Ребята жмут друг другу руки, а я страшно хочу поприветствовать Громова поцелуем в щеку, но не решаюсь. В голове мелькает картинка, как я шагаю вперед и прикасаюсь губами к его теплой коже рядом с уголком губ, но на деле я застываю, как деревянная кукла. И сам Ваня ограничивается кивком. Большего не заслужила.

– Как ты? – интересуется Бо ровным тоном, и от этого Громов как будто расслабляется.

– Жить буду. А вот тренироваться – нет.

– Запретили? На сколько?

– Пока на месяц.

Брат вытягивает губы трубочкой и шумно тянет воздух, показывая, насколько это хреновая новость. Но этой реакцией Ваня почему-то остается доволен, даже улыбается и разводит руками. Мы разворачиваемся и идем к школе уже втроем. Ребята обсуждают уже что-то другое, когда меня, наконец, осеняет. Неужели Громов боялся жалости в свой адрес? Нащупав эту мысль, я прикидываю, как мне себя лучше вести. Очевидно, о травме спрашивать его не стоит. Бросаю на него затуманенный размышлениями взгляд, и он его ловит. Я с усилием сглатываю, но глаз отвести не в силах. И Ваня почему-то тоже удерживает этот зрительный контакт, а потом просто отворачивается к Бо и отвечает ему на очередной вопрос. Какая-то особенная энергия между нами, которую, как мне показалось, я почувствовала, в тот же миг пропадает. И я уже не уверена, что она вообще была.

Хотела бы я не придавать значения таким мелочам, но они – это все, что у меня есть.

И я иду молча, делая вид, что совершенно не заинтересована в их беседе, хотя исподтишка, конечно, внимательно прислушиваюсь.

Пишу сообщение Аринке, бегло на ходу пролистываю соцсети, ни на чем не задерживаясь.

Потом достаю из рюкзака бутылку с минералкой, но крышка сидит слишком плотно, открыть не получается. Быстро стреляю глазами в Громова, автоматически отмечая, как он прихрамывает. И решаюсь.

– Вань, открой, пожалуйста, – состроив умоляющую мордочку, протягиваю ему бутылку.

Может, мне стоило бы попросить об этом брата, но не буду же я тянуться к нему через Громова, верно? Это нелогично.

Ваня, не прерывая разговора, берет минералку, с треском откручивает крышку и вручает мне обратно.

Я, будто бы случайно, касаюсь его пальцев своими и старательно запоминаю ощущение. Как, должно быть, чудесно было бы держаться с ним за руки.

Громов снова смотрит на меня, на этот раз быстро оглядывая до самых кроссовок. Чувство такое, будто я пакетик чая, который в кружку с кипятком макнули.

Медленно прижимаю бутылку к груди, а Ваня, как ни в чем не бывало, опять отворачивается. У меня же сердце колотится как бешеное. Как жить, когда от каждого его движения у меня все внутри в клочья рвется, а потом волшебным образом исцеляется?

Торопливо пью, пытаясь вернуть самообладание. Пузырьки ударяют в нос, и я фыркаю.

Громов внезапно смеется и говорит мне:

– Гелик, ты как котенок.

– Почему? – оторопело спрашиваю, пытаясь затормозить приток крови к щекам.

– Они так же смешно чихают.

– Я не чихала, – говорю сварливо.

Но внутри меня буквально райские сады распускаются и птицы поют. Очень много теплых мелочей для одного утра, даже не успеваю как следует их посмаковать.

Когда подходим к школе, я торопливо взбегаю по ступеням к Арине, которая ждет меня у дверей. И надеюсь, что Ваня смотрит на меня, хотя бы мельком. Знаю, что фигура у меня неплохая, особенно в этом чертовом комбинезоне, который он, кажется, действительно оценил.

Обнимая подругу, заливисто смеюсь, прогибаюсь в пояснице и откидываю назад согнутую ногу. Иногда я тихо ненавижу эту театральность, которая включается, когда Громов рядом. Но как же мне хочется, чтобы он наконец меня заметил! От этой мысли в солнечном сплетении все болезненно сжимается, что заставляет меня светиться еще ярче. Я обнимаю Арину за шею и вместе с ней захожу в школу. Соблазн обернуться слишком велик, но на этот раз я с собой справляюсь. Мы переобуваемся, сдаем вещи в гардероб, и только тут я смотрю на Громова. У нас уроки на разных этажах.

