и доверься ему.

Суровый фермер поднялся со своего места, подошел к священнику и взял его за руку:

– Благодарю вас, святой отец! Умеете вы найти слова утешения.

Сцена эта оказалась довольно трогательной, и я никогда ее не забуду. Казалось, худшее в жизни этого человека позади. Он пережил самые мрачные часы: рассказал о своей беде, – и теперь был способен справиться с тем, что свалилось на его голову, ибо я просто не мог представить, чтобы удар, который этот гордый и суровый человек принял так близко к сердцу, надолго омрачил его жизнь.

Старик Дэн попытался утешить друга на свой практичный манер:

– Конечно, Фелим, нелегко обменять свою распрекрасную землицу на никудышный надел Мердока, да тока сдается мне, что и его ты сумеешь обработать. А вот скажи-ка: ты ему всю землю отписал или тока нижнюю ферму? Поля утесов хоть за тобой остались?

Фелим Джойс облегченно вздохнул, и лицо его просияло.

– Слава богу, только нижнюю ферму! С полями утесов я не мог расстаться: они ведь моей Норе принадлежат – оставлены в наследство ее бедной матерью. Когда мы поженились, тесть мой объявил, что земля станет нашей после его смерти. Как он помер, так они нам и отошли. Только боюсь, от полей тех все равно никакого проку. Воды-то там нет совсем, только ручеек, что течет с моей фермы. А коли доставлять воду с вершины холма с моих новых земель, то мало что вырастишь: разве что траву на корм скоту да гречиху. Мердок-то наверняка ручей отведет и захочет заграбастать те поля, что на утесах.

Я решился спросить:

– А как расположены ваши земли по отношению к угодьям мистера Мердока?

С горечью в голосе и типично ирландской иронией Фелим Джойс ответил вопросом на вопрос:

– Вы это о моих прежних землях или же о новых?

– О тех, что были и должны остаться вашими.

Мой ответ ему понравился, и выражение его лица немного смягчилось.

– Дела обстоят следующим образом. Мы двое владеем землей на западном склоне горы. Надел Мердока – тот, что был у него в собственности, пока он не забрал мою ферму, – находится в верхней части склона, а мой – в нижней. Моя земля очень плодородная, а на земле Мердока мало что родится. Еще на вершине горы имеется болото. Бо`льшая его часть располагается на земле Мердока, а мою лишь слегка захватило. Да только я не жалуюсь: на моем участке болото подсохло и превратилось в торф. И его там столько, что на сотню лет хватит.

Рассказ вновь прервал старый Дэн:

– Твоя правда! Топь на участке гомбина совсем никчемная. Вода в ей совсем протухла. Коли болото порешило тама остаться, то могло бы и почище быть.

– Болото? Решило остаться? О чем это вы? – спросил я, крайне озадаченный услышанным.

– А разве вы не слыхали, как мы толковали тута про блуждающее болото на горе? – отозвался Дэн.

– Слышал.

– Так вот же ж! Оно с незапамятных времен по горе кочевало. Никто уж и не упомнит, когда энто началось. Мой дед сказывал, шо когда он совсем мальцом был, болото энто не в пример меньше нынешнего было. В мои-то времена оно уже не странствовало. Так что осмелюсь сказать, шо оно тама, где сейчас, и укоренилось. Можа, и получится у тебя пользу из ево извлечь, Фелим, и даже деньгу с ево поиметь.

– Сделаю, что смогу, и уж точно не стану сидеть сложа руки и глядеть, как кто-то управляется с моей собственностью, – храбро заявил фермер.

Все это меня несказанно заинтриговало. Я никогда не слышал о блуждающих болотах и твердо вознамерился взглянуть на такое, прежде чем покину эти места.

Тем временем гроза поутихла, дождь почти прекратился, и Энди предложил продолжить путь. Мы с раненым Джойсом устроились на одной стороне повозки, а Энди – на другой. Вся честная компания вышла на порог забегаловки пожелать нам счастливого пути. Мы выслушали множество добрых слов и советов, и вскоре нас поглотила чернильная темнота.

