Как костюм на витрине, меня продают и покупают. Это дает одну свободу и лишает другой.

КНИГА

“Двое стояли на краю вечности, всматриваясь в бездонное море. Нет ничего до и нет ничего после. Как будто все пути вели их в эту точку”.

Глава 9. Тайна

ОНА

Я укутана его теплом и парфюмом. Для кинестетика вроде меня, запах и ощущения важнее образа. Я живу в мире прикосновений, вкусов, ароматов.

У каждого человека доминирует одна из модальностей восприятия информации: кинестетическая, визуальная, аудиальная или дигитальная (логическая). Все четыре активны, но одна – ведущая или доминирующая.

– Ты знаешь свою основную модальность восприятия? – замешиваю неожиданный вопрос в тишину. Темные брови ползут вверх, требуя объяснения.

– Что для тебя важнее: как выглядит, как чувствуется, как звучит или правильно ли это?

– Смотря когда, наверное, – он скользит по моей руке и я забываю как складывать звуки в слова.

– Что ты сейчас чувствуешь? – слышу свой вопрос и понимаю, как непросто ответить на него, учитывая ситуацию.

– Тебя, – без намека на смущение мурлычет Эм.

– Может ты дигитал? – собирая себя по атомам, предполагаю я.

– Смотря что это значит, – большой палец касается моей нижней губы, приходится тяжело сглотнуть и перевести дыхание.

– Подумай о воспоминании из детства прямо сейчас? – темные зрачки неподвижно застывают. Мыслями он уходит в «библиотеку воспоминаний». Через пару секунд, глаза скользят вверх и снова приземляются на мне.

– Подумал.

– Сначала ты вспомнил когда и где это было? А потом появились образы?

– Эм. Да, – он выглядит растерянно, но быстро сосредоточивается, – как ты поняла?

– По непроизвольным движениям глаз. Если зрачки никуда не двигаются – человек пользуется логикой, анализом. Движение наверх – вспоминает или представляет визуальные образы. Если вниз – ощущения. Влево, вправо – звуки.

– Интересно. Теперь ты подумай, – как маленький, вовлекается в игру он. В сознании вспыхивают ситуации, но еще до того, как понимаю о чем они, приходят ощущения в руках и солнечном сплетении.

– Глаза внизу. Значит ты чувствуешь? – киваю, – Что важно для тебя?

– Запахи, вкусы, все, что связано с телом.

– А для меня?

– Смысл, – он молчит.

– Анализируешь?

– Да, – отвечает серьезное, немного отстраненное лицо, потому что сознание занято сравнением данных.

Не могу сдержать смеха, идеальное лицо тоже озаряется немного смущенной улыбкой.

В этот момент, дверь машины открывается и водитель ставит на пассажирское кресло два бумажных пакета. Салон наполняется ароматом хлеба и специй. Чувствую, как во рту становится тесно, потому что мозг реагирует слюноотделением.

– То есть тебе важно что можешь почувствовать? А мне – какое это имеет значение?

– Нам важны все аспекты, но в целом – да. Люди воспринимают информацию через фильтр. В твоей реальности мысли, анализ, осмысление – чуть сильнее, чем в моем. Поэтому мне проще жить в моменте. А тебе – планировать будущее и выстраивать взаимосвязи.

– У меня нет аргументов против, – с долей сарказма произносит он, – Но рядом с тобой я, кажется, превращаюсь в кинестетика, потому что хочу только чувствовать.

Большая ладонь накрывает мою и закат становится еще более тягучим.

ОН

– Покажу тебе еще одно свое секретное место, – произношу, всматриваясь в дорогу.

– Звучит многообещающе, – Элис опускает глаза и я понимаю, как неоднозначно прозвучала фраза, но не чувствую смущения.

Мы едем на смотровую площадку, чтобы поужинать. Хочу касаться ее, но сдерживаюсь при водителе. Когда автомобиль тормозит, быстрым движением надеваю кепку и маску, несмотря на то, что вокруг никого. Выхожу и помогаю ей, подав руку. Хочу превратиться в того, кто умеет погружаться в момент, потому что от бесконечного потока размышлений легче не становится. Пока я анализирую – жизнь проходит.