Он говорит Богдану:

– Короче, если сможешь пойти, скажи, он скинет адрес.

Я тут же вскидываюсь. Эту часть разговора я пропустила. О чем они?

– Что такое? – спрашиваю нетерпеливо. – Какая-то тусовка?

Ваня прищуривается:

– Ты любопытный котенок, Геля.

По моей коже, скрытой провокационным комбинезоном, несутся мурашки. Вскидываю брови и улыбаюсь:

– Любопытство – не порок, Громов. Так что за мероприятие?

В моем голосе сквозят почти игривые нотки. Черт знает, почему я вдруг решаюсь так разговаривать, но чувствую, что сейчас можно.

– Тусовка, Гелик, – сдается он.

– Я приглашена?

– Если брат отпустит.

Бо хмыкает и смотрит на меня исподлобья, но молчит.

– Ладно. Покеда, субботние абрикосы, – говорит Ваня насмешливо и, развернувшись, уходит.

– Субботние абрикосы? – бормочет подруга обескураженно. – Котенок?! Что у вас тут происходит?

– Не знаю, – отвечает Бо, – может, он повредил не только ногу, но и мозги?

Я щиплю брата за плечо и прошу, насупившись:

– Помолчи, ради бога.

– Энж, а с тобой-то что? «Я приглашена?», – передразнивает он меня, принимая карикатурно сексуальную позу, отклячив зад.

– Замолчи! – шиплю я и, схватив Абрикосову за локоть, тяну ее к лестнице.

Слышу, как Богдан смеется за моей спиной, но уже игнорирую. Щеки горят, ноги едва касаются пола. Мне не могло показаться! Он так раньше со мной не разговаривал, я почти уверена! Почти.

Мы бежим по ступеням, и Арина, сбивая дыхание, тарахтит:

– Серьезно, Ангелин, что за дела? Почему «котенок»? Что это было? Вы что, общаетесь? Звучало, как будто у вас есть общий секрет!

– Мы не общаемся, – отвечаю на ходу, – тебе ли не знать? Я же, как дурочка, тебе все скрины скидываю.

И это правда. Мы с Абрикосовой очень близки, я доверяю ей безраздельно. Наверное, она даже лучше брата знает, насколько сильно я влюблена в Громова. И потому ей приходится бесконечно выслушивать про все взгляды, жесты и фразы, которые мне от него перепадают. Сегодня, кажется, их слишком много. Мне даже становится жаль подругу – всего на секундочку. Ее ожидает тако-о-ой поток сознания.

Вдруг я смеюсь, запрокинув голову. Резко останавливаюсь, поворачиваюсь к Арине.

– У тебя такие глаза шальные, – замечает она, будто одобряя.

– Я сама сегодня шальная.

– Классный комбез, кстати. Может, это он на тебя так влияет? Никогда не видела, чтобы ты заигрывала с Ванькой.

– Я заигрывала? – переспрашиваю, чтобы убедиться.

– Да. И это замечательно. Ты была прекрасна.

Подруга целует меня в щеку и словно хочет добавить что-то еще, но замолкает, услышав голоса на лестнице.

– Пойдем, – говорит тихо, – может, успеешь рассказать про «котенка».

«Котенок» – мысленно произношу я, разделяя по слогам. Ко-те-нок. Как приятно представлять, что он мог бы назвать меня так не по приколу, а ласково.

– О, Анж, привет! – слышу за спиной, и меня, как обычно, передергивает.

– Привет, Коса, – отвечаю, тем не менее, бодро.

– Аринка, привет! Как дела, девчонки?

Он в несколько шагов догоняет меня и идет рядом. Лестница узкая, а Серега снова склоняется ко мне, и от его близости мне не хватает воздуха. Хочется, чтобы отошел, что за преступное, блин, нарушение границ.

– Все путем, – щебечет Абрикосова притворно-радостно, – но, Акостин, у нас разговор по душам, позволь, я украду у тебя эту барышню?

– Конечно. Не заболтайтесь только, географ терпеть не может опозданий.

Мы дружно закатываем глаза. Опять эта липкая забота. Арина тянет меня за собой, и я с радостью сбегаю.

– Ну что, котенок, рассказывай, – шепчет подруга мне на ухо, и мы хихикаем, как две дурочки.

