– Вы знакомы с детства. Громов играет в одной команде с твоим братом. Ты видела, как он получил травму, – Арина загибает пальцы, методично перечисляя. – Разве не логично, что ты напишешь сообщение, чтобы узнать, как он себя чувствует?

То ли у Абрикосовой особый дар убеждения, то ли мысль, и правда, здравая, но я тут же открываю контакт Вани в мессенджере. Отлистываю чуть выше, чтобы проглядеть несколько наших переписок, большинство из которых касается Бо. То Ваня спрашивает, где мой брат, то я разыскиваю своего двойняшку.

Стараясь особо не размышлять, пишу: «Вань, видела, что случилось на поле». Тут же стираю. Разумеется, я видела. Зачем об этом говорить?

Следом печатаю: «Громов, ты куда пропал? Нашлись дела поважнее?». Стираю. Я, конечно, стараюсь скрыть свою влюбленность, но и стервой сейчас выглядеть не хочу.

После мучительных раздумий, наконец, отправляю ему простое сообщение «Как ты?».

Показываю экран телефона Арине, и она одобрительно кивает.

Наш молчаливый диалог прерывает Богдан, который сбегает по ступеням одним из первых.

– Девчонки! Меня ждете?

– Тебя, дурачина, – я фыркаю и обнимаю его, – с ничьей, чемпион!

– Кажется, ты себе противоречишь, – бормочет Бо.

Абрикосова же складывает руки на груди и насмешливо выдает:

– Не самый лучший день, а?

– У тебя? – безмятежно интересуется Богдан, отстраняясь.

Я чувствую, что сейчас они снова начнут ругаться, поэтому поспешно прерываю:

– Бо! А как там… ну, Громов?

Брат вздыхает и неодобрительно смотрит на меня. Но, как обычно, быстро сдается:

– Пока ничего не знаем. Но его увезли в больницу – на рентген, кажется.

Задерживаю дыхание и улыбаюсь двум парням из команды, которые проходят мимо. Дожидаюсь, когда они отойдут на приличное расстояние, и снова спрашиваю:

– Как думаешь, там серьезно?

Богдан пожимает плечами:

– Энж, я понятия не имею. Нужно просто подождать. Если что-то узнаю, то сразу тебе расскажу, ладно?

Я киваю:

– Хорошо.

– Пойдешь с нами? С парнями хотим посидеть.

– А меня не приглашаете? – хмыкает Арина.

– Абрикосова, я же знаю, что ты везде без мыла влезешь.

Толкаю брата под ребра и выпаливаю:

– Можете, блин, хоть минуту не ругаться?

Арина молча отворачивается, а Богдан закатывает глаза. Бесит, что иногда они не в силах остановиться и вот так цепляются друг к другу.

– Ладно, Гель, поехали? – подруга тянет меня за локоть.

И я только успеваю послать брату взгляд, который, убеждена, он расценивает верно. Не может не понять. Он кивает мне, и я позволяю Арине увлечь меня к остановке.

Телефон в кармане вибрирует, и я вся замерзаю, глядя на имя отправителя.

Громов Иван:

Хреново, Гелик. Плакала моя футбольная карьера.

Субботина Ангелина:

Почему?? Что-то серьезное?

Громов Иван:

Не настолько плохо, чтобы я умер, но достаточно, чтобы облажаться перед скаутом.

Сжимаю телефон в побелевших пальцах. Я определенно расплакалась бы от обиды за Ваню, если бы не осознание того, что он вдруг, под влиянием момента, рассказал мне что-то важное.

Зажмуриваюсь и касаюсь телефоном своего носа. Ванечка, хотела бы я быть сейчас с тобой.

– Геля? – обеспокоенно говорит подруга.

Я вскидываю на нее взгляд, подернутый слезами:

– Все хорошо, Арин, – и улыбаюсь, повторяя уже намного увереннее, – все хорошо.

Абрикосова порывисто обнимает меня, а я утыкаюсь носом в ее пышные кудрявые волосы. Но думаю только о том, что он мне ответил. Он ответил!

Я жмурюсь и содрогаюсь от неуместного смеха. Ты влюбишься, Громов. Ты точно влюбишься!

Глава 4

Ангелина

Следующие три дня Ваня в школе не появляется, и я как-то вся сникаю. Придирчиво выбирать одежду и старательно краситься становится будто бы незачем. Мне ведь всегда хочется быть самой красивой именно для него. Пусть и в рамках своего стиля. Вечерних платьев не ношу, виновата.