Энди оказался прирожденным возницей. Ни темнота, ни ухабистая дорога, ни количество выпитого пунша нисколько не повлияли на его способность управлять нашим транспортным средством. Он крепко держал в руках вожжи. Экипаж трясся, раскачивался из стороны в сторону, подскакивал на ухабах – ведь дорога пребывала в довольно плачевном состоянии, – но Энди и его кобыле все было нипочем. Только пару раз на всем протяжении пути, пролегавшем по извилистым проселочным дорогам, что пересекались с другими дорогами или ручьями, он спросил у Джойса, куда ехать, поскольку после грозы дороги мало чем отличались от ручьев, полностью скрывшись под водой. К тому же нас окутывала кромешная тьма. Но, очевидно, все эти трудности ничуть не смущали Энди и Джойса, ибо время от времени они обсуждали места и предметы, которых я, как ни старался, не мог разглядеть в ночи. Энди, например, спрашивал: «Куда сворачивать вон тама, на развилке?» Или: «Что-то я запамятовал: энто не старая ли яблоня Мики Долана? Или ж он ее срубил? А вон энто, слева от нас, не лачуга Тима?» Джойс ему отвечал, подробно, словно ехали мы белым днем.

Некоторое время спустя мы свернули направо, и экипаж покатил по короткой подъездной аллее к дому. То, что это жилой дом, я разглядеть не сумел, но понял по свету в окошках. Энди спрыгнул на землю, подошел к двери и постучал. Потом они с доктором обменялись парой фраз, и Джойс, выбравшись из экипажа, скрылся в доме. Меня тоже пригласили зайти, но я отказался, не желая отвлекать доктора от работы. Со мной за компанию остался и Энди, и, набравшись терпения, мы принялись ждать.

Вскоре Джойс вышел с надежно закрепленной с помощью шины рукой, и мы возобновили наше путешествие в кромешной тьме. Спустя некоторое время то ли небо посветлело, то ли мои глаза привыкли к мраку, но я стал понемногу различать очертания предметов. Вдруг прямо перед нами возникло что-то огромное и темное – какое-то черное пятно. Повернувшись ко мне, Энди объявил:

– А вот и Нокколтекрор. Мы уже у подножия. Как только появится узкая тропинка, мистер Джойс сойдет.

Экипаж трясся про ухабам, а гора словно затмила собой весь тот призрачный свет, что разливался по горизонту, и поглотившая нас тьма стала еще непрогляднее. Энди повернулся к нашему попутчику:

– Энто не мисс Нору я вижу вон тама, в стороне?

Я всмотрелся во тьму, но, хоть убей, не смог ничего разглядеть.

– Надеюсь, не она, – поспешно возразил Джойс. – Нора никогда не выходит во время грозы. Хотя… похоже, это действительно она.

А затем издалека раздался нежный голосок:

– Это ты, папа?

– Да, дитя мое! Ты что, выходила из дому во время грозы?

– Ненадолго: очень беспокоилась. Ты в порядке? У тебя все получилось?

Она спустилась со ступенек и подошла ближе, но, увидев меня, смутилась.

– О, прошу прощения! Я не заметила, что ты не один.

Я пришел в замешательство: в темноте ее голос звучал музыкой, чудеснее которой мне не приходилось слышать, но при этом ощущал себя слепым, поскольку не видел ни зги, хотя остальные чувствовали себя непринужденно, точно была не ночь, а день.

– Этот джентльмен очень помог мне, Нора: предложил место в своем экипаже и специально сделал крюк, чтобы подвезти до дому.

– Мы, без сомнения, очень благодарны вам, сэр. Но, папа, где же твоя лошадь? И почему ты приехал в экипаже? Надеюсь, с тобой ничего не случилось в дороге, ведь я так волновалась за тебя весь день. – Голос девушки звучал совсем тихо, и, если бы я вдруг обрел способность видеть, наверняка заметил бы, как она побледнела.

– Да, дорогая, я упал с холма в озеро Карраг, но со мной все в порядке. Нора, дорогая! Скорее же, скорее! Ловите ее, она вот-вот лишится чувств. Боже мой! Я не могу пошевелиться.