Я всегда знала, что у меня очень мудрая и сильная старшая дочь. Как жаль, что она не родилась мужчиной, потому что под ее управлением наш клан обязательно бы расцвел и усилился. Но источники силы, буквально бурлившей в этой комнате, далеко не исчерпывались этими двумя женщинами. Третья, почти что богиня, чьей стихией был оранжево-красный огонь, темноволосая и коротко стриженная, изящно откинувшись на спинку, сидела на стуле рядом с еще одной женщиной, невзрачной, как простая служанка, чуть в стороне от группы закованных в тяжелую броню мужчин, и была одета так же, как и они. Это были воины, не знающие ни жалости, ни сожаления, и она была им не только равна, но превосходила во всем, потому что для проявлений безумной ярости и разрушения ей совсем было не нужно оружие. Она сама была этим оружием, способная уничтожать целые армии и стирать с лица миров города. Правда, и живут подобные существа, которых в нашей расе считают детьми Азраила, очень недолго, но сколь короткой ни была бы их жизнь, о ней потом веками слагают легенды и поют песни. Нет, эта не пожалеет и не прижмет к сердцу, но если станет твоим союзником, то будет сражаться за тебя и вместе с тобой до самого конца – победы или смерти. А что еще надо бедной изгнаннице, лишенной не только дома или семьи, но даже и родного мира, возврат в который сейчас не представляется мне возможным… Да что там говорить, я ведь и сама такая, разве что не обладаю столь разрушительными магическими возможностями, приближающими ту женщину к божественности, и в отличие от нее не могу жить без страстных горизонтальных танцев, составляющих сущность любой знатной деммской дамы.

Прищуренный глаз, чуть заметный кивок… неужели она увидела, что мы с ней в какой-то мере одной крови – и признала это? Ведь путешественники из нашего мира какое-то время назад бродили по мирам бесхвостых, и некоторые оставили о себе довольно дурную славу; а другие, скрывая с помощью магии свою истинную сущность, прославились там, как величайшие герои. Могли же ведь они оставить потомство, которое через века пронесло в себе хмельную капельку нашей крови, потому что обычно бесхвостые-безрогие чрезвычайно серьезны – и погружены либо в повседневные заботы, либо в какие-то отвлеченные размышления.

Именно таким был пятый источник силы, присутствующий в этой комнате, и именно поэтому я его сразу не заметила. А может, он не был особо заметен только потому, что был всего лишь жрецом, лишь опосредованно представлявшим свое божество. Не знаю. Сила, исходившая от него, в зрительном восприятии имела бело-голубой цвет самых горячих звезд, и была такой же жесткой и безжалостной, как и у женщины, владеющей силой огня, и в то же время такой же чистой и доброй, как у той, что пожалела моих младших дочерей и освободила их от антимагических ошейников. Что-то такое мне в школе рассказывали об обладателях такого типа силы. Встречается она только у бесхвостых-безрогих и служит им чуть ли не главной расовой особенностью. Что-то с ней связано такое особенно ужасное именно для нашей расы, которая любит пошутить и иногда эти шутки далеки от невинности.

Вспомнила! В ответ на шутки наших туристов носители именно этого типа силы, являющиеся аватаром нашего самого опасного и самого древнего врага, ловили их, забивали дубьем и сжигали живьем на площадях своих городов, не брезгуя при этом и своими соплеменниками, которых объявляли пособниками наших путешественников. Именно поэтому мы почти прекратили посещать те миры, в которых правило это божество, стараясь пребывать в них очень недолго и под большим инкогнито. А то кому же хочется за просто так гореть на костре…

Вот тут я по-настоящему испугалась, сильнее даже, чем тогда, когда мой злой дядя вышвырнул нас с дочерьми из родного мира. Тогда возможность выжить, и даже подняться среди местных, была, а вот сейчас ее не было совсем. Аватар божества явно был своим среди воинов, носил такие же доспехи, разве что без закрепленного на них оружия, и те по его слову сделают с нами все что угодно, и женщина, несущая добро, не сможет ничего возразить, потому что в глазах таких, как этот суровый мужчина, все мы, деммы – бездушные исчадия хаоса, приносящие зло в миры, населенные бесхвостыми-безрогими, и молить о пощаде и снисхождении просто бесполезно. Я уже подумывала о том, чтобы перед тем, как всех нас убьют, справить прямо под себя большую и малую нужду, чтобы хоть этим в прямом смысле нагадить своим палачам – но оказалось, что и в этом случае я жестоко ошиблась.