Писать ему я больше не решаюсь, потому что на последний мой вопрос Громов тогда не ответил. Может, не захотел, может, пожалел, что поделился со мной, а может, просто отвлекся и забыл. Так что моя радость от его внезапной откровенности быстро выветривается. Я часто открываю наш диалог в мессенджере, перечитываю его сообщения, но вот этот висящий безответный знак вопроса заставляет все внутри неприятно сжиматься.

В соцсети Ваня тоже ничего не выкладывает. Я проверяла и с аккаунта Бо, который входит в разряд «лучшие друзья» и автоматически видит чуть больше контента, чем я. Не друг, не лучший, да и вообще никто.

– Геля, ты чего такая хмурая?

– А? – я поднимаю голову от тарелки с омлетом и смотрю на папу, который остановился на пороге кухни.

– Настроение, говорю, плохое, дочь?

Он щурится на утреннее солнце за окном и, рассеянно почесывая плечо, идет к холодильнику. Обычно папа выходит на работу очень рано, но по пятницам может позволить себе поспать подольше.

Улыбаюсь, задирая подбородок повыше – это мой личный прием. Всегда помогает мне переключиться и стать той самой веселой Гелей, которую все любят.

– Просто задумалась. Как ты?

– Лучше лучших, – выдает он свою стандартную присказку и достает из холодильника яйца и сыр.

– Хочешь, приготовлю тебе завтрак?

– Да нет, Гель, собирайся в школу, у меня предостаточно времени.

Я снова склоняюсь к тарелке и подцепляю вилкой кусочек помидора. Позволяю улыбке плавно сползти куда-то под стол. Конечно, глупо так себя вести. Нужно взбодриться.

– Пап, я сегодня съезжу к Стефане, – говорю внезапно даже для самой себя.

Он оборачивается и чуть морщит нос. Я это движение знаю, сама так делаю. Но отец быстро справляется с собой:

– Хорошо. Только скажи ей, чтоб вина тебе не наливала!

На этот раз смеюсь вполне искренне:

– Ты же знаешь, она найдет, как обойти твои запреты. Разберемся. Не переживай.

– Я и не переживаю, – он разбивает яйца в сковородку и выразительно хмыкает, – ты же к бабушке едешь, не в притон.

– В бабушкин притон.

– Геля, не дразни меня.

Я снова смеюсь. Папа не сильно любит Стефаню. Точнее, не так. Он как будто ее не понимает и боится этой эпатажной личности. И словно чувствует свою вину перед ней, поэтому избегает. По папиной линии у нас никого уже не осталось, а по маминой – только бабушка Стефания. Только не говорите ей, что иногда я зову ее бабушкой, она страшно оскорбится!

– Энж! – кричит Бо еще из коридора, и, повернувшись, вижу его хитрющую физиономию.

С преувеличенно тяжелым вздохом интересуюсь:

– Что, пришел меня поторопить?

– Нет, что ты! У нас куча времени. О, кстати, сегодня Громов в школу придет, представляете?

С трудом удерживаюсь от того, чтобы сделать стойку, настроив нос по ветру. Но полный надежды взгляд на брата вскидываю, это сильнее меня.

Папа вздыхает:

– Да, парню не позавидуешь.

– Почему? – спрашиваю и, не выдержав, повторяю: – Почему?

– Не вовремя его подсекли. В другой раз отсиделся бы спокойно, пролечился. А тут этот матч дурацкий, да и Ванька узнал, что скаут будет. Не зря говорят: меньше знаешь – крепче спишь.

Замираю, вцепившись в вилку. Каждая моя клеточка слушает, боясь упустить хоть звук.

Спрашиваю:

– А кого смотреть будут?

– Ну, как кого… – тут папа разворачивается с тарелкой в руках и строго смотрит на меня, – Геля, опять выведываешь? Еще не хватало, чтоб ты Ваньке рассказала!

– Мы с ним не общаемся, – буркаю я и понимаю, что тема на данный момент закрыта.

Торопливо подхватываю свою тарелку с почти нетронутым омлетом, ставлю около раковины и говорю:

– Кажется, там погода изменилась, пойду переоденусь.

– Ага, – веселится Бо мне вслед, – изменилась, как же!

