Мужик прожил у них на даче полгода, хотя вообще жить в том доме зимой было нельзя. Они и летом там не ночевали: домик хлипенький, без печки, а по ночам холодно. Тот мужик приволок откуда-то буржуйку. Чем он ее топил, бог весть, наверное, воровал у соседей дрова (саму-то печь точно у кого-то скоммуниздил, не на рынке же купил). В воображении Влада печку он топил трупами убитых и обворованных людей. Если бы Влад рискнул покопаться в золе, то точно нашел бы там обломки зубов и костей. И как только он обнаружил бы зуб (может, золотой) и осознал, что происходит, как зазвучала бы тревожная музыка и за его спиной появился огромный силуэт, который держал в руках доску с торчащим из нее гвоздем…

Все мы выросли на таком кино – разве нет?

Когда-то покойному деду дали участок от железной дороги. Тут вся земля нарезана на такие узкие полосы, что нельзя ни слова сказать так, чтоб тебя никто из соседей не услышал. На участке умещался домик (скорее, бытовка), сортир, несколько яблонь, которые никогда не плодоносили, одна алыча, которая, наоборот, плодоносила каждый год как бешеная, три куста разномастной смородины, ненавистная до глубины души всякому мыслящему человеку облепиха, несколько грядок с овощами… и все.

Влад слышал, что у многих есть настоящие большие огороды, неоглядные картофельные плантации, на которых сами их хозяева трудятся, точно рабы. Но это было точно не про них. Когда мама возилась бы с этой картошкой? Она круглый год работала, ездила за товаром, стояла на рынке. Вообще удивительно, что она хоть что-то тут сажала. Наверное, хотела, чтоб у них со Славкой были на столе какие-никакие витамины. Хотя ту же алычу они не любили и обычно, насобирав пару ведер, шли к трассе, чтоб продать, – как раз хватало на пачку чипсов для Влада и банку пива для Славки.

Их отец пропал в 1995 году. Вообще люди из Заводска пропадали часто – детей, по слухам, воровала страшная цыганка в парке, девицы сбегали из дома, а потом обнаруживались кто в борделе, кто в канаве, мужики вот так же, как Владов отец, уезжали зашибить деньгу и не возвращались.

Мать несколько раз ездила в Москву, однажды даже на опознание трупа – оказался неподходящий. Вначале она много и громко плакала и говорила по телефону подругам, что она готова ко всему, что главное – определенность, а неопределенность сводит с ума. Потом перестала: у нее было очень много работы. Раньше они с отцом вместе работали в институте. В комнате висит фото: люди возле каких-то чертежных досок, сборище смешных очкариков; мать там еще худая, даже не верится, что это она (Влад сколько ее помнит, она в два обхвата).

Влад не слишком скучал по отцу, однажды вообще поймал себя на мысли, что если уж кому-то из их семьи суждено пропасть, то пусть это будет папа, а не мама. Вокруг мамы вертелось все, она всем рулила, все знала и все могла. Она не говорила, что ей тяжело, что она слабая. Единственное, что она ругала, – неопределенность.

Под Новый год, первый праздник без отца, они со Славкой собрали елочку, повесили на нее игрушки, мать позвала в гости тетю Таню, мать Андрюхи Куйнаша, и Влад их обеих сфотографировал. Вот снимок: похожая на стрекозу тетя Таня в больших очках и в зеленом платье и Владова мать – в кудрях (варила бигуди в кастрюле, а потом, обжигаясь, накручивала на них волосы – странное зрелище, вот и запомнилось) и с суровым, каменным лицом. Понимала ли она сама, как нелепо выглядят ее кукольные локоны? Это ж как танк елочной мишурой обмотать.

Вскоре после Нового года объявился тот мужик.

Мать говорила с ним через приоткрытую дверь, не впуская в квартиру, а потом передала через щель ключи и назвала адрес. Влад спросил у нее, кто это, но она сказала только:

– Ему нужно помочь. – И все на этом.

Больше на пороге их городской квартиры мужик не появлялся.

Весной они со Славкой обнаружили в дачном домике буржуйку и целую гору каких-то вещей, в том числе и книг в мягких обложках. Славка прочитал одну или две, а Влад, кажется, все. Это были детективы про ментов и бандитов с постоянными разборками, драками, перестрелками.