ОНА

Парковка остается позади, а мы спускаемся на площадку с видом на горы. Оранжевое солнце, как желток, разлито по склонам. Время здесь словно застыло – наверное, так воспринимают жизнь каменные глыбы холмов. Кем бы ты ни был, что бы ни делал, для них – ты просто суетящаяся и бесследно пропадающая букашка.

Тем ценнее каждая секунда. Как жизнь бабочки. И может скале хотелось бы хоть на несколько минут взмыть в небо, насладиться свободой движений, легкостью и быстротечностью.

Существование имеет больше всего значения, когда помнишь о финале. Но не с тревожным ощущением, от которого сковывает тело, а с благодарным принятием и проживанием «сейчас». Такую пафосную мысль хорошо бы записать хотя бы на диктофон, чтобы использовать в следующей книге. Хотя не все любят такие лирические отступления.

– Красиво, да? – Эм становится рядом, опираясь на деревянные перила. Голова кружится от резкости обрыва, а может дело не в высоте. Озвучиваю вопрос, который часто задаю себе: “Ты любишь жизнь?”. Мужчина снова выглядит отрешенно и задумчиво.

– На целый год я выпадал из ощущения жизни, она казалась тяжелым грузом, который хочется сбросить.

– Знаешь, всего одна неверная мысль может разрушить человека изнутри, – Эм поворачивается и следит за моими губами.

– Какая?

– Мысль “со мной что-то не так”. Она отравляет радость, – мы оба растворяемся в панораме гор и молчим несколько минут.

– Например, сколько людей ненавидят свое отражение, только потому что не подходят под идеал?

– Я, кстати, никогда не считал себя красивым, даже наоборот, – задумчиво признается Эм.

– Ты некрасивый, – говорю максимально серьезно, чем вызываю удивление на идеальном лице.

Он снимает маску, заставляя оторвать внимание с последних лучей солнца.

– Правда? – от одного его голоса внутри перехватывает.

– Стандарты красоты навязываются обществом, меняются и не имеют ничего общего с личностью или душой. Каждый человек – солнечная система, с собственными законами. А ты мне кажешься галактикой, или даже целой вселенной. Дело не в чертах лица, а в том, что чувствуешь, соприкасаясь с тобой и тем, что ты делаешь. Через 30 лет лицо изменится, но вселенная внутри останется прежней, – эти слова несколько лет кипели во мне, и сказав их, я словно освободилась.

– Ты не должен быть красивым, умным или правильным. Потому что в конце жизни имеет значение только увидел ли ты сам в себе бесконечный космос, понял ли смысл и знаешь ли, кто ты.

– Неудивительно, что ты стала писателем, – он заправляет за ухо выпавшую прядь, как в эстетичном кадре дорогой рекламы.

– Не удивительно, что ты стал актером, – шучу я.

Эм достает из пакета маленькие бутылочки, коробки с закусками и приборы. Мы говорим с набитым ртом, смеемся, почти выплевывая воду и просто жуем, наблюдая как небо меняет краски.

Вот сейчас я расслабилась. Он больше не кажется мне кем-то далеким и невозможным. Хочется остаться здесь. Навсегда. Как скала.

Звук подъезжающей машины эхом прокатывается по долине. Эм вскакивает, поправляя кепку, одним движением натягивает маску и спешно собирает стаканы. Я понимаю, что меньше всего ему хочется быть узнанным.

Оставшаяся еда летит в большой бак у лестницы и мы молча следуем мимо появившейся компании молодых людей. Эм держит дистанцию, а потом ускоряется, отрываясь от меня на пару метров, как будто мы не имеем друг к другу отношения. Становится не по себе, неприятное чувство ненужности врезается под дых.