Но мне уже плевать, я несусь к шкафу. Знаю, что надену. Черный комбинезон, который я заказывала через интернет, пришел гораздо меньшего размера, чем я рассчитывала. Сидит на мне почти в обтяжку. Мне в таком довольно некомфортно, потому и не носила ни разу, а вот Бо даже присвистнул, когда меня в нем увидел. Сказал, что это самая выдающаяся шмотка в моем гардеробе. Я тогда недоверчиво хмыкнула и швырнула в брата карандаш, но к его мнению прислушалась и оставила до лучших времен. Будем считать, они настали.

Одеваюсь и застегиваю молнию до горла. В зеркало стараюсь не смотреть, а то передумаю. Но быстро наклеиваю около глаз по два стразика. Яркий макияж я люблю, этого у меня не отнять.

Состроив максимально независимое выражение лица, появляюсь в коридоре с рюкзаком.

– Бо, я готова! Выходим?

– Неплохо погода изменилась, – выдает он ошарашенно.

Я игнорирую его и обуваюсь. Повышая голос, говорю:

– Пока, пап!

– Стефане привет, – нехотя отвечает он с набитым ртом. Что ж, это не самый плохой результат.

– Богдан, ты ужас как долго собираешься, я заколебалась тебя ждать!

Брат подходит и едва слышно ворчит, пока обувается и старательно протирает кеды тряпочкой:

– Заколебалась она ждать. В этой квартире ты никого не обманешь, Энж.

– Знаешь, что удивительно? – я скептически кривлю губы. – Ты устраиваешь такой бардак вокруг себя, а обувь просто вылизываешь.

– Все просто. Мой бардак – только для тебя, сестренка! – он щелкает меня по носу и протискивается мимо.

– Не ругайтесь! – кричит папа, но я уже захлопываю дверь.

Мы и не ругаемся. Мы так любим друг друга. Нас другому никто не учил, пришлось разбираться самим.

По пути в школу пристраиваюсь к шагу Бо и сначала долго и сосредоточенно смотрю себе под ноги. А потом спрашиваю:

– Как думаешь, если бы мама была с нами, мы бы меньше спорили?

В ответ брат красноречиво округляет глаза и позволяет бровям подняться максимально высоко. Я часто задаю подобные вопросы, но сейчас почему-то застаю его врасплох, он даже с шага сбивается.

Но все-таки отвечает:

– Мы не спорим, Энж, ты сама знаешь. И папа знает. Если… – он отводит глаза в сторону, но потом опять смотрит на меня и твердо заканчивает, – если бы мама была с нами, она бы тоже это знала.

Я киваю и тихо говорю:

– Но ее нет.

– Но ее нет, – повторяет Бо, но уже гораздо жестче. Будто хочет, чтобы я это поняла, наконец.

Отворачиваюсь, чтобы он не увидел мои глаза. Взбиваю на затылке волосы, которые сегодня уложила недостаточно тщательно, и теперь, конечно, жалею об этом. Надеюсь, этот неудобный комбинезон все компенсирует. Оттягиваю штанины вниз и еще сильнее расстраиваюсь. Надо было идти в чем-то более привычном.

Тогда брат берет меня за локоть, заставляя остановиться, и крепко обнимает. Когда мое тело едва заметно расслабляется, принимая этот утешительный жест, он тихо произносит:

– Ее нет. Зато мы есть. Богдан и Ангелина.

Он больше ничего не говорит, но мне все и так понятно. Папа чувствует свою вину перед бабушкой Стефой, но по факту, если кто и виноват, то это мы с Бо. Потому что мама умерла в тот момент, когда давала нам жизнь.

И даже имена для нас выбирал уже папа. Он никогда не был особенно религиозным, но в тот момент, когда ему сказали, что мы с братом все-таки выживем, он решил, что у него Богом данный сын и дочка Ангел.

– Слишком большая ответственность, – говорю я так тихо, чтобы Бо не услышал.

Но он, конечно, слышит.

– Твой Громов идет, Энж. Успеешь подобрать сопли?

– Он не мой, – успеваю буркнуть я Богдану в плечо и вытереть об его футболку нос.

– Фу, сопливая, – шепчет мне брат, но потешаться надо мной перед Ваней не начинает.

Я жадно гляжу на Громова. Соскучилась. В груди приятно екает. Сам Ваня выглядит не особо радостным. Вид вызывающий, взгляд жесткий, а под штаниной голубых джинсов я вижу какой-то черный фиксатор.

– Здорово, Гром.

– Привет.