Влад даже толком не видел того мужика, но часто думал о том, как он сидел тут, читал эти книжки, а потом жег их в буржуйке (если не было, конечно, трупов, которыми он обычно топил печь). Влад знал точно, что этот мужик был кем-то страшным и опасным, прятался в их крошечном дачном домике от врагов, которые искали его, чтобы убить. Вот так и папка наверняка где-то прячется, чтобы его не нашли и не убили. Иногда отец снился Владу (они вдвоем поутру идут на рыбалку, или отец расспрашивает Влада о том, что было сегодня в школе), но даже из снов он имел свойство внезапно улетучиваться: в какой-то момент оказывалось, что это – никакой не папка, это сантехник дядя Боря или дядя Вася, тыривший кирпичи со стройки, или кто-то еще из тех мужиков, которые сидят в беседке возле их дома, или вообще историк, неопрятный сильно пьющий дядька, который никому никогда не нравился. Все они то и дело влезали в голову Влада вместо отца, которого в ней совсем не было, хотя Влад помнил его лицо и знал даже, что на него похож: отец тоже ростом не вышел (наверное, в школе, как и Влад, за первой партой сидел), лопоухий и широко, простодушно улыбается. Но в памяти Влада отец просто стоял столбом, неуместный, как гость, который пришел и замер на пороге, не решаясь садиться за стол и не зная, что сказать хозяевам.

Влад понял, что мама знает больше, чем они со Славкой, в тот вечер, когда она другим, незнакомым голосом тихо спросила:

– Витя?

Просто открылась дверь.

Славку бесило, что Влад часто хлопал дверьми (а точнее, старший хотел поглумиться над младшим и построить его). Лещи от брата сделали свое дело, и Влад вообще перестал закрывать двери – просто прикрывал, так что оставалась небольшая щель.

В тот день мама была дома (Влад только-только оправился от болезни: огненное колесо, огромная рыба и сантехник дядя Боря оставили его в покое), она подошла к окну, приоткрыла форточку, чтоб проветрить комнату, – образовался сквозняк.

Незапертая до конца дверь в комнату приоткрылась, слабо скрипнув.

– Витя?..

Влад встал и захлопнул дверь, изо всех сил. Сквозняки и призраки в доме – беда.

Летом того же года потерялась сестра Андрея. Влад вместе с другими ребятами бегали, искали – до самой темноты, и пока они носились по дворам и расспрашивали прохожих, у Влада в голове все сошлось: всему виной тот мужик!

Он был маньяк. Похищал и убивал людей. Сжигал трупы в печке. А в итоге все думали на кого попало: на цыган, на чеченцев, на инопланетян. А это все он. Сидел в их домике и жег всех. А кого-то прикапывал.

Может, из их трупов теперь клубника и салат растут.

Почему он это делал, Влад не знал. Поди пойми человека, который смог прожить несколько месяцев в крошечной бытовке, читая дешевые детективы.

Влад много думал о том, каково это. И тогда же начал писать «Дневник убийцы» – самое первое свое произведение, самое настоящее.

Рыбы-черти

В их районе жила одна женщина, у которой когда-то давно, еще в начале девяностых, пропала дочь; девочку потом нашли в парке, изнасилованную и мертвую. Какого-то дурачка посадили, а та женщина стала пить и немного тронулась умом, всегда ходила в мятой и грязной одежде и в ярко-розовой шапке с помпоном, иногда что-то неразборчивое говорила детям, но те боялись ее и смеялись над ней.

Мама часто напоминала Андрею: «В парк ни ногой!» Среди детей ходила страшилка про цыганку, которая ворует детей в парке. Старая страшная цыганка с белыми глазами, которая гипнотизировала детей и уводила в табор. У них начисто стиралась память, их обряжали в цветастые тряпки и отдавали побирушкам, которые таскали их за собой. А если таких детей и находили, то они никогда не узнавали ни маму, ни папу – никого, только смотрели не моргая и не говоря ни слова. Глаза у них были белые.

Когда пропала Ленка, Андрей уже не верил в цыганку, но от этого было только хуже.

Они тусовались во дворе, на «слоне»: Андрей, Влад и Славка. Славка рассказывал, какую он недавно прочел интересную книгу про космос, даже обещал Андрею дать почитать, а Влад просто стоял, пиная одну из железных опор «слона».