– Молить о пощаде и снисхождении, уважаемая Зул бин Шаб, – неожиданно сказал носитель той ужасной силы, – имеет смысл всегда. Тем более что на тебе нет никакой вины, за которую ты могла бы понести ответственность. Конечно, отдельные представители вашей расы склонны совершать некие поступки, из-за которых за вами закрепилась дурная слава, но надеюсь, у тебя хватит благоразумия избегать ваших любимых шуточек – тем более, что сейчас ты не богатая туристка, проездом посещающая захолустные миры, а изгнанница без права возвращения, обремененная к тому же тремя зависящими от тебя дочерьми, которым тебя будет очень не хватать.

– Так вы не собираетесь их убивать? – ошарашено спросила я у этого существа – точнее, у того божества, которое говорило его языком, – я могу надеяться, что вы оставите в живых хоть младших, которые есть всего лишь дети, не совершившие еще никаких предосудительных с вашей точки зрения поступков?

– Дура! – загрохотал его голос так, что у меня душа ушла в пятки. – Я же сказал, что не обидим ни тебя, ни твоих детей – если, конечно, вы не начнете тут развлекаться на свой дурацкий манер. Эти люди не будут причинять тебе зла только из-за твоих внешних расовых признаков, пока вы не сделаете того, что для этих людей совершенно неприемлемо.

При этих словах магическое сияние вокруг его фигуры – до того только чуть заметное – вдруг заполыхало ярким светом, став видимым даже в немагическом зрении, что означало, что мной заинтересовалась основная часть сущности того божества. О мать моя Шаб бин Ракам, смотрящая сейчас на меня из небесных чертогов, твоей дочери настал полный и окончательный конец, ибо из палящих объятий этого божества не уходил живым еще не один демм…

– А теперь, – продолжил грохотать в моих ушах голос этого бога, – я не буду называть тебя своей дочерью, ибо это пока не так; но откинь свой страх и подойди ко мне, чтобы я мог дать тебе свою милость, любовь и прощение.

– Знаю, как он отпустит мои грехи… Гореть мне синим пламенем, прямо здесь и сейчас, – подумала я, вся сжимаясь от страха, а ноги, будто против моей воли, сделали сперва один шаг, потом другой – и вот уже я, закрыв от ужаса глаза, стою совсем рядом со своей скорой погибелью. Я чувствую, как на голову мне опускается тяжелая рука, но плоть моя при этом не горит синим пламенем, как это должно быть по Канону от Азазели, вместо того всю меня наполняет нега и полное умиротворение, а за спиной будто распускаются белые крылья.

– Ну вот и все, – уже тише сказал мне тот же голос, – я дал тебе свою любовь и милость, простил за все, что ты вольно или невольно успела совершить, но вот отпущение грехов, извини, я тебе дать не смогу, пока ты не принесешь мне в руках свою душу и не искупишь все, что тобой было сделано ради ее спасения. За всю ту вечность, что сосуществуют наши миры, совсем немного деммов могли пережить встречу со мной, и еще меньшее их число нашло спасение и вечную жизнь в моих объятьях. Для остальных, как правило, я был карающим мечом правосудия, который настигал их, если они не успевали скрыться – и карал за все причиненное моим детям зло. Но на тебе и твоих дочерях нет печати зла, поэтому перед вами открыты все дороги, в том числе и та, что дарует жизнь вечную и спасение души.

А я стояла, чуть приподнявшись на цыпочки, будто хотела взлететь, слушала этот голос, и абсолютно ничего не понимала – почему я еще жива, почему не горю синим огнем, почему вместо боли от этого прикосновения испытываю волшебное блаженство?