Глава 5

Ангелина

После уроков я забегаю домой переодеться, потому что ни секунды больше не могу вытерпеть идиотский комбинезон. В спальне расстегиваю молнию, быстро скатываю его вниз и, наконец, выпутываюсь, наступая ногами на штанины. Кайф! Оно того стоило, но как же мне хочется скорее влезть во что-то более привычное. Надеваю любимые широкие джинсы с прорезями на коленях, безразмерную футболку и сверху – серый свитшот.

Удовлетворенно вздыхаю. Так гораздо лучше.

Подумав, собираю волосы в небрежный пучок и водружаю на голову кепку. Готово. Теперь это Ангелина стандартной комплектации.

Перекидываю пару вещей в поясную сумку и выхожу из дома. Я голодная, но от идеи перехватить бутерброд отказываюсь, Стефаня точно будет меня кормить, мне потребуется все свободное место в желудке.

Выхожу на улицу и вдыхаю свежий весенний воздух полной грудью. Обожаю май. Месяц предвкушения лета.

Достаю кейс с беспроводными наушниками и задумчиво верчу его в руках. Подарок Громовых на мой последний день рождения. На наш с Бо. Мне нравится считать, что Ваня тоже в этом как-то участвовал. Как минимум, должен был сказать родителям, что у нас с братом таких нет.

Вдеваю наушники и быстро пробегаю свой плейлист глазами. Выбираю песню и иду к остановке.

«выплюй выпей эту боль
отпусти на волю
я хочу молчать с тобой
этой болью
если б я была собой
с тобой
если б я была собой
с тобой»^[1]

Девушка так проникновенно поет последние строчки, что мое сердце снова заходится. Наверное, для меня давно почти все песни так или иначе стали про Ваню. Даже если не полностью, иногда какая-то одна фраза так цепляет, что все равно связывает трек с моим безответным чувством.

Если бы я действительно могла быть с Громовым собой, он полюбил бы меня? Может, зря я ему не пишу? Если бы мы стали общаться как близкие друзья – у меня был бы шанс?

Понятия не имею. Знаю только, что хочу быть к нему ближе. Любым способом.

Забегаю в подъехавший автобус и, поддавшись порыву, пишу сообщение. Но не Ване. Для этого я слишком труслива. Мне как будто требуется благословение свыше.

Субботина Ангелина:

Да или нет?

Абрикосова Арина:

Да.

Субботина Ангелина:

Ты всегда выбираешь «да»!

Абрикосова Арина:

Так что в следующий раз можешь даже не спрашивать. Хочешь написать Громову?

Субботина Ангелина:

Либо слишком хорошо меня знаешь, либо ты ведьма.

Абрикосова Арина:

Сделать приворот?

Субботина Ангелина:

Ой, да ну тебя. Чем занимаешься?

Абрикосова Арина:

Иду мимо стадиона. Думаю зайти, глянуть тренировку.

Я блокирую экран и задумчиво смотрю в окно на пробегающие мимо дома. Очень неторопливо они мелькают, примерно так же, как мои мысли. Аринка и правда живет рядом со стадионом и часто задерживается, чтобы посмотреть, как тренируется команда Бо и Вани. Обычно и я к ней присоединяюсь, но сейчас ведь Громова там нет. Думаю, какой же резон моей подруге быть там? Она всегда говорила, что ей просто нечего делать. В отличие от меня, Арина не так часто делится своими переживаниями. Но я всегда знала, что ей не очень нравится дома. Считала, что это и есть основная причина ее походов на стадион. А теперь почему-то начинаю сомневаться.

Следующие тридцать минут я вяло ворочаю в голове эти мысли, но особенно на них не концентрируюсь. Во-первых, я ни в чем не уверена. Во-вторых, я точно знаю, что все это не имеет смысла до тех пор, пока подруга сама мне не признается. Энергичная, смешливая и прямолинейная, она на самом деле очень ранима. Так что в итоге я решаю об этом не размышлять. Пока что это совсем не мое дело. Об остальном подумаю позже.

Дорогу до Стефани я очень люблю. Просто садишься в автобус, едешь по одному маршруту, выходишь у парка и пересекаешь его насквозь, огибая искусственное озеро. Там красиво и летом, и зимой, и многое напоминает о нашем детстве. Бабушка Стефа отдавала нам массу своего времени и сил, потому что папа должен был работать.