ОН

Чувствую, как натягиваясь тугими канатами, напрягаются мышцы. Это привычная реакция, когда вокруг люди. Выдыхаю, устроившись на коже сидения. Хочу объяснить Элис резкую перемену в поведении, но молчу.

Она отстраненно смотрит в окно на однообразные кусты вдоль дороги.

– Год назад на меня напали, – в итоге говорю я.

Она поворачивается всем телом: “Что? Как это произошло?”.

Стадион, концерт, дождь. Оба мои телохранителя рядом. Я ни о чем не думал, но был раздражен, скорее всего из-за погоды и плохой организации. Мы проходили по проходу к сцене, крики фанатов смешивались с битами. Я был готов к выступлению. А поток, как в замедленной съемке: справа через ограждения перескочила фигура в черном, слева еще двое. Раздались хлопки, позади что-то вспыхнуло. Первая фигура в черном увернулась и поднырнула, сбив меня с ног.

– Очнулся уже в больнице с сотрясением мозга, – воспоминания впервые не поглощают меня, а проносятся просто как кинопленка.

– А кто и зачем это сделал? – Элис сжимает мою руку и выглядит обеспокоенной.

– Сасэны.

– Это фанаты?

– Они могут быть преданными фанатами и из-за этого переходят границы. Крадут личные вещи, преследуют, хватают за руки, звонят, фотографируют. До покушений обычно не доходит.

– Может это были не фанаты?

– Что ты имеешь ввиду? – в груди перехватывает.

– Может это было подстроено как выходка сасэнов, но на самом деле таковым не является?

– До этого случая из гримерки и из дома пропадали вещи, на улице и в аэропорту хватали за руки, пытались поцеловать.

– Ты красавчик, я тоже еле сдерживаюсь, – шутит она, наверное, чтобы разрядить обстановку.

Не могу не улыбнуться и на секунду переключаюсь с зудящего внутри ощущения страха на мысль о ее губах. Но продолжаю открывать свою “коробку секретов” и “шкаф со скелетами”.

– В соцсетях каждый день приходят сотни сообщений сексуального характера, обнаженные фотографии, непристойные предложения. Это так крипово. Но после того покушения начались панические атаки. Тяжело дышать в окружении людей, иногда кажется, схожу с ума. На этом фоне случилась депрессия, – последнее слово произношу тихо, словно пряча его во рту. Замечаю, что все это время перебираю миниатюрную руку и это успокаивает.

– При твоем уровне занятости, публичности и ответственности, это нормально. Знаешь, каждый третий человек в мире страдает от тревожных расстройств, 250 миллионов человек – от депрессии. Не нужно этого стыдиться.

Мысли замолкают, в голове образовывается вакуум тишины.

– Каждый человек имеет право на эмоции. Психика устроена сложнее, чем мы думаем и такое стрессовое, травматическое событие, не могло пройти бесследно, – не опуская глаз, произносит Элис.

В груди становится больше места, будто то, что держало раньше, отпускает. В ее словах есть смысл. Я как будто ждал этого разрешения.

– А что в этом испугало тебя сильнее всего? – задумываюсь.

– Бессилие, – странно, что я не подумал об этом раньше.

– Страх не спастись?

– Скорее беспомощность. Как будто мир большой и страшный, а я маленький и слабый.

– То есть ты считаешь, что раз не смог защититься от нападения, то ты трус и слабак? – киваю, пытаясь понять, почему это так отзывается.

– А ты был к этому готов? – отрицательно машу головой.

– У тебя были те, кто выполняет функцию защиты? – киваю.

– На стадион легко проникнуть с оружием? – опять машу головой и начинаю понимать, к чему она ведет.

– Должен ли ты отвечать за безопасность?

– Свалить все на других? – начинаю злиться.

– Нет, – мягкий голос немного успокаивает поднявшиеся эмоции, – перестать думать, что ты – центр мира. Перестать винить себя во всех бедах. Перестать считать себя божеством. Мне кажется, ты просто забыл, что являешься человеком. Добрым, ранимым, настоящим. Живым.