Ответ пришел как бы сам с собой, когда ужасное для деммов божество сказало, что на мне нет некоей «печати зла». Я все поняла. Мой злой дядя (пусть Азраил сожрет его всего целиком, по отдельности разгрызая каждую косточку), изгоняя меня из принадлежавших нам миров, обязательно должен был разорвать мою связь с Азазелью, чтобы я не могла воззвать к ней о помощи. Ведь я все же высокопоставленная деммская дама из очень знатного рода, близкого к императору, и за свое спасение могла бы принести значительный откуп и погубленными в ее честь душами, и разными ценностями. Но теперь, когда эта связь разорвана, все это мне неинтересно. Для Азазели я умерла и – какова ирония судьбы! – возродилась здесь среди бесхвостых-безрогих только для того, чтобы попасть в руки известного врага всех деммов.

Раньше я считала себя опытнейшей соблазнительницей, способной раскрутить на несколько сеансов «танцев» хоть самого императора, но теперь признаю свою глубокую ущербность в этом направлении. Наш старый враг куда опытнее меня в этих делах, и кажется, я начинаю таять от прикосновения его руки, погладившей меня по жестким от пота и пыли волосам. А рука его спустилась мне на шею и коснулась металла ошейника, что тут же рассыпался мельчайшими частицами…И я ощутила, как ко мне возвращается возможность пользоваться магией и открывается доступ ко множеству весьма специфических и весьма пакостных заклинаний, которые необходимы любой знатной деммской даме, если она хочет, чтобы ее уважали в обществе. Я огляделась по сторонам и мороз прошел по моей коже.

Женщина в золотой короне с зубцами, с самого нашего появления не проронившая ни слова и даже почти не изменившая позы, смотрит на меня с некоторым ожиданием во взгляде, и хорошим убойным заклинанием за пазухой. У женщины – мага-огня на языке явно вертится какое-то убийственное заклинание, в любой момент способное зажарить меня заживо. Еще один маг – мальчик, только готовящийся вступить в возраст отрочества, сжимает в правой руке черный кристалл, и я знаю, что из этого кристалла может неплохо шарахнуть… Спокойны только воин, стоящий рядом с аватаром высшего божества, и та женщина, что возлежит на кушетке. Мне кажется, что это оттого, что они нас поняли и приняли такими, какие мы есть.

Но все, кто беспокоятся, делают это напрасно – мне почему-то сосем не хочется пользоваться своими заклинаниями, сами они мне неинтересны, а их последствия для меня теперь не смешны, и даже отвратительны. Неужели такова цена прощения со стороны нашего исконного древнего врага? Но почему-то я не считаю ее чрезмерной – разумеется, если это прощение распространится и на моих дочерей, в противном же случае оно мне и даром не нужно.

– Твои младшие дочери, – сказал мне на ухо аватар, и эти слова обожгли меня будто огнем, – уже прощены той, что получила от меня на это разрешение. Позови сюда свою старшую дочь, и если она не боится, то тоже получит мое прощение, а если боится, то пусть и дальше ходит с ошейником, будто домашнее животное.

– Альм бин Зул не боится ничего, – расслышав своим тонким слухом этот разговор, заявила моя старшая дочь, – отойди в сторону, мама – и я либо буду прощена подобно тебе, либо погибну прямо на месте, но никогда по собственной воле не буду носить на себе этот мерзкий ошейник. Я смиряю свою гордыню и отдаю себя в его руки, пусть делает что должно, и да случится что суждено.

– Весьма достойные слова, – сказал аватар божества и положил свою руку на голову моей старшей дочери, прикрывшей глаза в ожидании то ли чуда, то ли смерти.

Некоторое время ничего не происходило, а потом рассыпался в прах и ее ошейник. Дочь открыла глаза, потянулась, ощупала свою голову и немного капризно спросила:

– А что, разве подарив мне свою любовь и милость, ты не должен был убрать с моей головы это ужасное украшение? И хвост тоже, в нашем новом положении, кажется мне абсолютно лишним. Если нам придется жить среди бесхвостых-безрогих, то лучше быть полностью на них похожими, а не только наполовину, как сейчас.