– А правда, что в черной дыре время идет в обратную сторону?

– Этого никто не знает, это тайна, как и темная материя…

Пока Андрей думал о космосе, Ленка пропала. Играла в песочнице с кучей других детей – и бац – нет ее!

Вначале Андрей заскочил в соседний двор. Там тоже были качели, песочница и всякое такое – вдруг туда ушла? Нет! Андрей запаниковал. Славка и Влад побежали по дворам, крича:

– Ленка, Ленка!

И Андрей побежал. У него внутри крутился кем-то запущенный волчок: Андрей не мог стоять, бестолково метался по дворам, орал и орал, пока в горле не запершило. Они втроем обежали весь квартал – Ленку никто не видел.

– Андрей! – это была мама.

В ту же секунду Андрея охватило такое чувство вины, будто его засунули в печь. Да, как в сказке, где ведьма жрала детей – сажала на лопату и засовывала в печь; то же самое ощутил Андрей – всюду пламя.

– Андрей, когда ты ее видел в последний раз? Когда она пропала?

Мама выскочила из дома в халате и тапочках, волосы скручены в узел на макушке, так что много прядей выбилось из него и торчало в разные стороны. В другой ситуации она не вышла бы на улицу в таком затрапезном виде. Никогда бы не вышла, если б не пропала Ленка.

– Когда она пропала?

– Я не з… где-то час назад…

– Дима, Дим! – Тут Андрей увидел и папу, он стоял в отдалении от мамы, в домашних растянутых штанах и куртке, наброшенной поверх майки. – Час назад, говорит, пропала! Дим, что делать-то?

– Я в милицию позвонил. Сказали: подъедут. Я сейчас в сторону парка пойду, а вы тут по дворам пройдитесь. Кричите, спрашивайте! Вдруг кто что видел.

– Дим, на ней белое платьице в красный горошек, на ногах красные сандалики маленькие, волосы резинкой схвачены…

Папа кивнул и пошел в другую сторону.

– Теть Тань, мы к луннику сгоняем и возле стройки посмотрим. Вдруг она с кем-то на стройку увязалась. Там всегда большие собираются, – сказал Славка. – Владик бегать не может, он тут походит.

– А я дальние дворы посмотрю! – сказал Андрей и рванул в подворотню.

– Не потеряйся сам! – крикнула мама ему вслед. – Андрей! Слышишь?! Андрей! Лучше не иди один!!!

Но он летел подальше от ее глаз, крича: «Ленка, Ленка», так ему хотелось не видеть маминого лица. Как он мог не усмотреть за сестрой? Он несся через дворы, спрашивал людей, и многие даже соглашались ему помочь, тоже куда-то подрывались идти, бежать, искать, кричали: «Лена, Лена, Лена Куйнашева! Тебя ищет брат! Лена!» Он бежал и бежал, из двора во двор, заскочил в магазинчик с высоким крыльцом, там всегда толпились какие-то люди, спросил кассиршу, спросил покупателей, но никто не видел девочки в платье в горошек.

Андрею казалось, что осталось пройти всего пару дворов, но они все не кончались и не кончались, вот он забегает в арку: перед ним двор – в центре песочница, качели, лавочки, деревья – нет людей, но это нормально, уже ведь поздний вечер, даже по летним меркам, в домах горят окна. Тут и спросить-то некого, пусто; бежит дальше, в арку – и попадает в такой же двор, точно такой же, даже качели такие же сломанные, но…

Андрей остановился. Это место, которое у них называли «рыбы-черти», иногда просто «рыбы» – такой странный двор, внутри которого еще один двор, и говорят, что иногда там случается такое… оказывается: в том дворе еще один двор и еще один двор. Короче, бесконечные дворы. Многие рассказывали, как блуждали там по часу, а то и больше, кто-то, говорили, и навечно остался. Даже отец как-то пришел домой белый, как холодильник, и рухнул без слов на диван. Назавтра стал втирать, что зашел в «рыбы-черти» и влип на три или четыре часа. Андрей тогда подумал, что отец просто спьяну заблудился в тех кварталах, там куча одинаковых домов, неудивительно, что в сумерках да по пьяни можно блуждать часами…